Шпион обреченно вздохнул.

— Каждый раз все упирается в вопросы. Кто вы, откуда вы, где находится вертолетоносец, почему я ног не чувствую… По идее, достаточно было бы знать, что я тоже не из тех, кто дал бы сжечь Гонконг.

— Это, конечно, похвально, — хмыкнула Алена. — Но на вопрос не отвечает.

— Да уж кто бы сомневался, — Джон снова вздохнул. — Не люблю я такие разговоры. Всегда есть риск, что следом придется тебе горло перерезать.

— Ха, это еще кто кому перережет… — Алене последнее замечание явно не понравилось, Иван тоже нахмурился. Только Амико подняла брови, словно ее сказанное забавляло.

— Нельзя быть загадочным богом из машины, если каждому встречному разбалтывать секреты, — шпион пожал плечами. — Но ладно, давай начнем с малого. Вот скажи мне, девочка, чем именно отличаются такие, как вон Иванушка наш, от того самого большинства?

— Размеры не в счет? — настороженно усмехнулась Алена, которой вдруг почудилась едва заметная перемена в «Джоне». Он вдруг сделался медлителен и вальяжен, но отнюдь не вял. Так выглядит кобра, неопытному глазу кажущаяся замершей и готовой свернуться в кольцо, но мгновение спустя бросающаяся на жертву с оскаленными полными яда клыками.

— Да нет, я встречал трусливых засранцев, которые его могли бы в карман положить. Проблема как раз в том, что они бы не стали этого делать. Людей вроде Ивана, меня, тебя, да и этих милых красавиц отличает одно забавное и некоторыми полностью отрицаемое качество. Угадай, какое?

— Если будете в шарады играть, я попрошу Батончика вас за нос укусить, — с легким раздражением сказала Алена.

— Молодежь, — Джон закатил глаза. — Совсем не понимают, что такое загадочный эксцентричный мастер, который должен обучить великим тайнам и секретному кун-фу. Это все проклятый Интернет, дети совсем перестали смотреть телевизор.

— Джон-сан, — подала голос Амико. — Пожалуйста, не нужно стараться увести разговор в сторону. Наши русские друзья постепенно свирепеют. Они не понимают этой игры, и, если быть откровенными, сейчас и в самом деле не до нее. У нас не так много времени.

Шпион посмотрел на девушку и вздохнул еще раз.

— Ладно, ладно. В общем, есть ведь на свете люди… скажем так, нестандартные. Неформатные. Пассионарии, как сказал бы ваш земляк Гумилев. Что характерно для пассионариев? Кипучая деятельность, влияющая на мир вокруг. А теперь скажите мне, какие две разновидности пассионарных проектов наиболее сильны в любой цивилизации?

— Эм-м-м… — Алена задумалась. — Что-то у Гумилева я такого не помню. Там были всякие гармоники, пассионарии, субпассионарии, а вот проекты…

— Наиболее могущественные формы пассионарных структур, как показала практика, это политическая партия и преступная группировка. Почему? Потому что каждая из этих структур эволюционировала из одной, старой и чрезвычайно живучей. Орден, дорогие мои детишки. Орден, объединяющий сильных, объединяющий умных, объединяющий коварных, злых и добрых. Один человек, одержимый страстью, может совершить очень немногое. Он может стать великим ученым, но ни одно открытие не изменит мир, если некому его применить. Он может стать великим артистом, но искусство нуждается в пестовании, защите и патронаже. Он может быть великим воином или оратором, но когда это одиночки в политике что-то могли изменить всерьез? Только орден, только тесная группа одержимых страстью способна накопить достаточно силы и воли, чтобы влиять на мир вокруг. Орден рыцарей храма, орден вольных каменщиков — все эти структуры когда-то что-то значили.

— Стоп! Чего?!.. — Алена моргнула. — Вы что, из этих… иллюминаты всякие? Еще скажите, что рептилоиды!

— Ох уж это поколение мемасиков из интернета, — поморщился Джон. — Им задвигаешь серьезное про историю и социум, а они тебе поп-культурную жвачку. Нет, я не про рептилоидов и прочий конспирологический бред. Настоящие ордена — это не кучка педиков из романов Дэна Брауна. Это группы людей, практично добивающихся вполне определенных целей. Мафия ведь тоже начиналась как темное отражение рыцарского ордена, защищавшего сицилийцев. А политики? Партии, особенно партии социалистов, сумевшие заставить мир вращаться совсем иначе. Чем отличались готовые пойти на смерть революционеры девятнадцатого века от готовых пойти на смерть воинов Христа? Это сейчас, в царстве пост-модерна, идея привлекает в первую очередь ленивых скучающих мещан, да и их приверженность выражается лишь в клике мышкой. Настоящие политические партии, настоящие организации, настоящая сила… все всегда приходило из орденской структуры. Потому что орден есть порядок, орден есть гармония.

— Пафосно, — сказала Алена. — И со многим можно поспорить. Но к чему, вообще, эта лекция?

— К тому, что я в одном таком ордене состою.

Тут впервые в разговор встрял Иван, доселе только чесавший затылок, слушая пространные излияния шпиона.

— СМЕРШ, — сказал он.

— СМЕРШ, — эхом отозвался Джон и улыбнулся. Было в его улыбке что-то неприятное. — «Смерть шпионам». Ты угадал, это название взято в качестве напоминания. Это, если хочешь, дань одной из самых лучших структур, занятых тем же, что и я… что и мы.

— Так, стоп еще раз, — Алена наморщила лоб. — СМЕРШ ведь был сталинской контрразведкой во время войны. Вы-то тут причем?

— Да при многом, — Джон посмотрел на нее и улыбнулся. — Ты ведь знаешь Амадо Герреро, на которого молятся ваши герильясы из FUSA? А кто свел с ним людей под Андреевским флагом, твоих покровителей?

— …П-покровителей… свел?.. — она вдруг побледнела. — Погоди, от-откуда ты можешь знать?..

— Нет, они наверняка не распространяются об этом. Но мы их в свое время очень аккуратно познакомили и обеспечили взаимопонимание. Иначе как объяснить столь удачно и своевременно появившийся, но совершенно тайный союз, да еще и с участием вьетнамцев… да что там объяснять, и так сообразишь. Так вот, девочка, за вами наблюдают мои друзья. Как злобные ангелы-хранители.

— Минутку! — пискнула Кейко. — Так вы что… вы тоже русский, что ли?! Ами-тян, мы в окружении русских!!!

— Успокойся, ребенок, я не русский, — Джона ее слова позабавили. — Хотя говорить на их языке умею без акцента. Но это было бы невежливо по отношению к вам и сбивало бы с толку. Нет, я не русский. Это, кстати, тоже важно. Знаете, что сгубило орденскую структуру, а следом за ней и ее детей?

— Что?

— Принцип отбора рыцарей, хе-хе. Старые ордена были жесткими и отягощенными мракобесными правилами, присущими неразвитому обществу. Мафия была аморальна и неприхотлива, а потому в ней быстро расплодились слабые, подлые и жадные, как торговцы, впущенные в храм. Что уж говорить о таких ублюдочных образованиях, как нацистские общества или Ку-клукс-клан. Кровь и почва вообще не работают, потому что нельзя пылать страстью к ДНК или грунту. Пассионарии живут за счет своей страсти. И орден не может существовать, если в нем вместо пассионариев окажется толпа людей вроде папочки нашей подруги Акеми. Все подобные структуры умирают, когда в них приходят неискренние. Вспомните, как умер ваш Советский союз, мои русские друзья. Вспомните, как коммунистическая партия сожрала себя самое. Подонки, паразиты, лентяи и лжецы, прикрывающиеся идеей, которую рождает страсть. Вот вечная проблема. Ни одно общество, ни одна структура не выживет, став всеобщей. Вот почему мафия стала врагом тех, кого защищала, вот почему рыцарские ордена стали машиной войны, вот почему вожди СССР убили свою страну. Всегда нужен контроль, идею должно культивировать и защищать от растлевающего влияния власти и силы. Этим мы и занимаемся. Мы смотрим на мир и видим, кто, где, когда и как пытается задушить то зерно, что было посеяно, а за плодами нам наказали смотреть. Мы — что-то вроде барьера между энтропией и будущим, которое должно быть.

— Но что за идею вы защищаете? — спросила Амико, первой переварившая все сказанное. — И от кого?

— Этого я сказать пока не могу, — Джон пожал плечами. — Скажу только, что друзья Алены и нам друзья. И погибшая майор тоже была нам другом. У нас их много — друзей, союзников. Тех, кто хочет того же будущего, что наш орден. На каждом континенте, в каждой крупной державе, и не только там. Русские, американцы, китайцы, французы, бирманцы и африканские фусу. Все они наши друзья, но лишь немногие знают, кто мы, а главное — зачем мы. У нас есть глаза и уши повсюду, а кое-где приходится действовать и руками. Я как раз один из агентов прямого воздействия. Моя задача — предотвращение действий возможного противника. Таким противником на этот раз оказался твой отец. Это как игра в шахматы, где нужно перехватить фигуру, готовую поставить мат. Потому мы и зовемся СМЕРШем, со злой такой иронией. Мы и в самом деле — смерть для шпионов, тайно готовящих отравленный кинжал для мира, в котором мы живем. Сейчас мы пытаемся сожрать пешку, которая может взорвать Гонконг. Так мы в очередной раз замедлим энтропию, а вместе с тем докажем командованию покойной майора Шун Ци, что нам можно довериться.