— Гляди ты, какая предусмотрительная у нас Светлана Дмитриевна! — восхитился Сырцов и продолжил: — Значит, ты пришла без десяти семь, в семь предложила хозяину кофе, он отказался, и ты пошла на кухню, где и пребывала до выстрела почти полтора часа. Что ты там делала?

— Все то, что делает на кухне любая женщина. Готовила.

— Что?

— Что — что?

— Что готовила? Котлеты, пельмени, убийство?

— Да как вы смеете! — завопила Элеонора.

— Смею. Теперь еще один вопрос: за эти полтора часа в эту квартиру никто не заходил?

— Никто.

— Даже дядя?

Вот сейчас достал по-настоящему: еще недавно презрительно оттопыренные губки жалко дернулись, маленький кадык походил вверх-вниз, и только после двойного прокашливания прорезался наконец голосок:

— Какой дядя?

— Да твой, твой дядя!

— Нет у меня никакого дяди! — хрипловато ответила Элеонора.

— Ну, ты даешь! — изумился Сырцов. — А Паша? Павел Юрьевич Рузанов, родной брат твоей матери, — не дядя?

— Дядя, — глухо согласилась Элеонора. — Я как-то про него сейчас забыла от волнения.

— Может, ты от волнения забыла и то, что он сегодня здесь был?

— Его сегодня здесь не было, — собравшись, твердо сказала Элеонора.

— Точно знаешь? — добивал ее Сырцов.

Элеонора на этот вопрос не ответила, не желала отвечать. Помолчали напряженно. И вдруг Махов сказал неожиданное:

— Вы пока свободны, Элеонора Михайловна. Идите к себе на кухню. Только попрошу вас из этой квартиры не отлучаться после нашего ухода. Правда, здесь один наш сотрудник останется, он за вами проследит, но лучше уж предупредить на всякий случай.

— Чего вам подать? — неожиданно спросила Элеонора. — Виски, коньяк, чай, кофе, перекусить чего-нибудь?

— Мы подумаем и потом тебе сообщим, — решил, усмехаясь, Сырцов.

Эля скрылась в апартаментах, и Махов поинтересовался:

— Что у тебя есть, Жора?

— Магнитофонная кассета, — ответил Сырцов. По пути к Логуновым он успел добраться до своей «девятки» и теперь был во всеоружии.

— Где послушаем? — Махова ничем не удивишь. Невозмутим.

— В комнате Ксении есть магнитофон.

Комната, по которой Сырцов в свое время довольно точно определил личность Ксении, перестала существовать. Вроде все было на том же месте — и мебель, и книги, и аппаратура, но, убранная холодной и чужой рукой, она превратилась в стандартное жилище, в котором может поселиться и жить любой другой. Ксению здесь больше не ждали. Сырцов кисло осмотрелся, подошел к магнитофону, предварительно выведя звук на минимум, вставил кассету и сел на стул за письменным столом. Махов стоял: подсознательно ему казалось, что так он будет лучше слышать.

Голос Маши. Как же ты за два года скурвился!

Мужской голос. Я еще выпью, а?

Голос Маши. Что зря спрашиваешь? Пей, только не напивайся!

Мужской голос. Алкоголики не напиваются...

Кончилась запись. Развернувшись на каблуках, Махов проорал злобно:

— И ты это при себе держал, засранец!

— Зачем же при себе? — возразил Сырцов. Он сидел сложив руки на столешнице и положив на них усталую голову. Сильно умаялся за сутки. — Я ее Деду показал. Вот он-то и определил ее как бессильную пустышку. На любой — наш ли, твой — вопрос Рузанов ответит: кинул доверчивую дурочку.

— Да понимаю я, — уже раздражаясь на себя за свою неконтролируемую реакцию, сказал Махов. — А сегодня ты отдал мне запись, чтобы указать на схожесть почерков в том, двадцатипятилетней давности самоубийстве с самоубийством сегодняшним. Так?

— Именно, Ленечка.

— Нам этого Павла Рузанова искать и искать. Тертый и хорошо натасканный.

— Найдем.

— Подходы?

— Элеонора и Светлана Дмитриевна.

— Ее скоро сюда привезут.

— Не хотел бы я пока с ней встречаться. Да и времени у нас сегодня, чтобы основательно трясти этих дамочек, нет. Тебе пора с Дедом Бидона до конца размотать, а то киллеры расползутся как тараканы, а у меня тоже кой-какие делишки не терпят отлагательств.

— Какие делишки, Жора? — вкрадчиво поинтересовался Махов.

— Личные. Сугубо личные.

— Все ты мне врешь, — с горечью понял Махов.

— Я тебе не вру, Леня. Кое-что не говорю, это есть.

— И все потому, что не хочешь меня замазать соучастием в своих не всегда законных предприятиях, — издевательски закончил сырцовскую фразу Махов. — Как же ты бережешь честь моего мундира!

Сырцов оторвал задницу от стула и с кряхтением поднялся.

— Поехали, Леонид. А здесь пусть пока твой старшой разбирается.

— А со Светланой?

— И со Светланой пусть он. Предварительно.

Перед тем, как устроиться в служебной «Волге» рядом с шофером, Махов, глядя, как Сырцов усаживается в «девятку», безнадежно спросил:

— Куда ты все-таки, Жора?

— Закудыкал! — разозлился суеверный Сырцов. — За кудыкину гору! Домой, куда же еще!

Соврал, конечно. Для начала он поехал в полюбившийся арбатский «Макдональдс» пожрать. Выпив пару пивка из предусмотрительно перенесенной из казаряновской «Волги» в «девятку» упаковки, он наглотался биг-маков и, вернувшись в автомобиль, отдавил соньку минут на сорок. Проснулся весь в поту: в закрытой машине стояла давящая духота, а на нем камуфляж, жилетка, плотная спиридоновская куртка. Сырцов распахнул обе дверцы, стянул куртку, сел за руль и попытался прийти в себя. В голове просветлело, но суставы ныли, и мышцы затекли. Он вылез из «девятки» и на глазах ныне ничему не удивлявшейся московской толпы размялся в присядке и потягиваниях. Вроде порядок, теперь можно действовать.

Очерченный Лидией Сергеевной магический рузановский круг определил первый его маршрут по Дмитровскому шоссе.

Доехав до длинных заборов, он долго мотался по дачным улицам в поисках подходящей стоянки для своей «девятки». Нет, на этих улицах делать нечего: все — на просвет, чужая машина осторожным привилегированным аборигенам здесь сразу бросится в глаза. Покатил к железнодорожной станции. У платформы вразброс стояло несколько скромных отечественных легковушек. Поставил среди них свою «девятку» так, чтобы ни с платформы, ни с пристанционной площади не читались номера, взял из машины что надо, выпил напоследок банку пива и пешочком двинул к даче Дмитрия Федоровича. Далековато было идти, километра три, но зато и размяться можно. Первый километр Сырцов пробежал в среднем темпе, проверяя физическую свою форму. Два последних энергично прошагал, успокаиваясь.

Очень трудно быть на этой улице незаметным и незамеченным, но он старался. Отвык, конечно, от черной работы топтуна, однако школа есть школа: используя деревья, кустарники, закоулки задних выездов, он растворился, исчез с улицы, старательно отрабатывая наблюдение за знакомой загородной резиденцией.

Благословенный мир царил на экс-секретарских гектарах. Пробежал в погоне за бабочкой знакомый громадный пес, нареченный Сырцовым в свое время Кабыздохом. Кабыздох его не учуял: Сырцов был с подветренной стороны. Минут через двадцать — полчаса ступил на террасу Дмитрий Федорович и прокричал в никуда:

— Лукьяновна! Жрать хочу!

Прокричал и исчез в доме. Откуда ни возьмись явилась Ольга Лукьяновна. Поднялась по ступенькам на террасу, пристально, не торопясь, осмотрела все вокруг и тоже скрылась в доме.

Кухня и столовая — в глубине дома, с окнами на ту сторону. Сырцов строго по давней Любиной инструкции махнул через калитку. Тотчас примчался ликующий Кабыздох. Сырцов от греха сделал короткую пробежку и закрылся от всех кустарником у забора. Но от Кабыздоха не спрятаться. Вот он, тут, жарко дышал Сырцову в лицо, смотрел умильно и любовно.

И тут словно шальной бес подсказал... Сырцов спросил у Кабыздоха:

— А где наш Паша, Бобик?

При имени «Паша» Кабыздох с трудом подвигал по земле хвостом.

— Давай поищем Пашу, а, Бобик?

Кабыздох склонил голову набок и не по-собачьи моргал, словно размышляя.

— Ищи Пашу, ищи! — ласково приказал Сырцов.