— Куда собираешься? На балкон? — спросил Казарян.
— Нет. На кухню. Черт его знает, может, балконная дверь основательно забаррикадирована.
— Все равно, Жора, отсюда даже до кухни размах короток и мгновенен. Как старый путешественник и альпинист, считаю, что лучше двумя пролетами выше.
— Веревки хватит? — Сырцов с сомнением посмотрел на моток в руках Казаряна.
— Тебя спущу, и еще кусок останется, чтобы мне повеситься при виде твоей неудачи.
— Как говорит Дед: шутки у вас, боцман!
— Это я говорю, а не Дед, — почему-то обиделся Казарян.
Поднялись двумя пролетами выше. Открывая окно, Сырцов помечтал:
— Эх, еще бы дощечку под жопу.
— Имеется дощечка. Фирменная швейцарская дощечка, — скромно признался Казарян.
Когда закрепили трос на отопительной батарее, когда устроили качели, когда прикинули длину конца, когда беспилотно проверили размах, Сырцов влез на подоконник, спустил петлю с дощечкой, уселся на нее и восхитился:
— Ух, ты!
Казарян травил трос, а Сырцов сидел, как маляр в люльке, и наблюдал окрестности. Около четырех, а в городе пусто, как на ночном кладбище. Существовали только звуки: в отдалении прорычал «КамАЗ», в недалеком отсюда трамвайном парке проскрежетали стальные колеса по стальным рельсам, совсем далеко, видимо у Преображенки, сверчковой трелью еле-еле прорезался милицейский свисток. Определив амплитуду размаха, Сырцов негромко приказал:
— Стоп!
Ну, а теперь — раскачка. Цепляясь за почти незаметные щели в кирпичах и помогая рукам толчками ног о стену, Сырцов раскачивался все сильнее и сильнее. Сверху, рывками в ритм, помогал Казарян.
Первый раз пролетев мимо желанного кухонного окна, Сырцов заметил лишь отсутствие внешнего (бывает, некоторые делают себе такие заоконные зимние холодильники) подоконника и наличие плотных занавесок. Во второй раз определил, где находится нужный угол. В третий раз расчетливо и неслышно ударил носком подкованного башмака так, чтобы битое стекло без особого шума упало на подоконник.
— Еще меня вниз! — попросил он, пролетая под Казаряном. Тот спокойненько исполнил. Еще раскачка — и Сырцов зацепился за раму левой рукой, а правой, извиваясь, как червь на крючке, притянул к себе плотную занавеску и мягкой подстилкой уложил ее на подоконнике.
— Теперь на метр повыше! — еще раз попросил он Казаряна. Тяжеловато было пожилому богатырю выполнить просьбу, но он выполнил.
Сырцов при последнем подлете ступил башмаком на освобожденный от стекла кусок рамы, а плечом мгновенно выдавил основное полотнище стекла, которое почти беззвучно рухнуло на подоконник, прикрытый занавеской, и сам, раня ладони в стремлении уцепиться за раму, встал наконец в проеме окна.
Сиденьице на веревке ушло к Казаряну, а Сырцов, осторожно отодвинув (чтобы стекло не загремело об пол) занавесочку, оказался на кухне. Уселся на ближайшую табуретку, стал слушать квартиру и привыкать к темноте. Изредка всхлипывал унитаз, потрескивало что-то, легко шумел сквознячок, порожденный разбитым окном. Проявились наконец и контуры кухни: стол, табуретки, газовая плита, подвесные шкафчики. Сырцов вздохнул, вытащил из сбруи «байард» и отправился в путешествие.
Трогая все подряд двери, он за третьей обнаружил жилую комнату, без размышлений вошел в нее и, нащупав левой рукой выключатель, включил верхний свет. Все как покойник описал: стол письменный, два кресла, журнальный столик, станок для спанья. На станке, разбуженный светом, заворочался Ростислав. Сырцов придвинул к станку кресло, сел в него и потряс Ростислава за плечо. Тот открыл пустые со сна глаза.
— Поедем, Ростислав, — позвал его Сырцов.
— Куда? — хрипло и тупо спросил Ростислав, ничего не соображая.
— К Любе. К Любе Ермиловой.
Правая рука Ростислава, как бы в полусне, медленно потянулась к полу за станком. Рукоятью «байарда» Сырцов безжалостно ударил Ростислава в правое плечо. Тот взвыл и попытался вернуть руку на место. Но она не слушалась его, потому что Сырцов знал, как и куда бить. Болевой шок окончательно вернул Ростислава из сна в малоприятную реальность. Он басовито прохныкал:
— Больно же!
— Будет еще больней, — пообещал Сырцов, молниеносным рывком перегнулся через страдальца и явил свету пистолет в сбруе. Удивился: — Ишь ты, кольт. И откуда берут? А теперь вставай, мой милый пастушок.
Держась левой рукой за правое плечо, Ростислав сначала спустил ноги на пол, а затем шатко поднялся. Встал и Сырцов.
— Плечо сломал, гад! — неизвестно кому пожаловался Ростислав.
— Легкий ушиб плечевой суставной сумки, — уточнил Сырцов. — Месяца полтора рука плохо подниматься будет, а там все пройдет. Левой рукой свою секретную дверь открыть сможешь? А то за ней меня приятель ждет.
— Да иди ты! — послал Сырцова гражданин с ушибом плечевой суставной сумки. Сырцов в недоумении посмотрел на него и обиженно напомнил:
— Ты что, забыл? Я же сказал: может быть еще больнее. Так откроешь или не откроешь?
— Открою.
Ростислав долго вертел ручки, щелкал задвижками, замысловато орудовал двумя ключами, прежде чем дверь мягко и тяжело пошла внутрь. На пороге стоял улыбавшийся Казарян.
— А вот и я! — желая всех обрадовать своим появлением, возгласил он.
— Входите, — разрешил Сырцов.
— Что дальше? — осведомился Казарян.
— Осмотрим закрытые комнаты и поедем. Нам до пересменки успеть надо. Смена караула у вас в семь, Ростислав?
— В семь, — подтвердил тот.
— Ключи от комнат, — потребовал у него Сырцов.
— Они не у меня.
— Главный смотритель и без ключей! Так я тебе и поверил. — И с левой коротко и мощно ударил Ростислава в печень. Было действительно еще больнее.
Не склад, а арсенал. Во всех трех комнатах по аккуратным деревянным нарам в строгом порядке были разложены пистолеты, автоматы, снайперские карабины, два крупнокалиберных пулемета, гранаты, мины. Сырцов с почтением посмотрел на Ростислава:
— И не боишься рядом с этим жить? — и в изумлении помотал башкой. А Казарян исполнил куплет из довоенной еще, никому ныне не известной песни:
Ордена недаром нам страна вручила.
Помнит это каждый наш боец.
Мы готовы к бою, товарищ Ворошилов.
Мы готовы к бою, Сталин — наш отец!
Прослушав песенку, Сырцов решил посоветоваться с вокалистом.
— Закуем страдальца?
— Закуем. Мало ли что взбредет ему в голову. Дурачок же!
Чтоб не причинять особой боли плечу, руки Ростиславу сковали спереди. А можно было и без наручников обойтись. Ростислав полностью сдался. Делал все, что от него требовали: отдал ключи от комнат, раскрыл шифры входной сейфовой двери, поведал, как обстоит дело с охраной Любы и сменой охранников. Явление Сырцова с небес, собственная его неподготовленность и вдруг обнаружившаяся (ранее про себя думал, что он супермен) трусость сломали его. В завершение почти подхалимски сообщил, чтобы хотя бы слегка успокоить новых хозяев:
— Я им приказал, чтобы они девушку и пальцем не тронули!
Сырцов на это сообщение проскрипел зубами, а Казарян понял:
— Пора ехать.
Рассвело уже, не до конца, но рассвело. Казаряновская «Волга» стояла впритык к подъезду. Роман Суренович сел за руль, а Сырцов с Ростиславом — на заднее сиденье. Початая упаковка пива лежала на стороне Сырцова.
— Пива хочешь? — спросил он у Ростислава, когда машина тронулась. Ростислав молчал, ожидая подвоха и новой боли. Тогда Сырцов повторил вопрос в новой редакции: — Ты ж натощак, в страхе, тебе расслабиться надо. Так хочешь?
— Хочу, — ослабевшим басом сказал Ростислав.
Сырцов вытащил из упаковки очередную банку, открыл ее и вложил в спаренные наручниками ладони. Ростислав пил, делая гулкие глотки и меж глотками шумно отдуваясь. Поглядев на него, Сырцов откупорил баночку и себе.
— Я думаю, тебе уже достаточно, Жора, — предупредил Казарян, наблюдая заднее сиденье через зеркало. Безмолвно возражая, Сырцов высосал банку разом и только тогда ответил: