Жако с досады даже крякнул, раскрыл глаза. Сталин на экране был мал, до смешного горбонос, с огромным животом и красным кушаком под ним.

– Что за дрянь вы тут показываете? – крикнул Жако.

Призрак Сталина, едва шевелившийся на голой стене, вдруг замер, тиран резко развернулся в сторону ресторанного столика, вкрадчиво спросил:

– Это што за старый пидар тут языком плэщет?

– Всё-всё всё! – Крикнул за спиной у Жако Лже-Брюс. – Интерактив пока не нужен! К интерактивчику мы не готовы ещё. Другой ролик – пошёл!

Теперь Жако закрывать глаза не стал. Прямо на розовой стене выгорбилась трибуна, на неё облокотился какой-то усач во френче. К нему, пока беззвучно, обращались, сидевшие за длинным, овальным столом. Дали звук.

– … так ить протест архитекторов есть, товарищ Каганович. Они пишут: шесть арок и трамвайные пути, под Сухаревой башней проложить можно.

– Шесть арок? Трамвайные пути – туда-сюда? Значит, трамваи под сквозной аркой будут сновать, народ под башней проезжать будет, Лаврентия Сухарева и этого самого Брюса славить? Так, что ли? Что же это у вас в Моссовете получается? Какая-то завалящая церквушка, какая-то дрянная башенка, – и вы тут же протесты принимаете. К чёрту – протесты! К чёрту – их писавших!

– Так ить архитекторы всё известные, вона скоко подписе́й!

– Вы мне бумажками в нос не тычьте. Одиозный памятник эпохи феодализма!.. Снесём к свиньям собачьим. Вот телеграмма товарища Сталина. А вы – башня, башня. Готовы любое дерьмо – ложками жрать… Даже перед сидящими здесь женщинами неудобно. Всё, вопрос исчерпан!

Тут побежали титры и кто-то, по-вологодски окая, пропел за кадром:

– Ну как наше кино? Клипаки – во! Сниметесь в одном таком?

Оболтусу ролик страшно понравился. Он толкал Жако в бок, тихо плямкал губами: «Соглашайся, Гаврилыч! Мы же с тобой в паре выступали! Давай, а»?

– За один харч мы не согласны, а так вообще-то… – Жако приосанился. – Только без тирана и этой, как её … Розы. Не хочу их!

– Так у нас с вами ХУIII-й век будет. Не плюй в компот, попугай! Ладно, выдам по тысяче рэ вам. Дал бы больше, так ведь перепьётесь, паршивцы…

В смежном зале кто-то завопил: «Ногу мне отдавила, коза!». Тут же послышался голос Максовны: «Здесь они, Клипсочка, говорю тебе – здесь»!

В зал бочком протырился официант:

– Там какая-то бабка, с ней барышня. Гостей ваших, Яков Вилимович, домогаются.

– Слышу. Предупреди Чику и сценариуса – есть актёры для ролика!

Официант, кланяясь, истаял.

– Ну? Погнали на Москву-сити? – Обернулся Лже-Брюс к Оболтусу…

Режиссёр Иван Чика-Гром был так малоросл, что Жако сразу ощутил себя героем. Что и как будут снимать, старого актёра перестало волновать ровно в тот миг, когда в кармане очутилась тысячная. Жако время от времени её ощупывал, бормотал: «Уеду в Немчиновку… Ей-ей, пешком уйду. К историку знаменитому, стричь собак наймусь. Там гадости про Розу петь никто не посмеет».

Чика-Гром подступил сбоку к мечтательному Жако, обмерил пядями его лоб. Старый актёр похолодел, а Чика картинно развёл руками:

– А полобастей не было? Яков Вилимович, друг ситный, ты куда смотрел?

Люлькин-Брюс объяснял в это время Оболтусу преимущества съёмок на верхотуре.

… и понимаешь? Воздух там, воздух!!

– Воздух воздухом, а какой-то утырок с 72 этажа недавно выпал.

– Ты не Оболтус. Ты пень с глазами. У вас же летательный аппарат будет!

Режиссёр, тем временем, крикнул в направлении машины испещрённой буквами «К» и розовыми квадратами-треугольниками.

– Где сценариус! Порву его, как панда тузика…

Из белого, сильно размалёванного минивэна выкатился рослый животатый человек с моноклем в глазу, засеменил к режиссёру. Маленький Чика встал позу, дважды показал сценариусу кукиш, крикнул:

– Вот тебе, а не клип! Лоб у него не тот. Не тот, понимаешь? Я же просил: найти мне медный лоб! Лоб, похожий на брюсовский!

– Просили медный, будет медный. Гримёр медную пластину сюда из «Артаксеркса» приволок… Лучше настоящего гореть на солнце будет!

Медная пластина, сделавшая его похожим на древнего перса, повергла Жако в транс.

– Так ничего, а? – льстиво заглядывал он снизу вверх в бесцветные очи сценариуса. Тот поплёвывал в сторону, цедил равнодушно:

– Щас Чика-Гром всё скажет, он у нас режиссёр – умереть и не встать! Сам Бунюэль ему когда-то завидовал…

Режиссёр, кричавший в это время на девушку в жарких ватных штанах и прозрачной маечке, полуобернулся. Девушка, воспользовавшись паузой, пулей стрельнула к минивэну. Чика погрозил ей вслед, повертел двумя пальцами подбородок Оболтуса, сказал: «годится», – и вылупился на Жако.

– Мятый-перемятый он у тебя. Слышь, Исаич? Другого не было?

– Знамо дело не было! Был бы другой, дали бы другого. А у этого блуза – класс, и мордочка гномовская. Лоб подкачал, – так пластинка выручит!

Сценариус стукнул Жако по медному лбу костяшкой пальца. Пластинка не зазвенела. Жако погрустнел: Немчиновка – рассыпалась на глазах.

– Ладно, – вдруг смилостивился Чика. – Две тысячи за помятость им срежешь. А Стоичковой, этой болгарке в штанах ватных – прибавишь. И правда, упрела вся. А у неё роль гулаговская, роль историческая!

После споров и тыканья в нос пропусками – скоростной лифт. Оболтус в лифте раздухарился, а Жако, наоборот, затрясся от страха. С каждым пройденным этажом, с каждой горящей новой циферкой, страх нарастал, становился яростней, злей. Жако крепко сжал веки, увидел зелёное поле, обтыканное плакучими ивами…

– Приехали! – радостно крикнул Чика.

– А Брюс?

– Он уже давно, где надо, он дело своё знает!

Вид Москвы с высоты 86-го этажа башни «Око» – Оболтуса поразил: какая там Тверь! Он готов был здесь, под крышей, над недавно открытым катком, в какой-нибудь коморке поселиться, чтобы наблюдать букашечные машины, еле видимых людей, проулки, автобусы, зеленовато-бурые массивы дальних парков. А Жако всё не мог отлипнуть от страха. Вдруг ему показалось: их с Оболтусом сюда заманили, снимут в ролике и умертвят! Недаром Брюс сказал: «Чика – режиссёр жестокий, режиссёр – не справедливый»… И Брюса нигде нет.

Держась рукой за сердце, Жако дёрнул за рукав режиссёра, как ни в чём не бывало болтавшего с Оболтусом.

– Вы… Вы ведь нас не сбросите вниз?

– Сбросим! Обязательно сбросим! И как раз – вниз головой!

– Как же? За что же? – Онемел Жако.

– Дерево!

– Что-что?

– Я говорю: дерево ты, а не попугай! Оглянись! Видишь? Параплан – ну, такой дельтаплан для двоих, – спрашиваю, видишь? Механик уже собирает.

Жако оглянулся, и у него отлегло от сердца: двойное удобное сидение с одним большим и двумя малыми колёсами, оранжевый и белый шёлк, пока нераскрытого парашюта-крыла, металлические, красиво выгнутые трубки, винт, соединённый с моторчиком…

– А как на параплане летать?

– Как, как. Как пташки небесные, вдвоём – и резко вбок! Ну, шучу, шучу. Парашют-крыло эллипсоидом раскроется! Ваш друг позади, вы сзади. Вам ведь зад свой беречь надо? Так? Ладно, опять, шуткую. Плавно кругами вдвоём… Короче, механик объяснит. Здесь работает система – пилот-крыло. Понимаешь, старая ты калоша? – начал потихоньку раздражаться режиссёр.

Подошёл механик: запах модного одеколона, летел впереди него, как облако. Механик отвёл Оболтуса в сторону. Жако видел, как радостно кивает его партнёр, слышал обрывки слов: «… у нас аппарат отличный, «Зорро II Би»… Даже жалко таким аппаратом рисковать… Опасные режимы полёта – если только ветер… Ты – пилот-крыло. Полёт напрямую зависит от силы тяги, которую ты и будешь создавать, – ворчал, облезлый как кот механик.

– Я тебе потом объясню, Жако. Я однажды в Твери на дельтаплане пробовал, правда, тот был без мотора. Не боись, педрилло.