Хелен села на корточки и осмотрела отпечатки своих коленей, оставшиеся на линолеуме. Она работала здесь с двенадцати часов ночи — надо было закончить выкройки детских костюмчиков для инсценировки на церковном Рождественском празднике. Мисс Пейн не отставала от преподобного Джереми Карта до тех пор, пока тот наконец не согласился установить витраж до Нового года. Конечно, уверенности в том, что инсценировка состоится, не было. Но костюмчики она все же готовит — белые, облегающие, из набивного ситца, от горла до низа усеянные сияющими звездами и блестками. Они будут разных размеров и подойдут любому ребенку. И даже если представление не состоится, у Кэти Пру останется полный гардероб, чтобы сыграть ведьму, волшебницу или принцессу. Хелен подняла один наряд и расправила перед собой. На пол посыпались золотые звездочки, и вдруг зазвонил телефон. У нее екнуло сердце. Дрожащими руками она взяла трубку радиотелефона.

— Я знал, что ты не спишь.

— Тимбрук, напугал меня чуть ли не до смерти. Ты просто скотина.

Он засмеялся ей в ухо низким рокочущим смехом.

— В такой ранний час ничего другого я от тебя и не ожидал услышать. А позвонил потому, что весь мой прежний опыт общения с тобой подсказывает: сна у тебя сейчас ни в одном глазу.

Хелен подтащила к себе высокую кухонную табуретку и взобралась на нее.

— Легла-то я как раз сегодня рано, изо всех сил пыталась заснуть — ведь последние несколько ночей спала очень мало. Но стоит мне закрыть глаза, как сразу вижу шоссе, погнутые велосипедные колеса… С тех пор, как умерла моя мать, такое происходит со мной в первый раз.

— Но твоя мама умерла, кажется, от пневмонии? И она была уже немолодой женщиной. Это совсем не та смерть, что сейчас.

— Не та… — Хелен сжала пальцами виски. — А ты, я так понимаю, переносишь все спокойно?

Голос в трубке был похож на шуршание наждачной бумаги. Сейчас Тимбрук потирает подбородок. Хелен видела этот жест бессчетное число раз.

— Действительно, я воспринимаю случившееся вполне спокойно. Ты считаешь меня бессердечным? Зря. Это, конечно, ужасно, это все шокирует — а как же иначе? — но меня события тронули даже гораздо меньше, чем я ожидал. — Он сделал паузу. — Сегодня меня навестила полиция.

— В полдень они были у Гейл, как раз, когда я играла с Кэти Пру. А завтра собираются говорить со мной. Ну, и как у тебя прошло?

— Не знаю. Во всяком случае, пока, как видишь, на свободе. Они интересуются любовниками Лизы.

— Но у Лизы не было никаких любовников! Поэтому она так дотошно расспрашивала меня, хотя старалась, чтобы это выглядело совершенно невинно. Обычно наши разговоры проходили за чаем, но я-то знала: она жаждет деталей. Ну, понимаешь, того, чем может поделиться старшая сестра или подвыпившая мамаша.

— Ну, а ты как?

— А я не видела в этом ничего плохого. И кроме того, что уж такого особенного я ей рассказывала? Так, чтобы немного разогреть ее воображение перед сном.

— И называла какие-нибудь имена?

Хелен выпрямилась на своем табурете.

— Господи, Тимбрук, за кого ты меня принимаешь? Я не такая дура. И к тому же это у тебя прозвучало так, будто любовников у меня было не меньше шести одновременно.

— Да ладно тебе, дорогая, — мягко произнес Тимбрук, — не кипятись. Но если истинных своих связей ты не раскрывала, то, спрашивается, чем же она тогда развлекалась?

— Ну я же тебе говорю: рассказы, выдумки разные — в общем, сказки. Она всему верила.

— Так, так, значит, ты просто-напросто ей врала?

Затылок Хелен снова взмок. Слишком она устала. А в спальне простыни такие накрахмаленные и холодные. Она представила сейчас Тимбрука, запах его кожи, и от этого ей вдруг стало нехорошо.

— Мне нужно идти, — сказала она. — В конце концов надо же хоть немного поспать.

В телефонной трубке было тихо. Тимбрук заговорил снова, почти нежно:

— Извини, Хелен. Честное слово, извини. Чувствовал, что ты не спишь, вот и позвонил, чтобы немного утешить. В самом деле.

— Ничего себе, утешил.

— Я зайду завтра… или, может быть, сегодня днем.

— У меня есть работа в Винчестере.

— Я сначала позвоню.

Хелен положила трубку, и та несколько секунд подрагивала, как умирающее насекомое. Хелен внимательно на нее смотрела, стараясь уловить последнюю конвульсию.

Хелен Пейн взяла один из костюмчиков — звездочки хорошо приклеились, клей уже подсох, — зарылась лицом в ткань и зарыдала.

«Дзинь, дзинь, дзинь!» — колокольчик у входа в полицейский участок зазвонил так неожиданно, что констебль Рамсден пролила на юбку немного кофе. На часах было уже полвосьмого, но ее сознание признать этот неоспоримый факт не соглашалось. Мауре казалось, что сейчас еще глубокая ночь. Вчера она совершенно не выспалась, эту ночь тоже много спать не пришлось. Верхний свет в полицейском участке бил в глаза, как полуденное солнце в жаркий день. Она с сожалением посмотрела на юбку и стряхнула капли. Какого черта Даниел заявился в такую рань!

Но это был не Хэлфорд. К Мауре приближалось странное существо, являвшее собой нечто среднее между гувернанткой из «Мэри Поппинс» и моржом, вернее моржихой. Короче, это была дама. Тяжело дыша, она медленно шла. В руке у нее был старый саквояж.

Маура схватила со стола салфетку, быстро вытерла руки и повернулась к ней с любезным выражением лица. Женщина подошла почти вплотную и, как глыба, возвысилась.

— Доброе утро. — Голос был тихий, спокойный, а сочное, мясистое лицо дамы вблизи показалось Мауре похожим на леденец. — Жуткий холод на дворе. Я пришла к констеблю Бейлору. Специально пораньше пришла и по такой погоде, чтобы застать его, а то ведь он потом убежит по делам. Он здесь?

— Констебль Бейлор пошел купить кое-что из еды и скоро вернется. Я детектив Рамсден. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Вот ведь, опять опоздала!

Маура наблюдала, как женщина поставила саквояж на стул, раскрыла его и выложила на стол три батона хлеба, четыре пачки печенья, коробку мармелада, две баночки — одна с кофе, другая с чаем — и небольшую пластмассовую коробку с сахаром. Движения у нее были такие, будто она готовила торжественную чайную церемонию.

— Меня зовут Эдита Форрестер, — произнесла женщина, не отрываясь от своего занятия. — Вчера я ездила в город, ведь Эдгар не будет выпекать хлеб еще несколько дней, хотя, как он может себе позволить просто закрыть пекарню, я не представляю. И я подумала о констебле Бейлоре, а это такой милый, такой воспитанный молодой человек, как он сейчас будет без хлеба. Вот и решила заодно купить кое-что и ему.

Дама дружелюбно посмотрела на Мауру.

— Вы, наверное, из Скотланд-Ярда. Я не знала, что у них есть и девушки.

Маура рассмеялась.

— Да, сейчас есть и немного девушек. Это так хорошо, что вы пришли, мисс Форрестер, и принесли еду! Сегодня нам придется целый день сидеть на телефоне, так что провизия ваша весьма кстати.

— Вот именно так я и подумала. — Эдита Форрестер замолкла и оглядела классический натюрморт на столе. — Мне хочется вам помочь. Лиза была хорошая девушка. Вот уж про кого не скажешь ничего скверного. Полагаю, вы не предложите мне рыскать по дороге и разыскивать какие-нибудь оторванные пуговицы. А вот поесть приготовить я могу. Вернусь домой и буду чувствовать, что сделала что-то полезное.

Вокруг шеи у нее был намотан серый шарф. Она размотала его и, прижав руки к груди, посмотрела на Мауру: такой теплой приятной улыбки детектив прежде не видела.

— А теперь, дорогая, расскажите о себе.

Простодушное любопытство мисс Форрестер забавляло, однако Маура испытывала и некоторое замешательство.

На Эдите было черное шерстяное пальто, черного же цвета брюки и теплые ботинки на шнурках. При ярком свете лампы она была похожа во всем этом на лесной орех в твердой скорлупе.

Вошел Хэлфорд и впустил с собой холодный воздух. Утро, похоже, было совершенно ледяным, и старший инспектор по этому поводу застегнул свое пальто по самое горло. Голова, однако, у него оставалась непокрытой, и волосы взлохматил ветер. Какое у него было выражение? Маура затруднилась определить. На лице Хэлфорда в равной пропорции присутствовали энергия, оптимизм и… — она присмотрелась внимательнее — озабоченность. Он открыл рот, видимо, хотел отпустить одну из своих утренних шуточек, но, увидев мисс Форрестер, улыбнулся.