«Да уж кто действительно узнает всю подноготную, так это он».

- Пусть дядя идёт,-сказал Матвей, обращаясь к начальнику разведки.-Только подбросить его надо на лошади.

- Это сделаем!- сказал Архип Хромков и, повернувшись к деду Фишке, подал ему воронёный, отливающий синеватым блеском револьвер.

Дед Фишка принял его, осмотрел и, подняв полы зипуна, засунул загашник своих шаровар.

- Не взорвётся?-засмеялся Антон Топилкин. Дед Фишка усмехнулся:

- Сбережём как-нибудь, Антон Иваныч.

- Себя береги, дядя,-сказал Матвей и поднялся. Вместе с дедом Фишкой Матвей дошёл до лошадей, стоявших в осиннике. Ездовой- чубатый, красивый парень с Ломовицких хуторов-подвёл осёдланную гнедую кобылицу. Матвей помог старику взобраться на неё.

Торопливо подошёл Архип Хромков. Провожать деда Фишку он решил сам.

Покачиваясь на лошади, дед Фишка оглянулся, крикнул:

- Днём завтра жди, Матюша! А может, и к утречку управлюсь.

Матвей махнул рукой, опустил голову, пробормотал:

- Гляди там лучше…

Дед Фишка не расслышал его слов, но заулыбался, согретый вниманием и доверием племянника. - Но-но, родимая! - весело крикнул старик.

У Матвея кольнуло сердце. Дед Фишка был ему дорог, и не раз уже командир партизан зарекался давать ему опасные поручения. Правда, это было не так легко. Неугомонный старик не терпел безделья, да часто и заме-; нить его, как в этом случае, было некем.

10

Вечерело. Ветер раздул тучи, и серое небо подёрнулось лёгкой голубизной. Выпавший ночью мягкий снежок за день растаял, и земля вновь лежала пепельно-тёмная, обнажённая и неживая. Архип с дедом Фишкой распрощался у черёмушников верстах в пяти от Сергева. Дальше дед Фишка направился пешком. Черёмушниками он вышел на луга и тропкой, по которой ходили на реку рыбаки, подошёл к селу.

Хозяйка постоялого двора встретила деда Фишку как старого знакомого. В просторной избе по-прежнему было чисто и пусто.

- А, это пимокат! - воскликнула старуха, зажигая тряпичный фитилёк, опущенный в баночку с каким-то жиром.

- Я, хозяюшка, я. Опять у тебя заночевать придётся,-проговорил дед Фишка.

- Милости просим, места у меня много,- пропела старуха и, присаживаясь к столу, спросила:-Не ложилось, видно, в Жировой-то?

«Ишь, какая памятливая!»-отметил про себя старик, а вслух сказал:

- Сама, хозяюшка, знаешь, в какие времена живём! У другого и есть шерсть, а бережёт до других дней. Каждый ведь так судит: сегодня, дескать, скатаю, а завтра отберут.

Хозяйка, вздохнув, проговорила:

- Чего там! Времена тяжкие…

Дед Фишка думал, что старуха примется сейчас рассказывать сергевские новости, но она замолчала и, поднимаясь, спросила:

- Чай будешь пить? Самовар поставлю.

Надеясь, кое-что выведать у хозяйки, дед Фишка поспешно согласился.

Самовар старуха ставила долго. Дед Фишка сидел, молча в переднем углу и думал:

«Если так пойдёт, ничего я от неё не узнаю. К кому бы ещё заглянуть?»)

Когда самовар вскипел, он помог старухе поставить его на стол и вытряхнул из карманов сухари.

Но старуха раздобрилась, отодвинула их и принесла полковриги свежего хлеба и чашку с огурцами.

За чаем разговор оживился.

- Жил тут народишко раньше неплохо, милый, - рассказывала хозяйка.-А теперь всё пошло прахом. Можно сказать, один у нас справный есть житель - Степан Иваныч Зимовекой, лавочник наш, и он же староста… У этого чего-чего только нет! Люди, видишь, разоряются, а он нынче себе второй домик на бугру построил; Живёт припеваючи! В одном доме сам живёт, а в другом солдаты теперь на постое. Казна ему и за это платит. У счастливого, милый, и петух несётся.

- Неужель под солдатами целый дом? Гребёт деньгу!- воскликнул дед Фишка настораживаясь.

- А как же, милый, их тут десятка два. Да все охальники: пьянствуют да распутничают.

Разговор принял задушевный характер, и дед Фишка с удовлетворением подумал: «Не зря вечер перекоротаю».

Вдруг за окном раздалось фырканье коней, погромыхившние телеги говор людей.

Старуха вскочила, кинулась к окнам. Дед Фишка выхлебнул из блюдца чай, быстро перевернул чашку вверх дном и вылез из-за стола. Стараясь не выдать хозяйке своего волнения, посматривая на дверь, он сказал?

- Может, постояльцы, хозяюшка?

Не отрываясь от окна, старуха ответила:

- Пронеси господь таких постояльцев.

- Кто там?-обеспокоенно спросил дед Фишка, берясь за шапку.

Старуха не успела ответить. На крыльце послышался топоток, смех, дверь раскрылась, и в избу ввалилось десятка полтора солдат с винтовками, с мешками за спиной.

- Здорово, хозяин! Принимай на фатеру!

Дед Фишка, поняв, что его приняли за хозяина, отложил шапку в сторону и, переглянувшись с хозяйкой, сказал:

- Раздевайтесь, самовар на столе горячий.

- Славно! С дороги не вредно чайку попить,- проговорил один солдат.

И с говором, смехом солдаты принялись в суматохе раздеваться. Хозяйка подошла к деду Фишке, встала с и рядом и прошептала: -Ты не уходи, пимокат. Будь за хозяина, а то оберут они меня, разбойники.

Дед Фишка кивнул головой. Уходить с постоялого двора он сейчас и не собирался. Приглядевшись к солдатам, он решил, что опасности для него пока нет никакой.

«Разговорюсь с ними, узнаю кое-что, а ночью поднимусь-да и был таков. Парочку винтовок бы ещё у них прихватить. Ну, да это как подвернётся, а то и три можно унести»,-думал дед Фишка.

Солдаты разделись и сели за стол.

- Как, ребятушки, дорога-то?- спросил дед Фишка, обращаясь сразу ко всем.

- Дорога, дед, хуже не придумаешь. Пока ехали из Волчьих Нор, все кишки повытрясло,- ответил один солдат, с белыми полосками на погонах.

Дед Фишка, взглянув на него, понял, что он и есть старший. При упоминании о Волчьих Норах у старика заныло в груди.

«Как-то там Агаша и Анна с Максимкой да Маришкой поживают?»- подумал он, и быстрые, зоркие глаза его на миг затуманились.

- Что поделаешь! Дело казённое, служба,-рассудительно проговорил дед Фишка, чтобы не упускать повод для разговора, и, потоптавшись, спросил: - Ну, а к нам-то, ребятушки, надолго?

- А уж про это, дед, нашему брату не говорят,- недружелюбно сказал солдат с полосками на погонах.

Разговор оборвался. Дед Фишка, опустившись на скамейку возле широкой деревянной кровати, стал рассматривать оружие, составленное в углу. Тут были винтовки, пулемёт, продолговатые мешочки и ленты с патронами. Солдаты пили чай, стучали своими кружками, разговаривали. Дед Фишка прислушивался, стараясь понять цель приезда солдат в Сергево, и вскоре он узнал это.

- А жировские не приехали?-спросил один солдат другого.

- Подъедут! Сказывали, что даже в город гонца за подмогой послали. Разве мы их одни осилим? Говорят, их до пяти тысяч в тайге укрывается,-ответил другой солдат и, склонившись к товарищу, сказал тому что-то на ухо. Дед Фишка про себя усмехнулся, подумал: «Малюй, малюй! У страха глаза велики». Увлечённый разговорами солдат, он сидел, молча, в уме повторяя всё то, что нужно было запомнить и передать Матвею.

Когда один из солдат начал с бахвальством вспоминать, как они в Волчьих Норах громили домишко партизанского вожака Матвея Строгова и выпороли его мать и жену, дед Фишка встал и, весь дрожа, стискивая кулаки, направился к двери. Но в это время на крыльце послышался топот, и старик поспешил вернуться на прежнее место - на скамейку у кровати.

С беспокойным ожиданием он смотрел теперь на дверь. Она распахнулась широко, с визгом, и в избу вошли высокий поручик, хорошо известный волченорским погорельцам, совсем ещё молодой, безусый, с бабьим лицом прапорщик и по-прежнему испитой, с клочком волос вместо бороды, Степан Иванович Зимовской.

Солдаты вскочили, а дед Фишка притиснулся к стенке.

«Вот и влопался»- сказал он себе, и горькая досада стиснула его сердце.

Не слушая рапорта, который отдавал старший из солдат поручику, он подумал: