Странный гость

Утро выдалось серым и тоскливым, а быть может, оно лишь казалось Андрею таким, потому что сразу после легкого завтрака Агриппина заспешила (редакционные дела и, конечно, всё очень срочно!), оседлала свою мальтийку и отбыла на север, в Санкт-Петербург. Глядя вслед её удаляющейся машине, он чувствовал, будто вместе с ней от него отрывается и удаляется в неизвестность часть его собственной души. Вот черт, подумал он, а ведь я влюбился! Как мальчишка, как студент какой-нибудь. Глядишь, скоро и стишки начну сочинять… И хотя он всё ещё пытался иронизировать над собой, в глубине души знал совершенно точно и однозначно: это Она. Та Единственная, с которой ему хотелось бы прожить всю оставшуюся жизнь.

И только когда зелёная машина Агриппины, наконец, затерялась в потоке других железных коней, он повернулся и направился домой. Стал накрапывать мелкий и уже какой-то вполне осенний дождь, что отнюдь не улучшило его настроения. Он поднялся к себе на третий этаж, отпер дверь своим ключом и тихо затворил её за собой – все-таки ещё довольно рано, бабушка, наверное, спит. Но бабушка уже не спала. Она сидела в кухне и кушала кофий (как она всегда называла процесс своего вставания, сопровождавшийся средней крепости черным кофе и парой легких сигарет, которые до сих пор себе позволяла). Андрей молча сел за столик и тоже налил себе кофе из джезвы.

– Чего такой грустный – уехала твоя принцесса? – поинтересовалась Елизавета Петровна, впрочем, в голосе её не слышалось особого ехидства, так, легкая ирония.

– Ба, ну не надо, – вяло отозвался он, – она же тебе понравилась, я видел.

– Пожалуй… – задумчиво произнесла Ба, отпивая глоточек кофе, и покосилась на внука хитрым глазом. – Я даже могу сказать, что у тебя это очень серьезно.

– С чего ты взяла? – встрепенулся тот.

– Ну, как же – стихи сочиняешь… – она по-девичьи хихикнула и подмигнула ему.

– Какие ещё стихи? – искренне изумился он.

– Как – какие? На столе у тебя листок из компьютера со стихами, да ещё в такой маловразумительной, старинной манере написано: «Отец владыки-громовника, пурпурная дева…» По-моему ты перетрудился над своей диссертацией, а иначе с чего бы тебе Зевса владыкой-громовником обзывать, а зарю – пурпурной девой?..  – пожала она плечами.

– Что? Как ты сказала?! – вскочил он из-за стола. – Ну, конечно же, все так просто!..  – И он ринулся в свою комнату, успев, однако, крикнуть на ходу: – Ба, ты у меня просто гений!

Удивленная столь бурной реакцией внука на её замечание относительно его стихотворных опытов, Елизавета Петровна покачала головой и произнесла вслух: «Вот уж не думала, что он способен помешаться на любовной почве!.. » Вздохнула и с сожалением закурила свою вторую и последнюю на сегодня сигарету.

Тем временем Андрей отыскал в ворохе лежавших на столе бумаг листок со странным текстом и впился в него глазами. Все правильно! Отец владыки-громовника – это, конечно, Хронос, Крон, то есть время. Время… Часовая башня! Пурпурная дева – разумеется, заря, значит восток. «Выпустил двадцать четыре стрелы»… Двадцать четыре… Время суток?.. Или расстояние?.. «Стрелу и четверть стрелы под конец взял у него хромоногий кузнец»… Хромоногий кузнец… Конечно же, Гефест! Пожалуй, всё-таки расстояние… И означает это, скорее всего, что нужно опуститься под землю на эти самые «стрелы». То есть стрела, получается, это – мера длины. Метр? В XVIII-ом веке навряд ли всё мерили в метрах, были ещё локоть, аршин, верста… Ну, верста не подходит: на столько под землю при всём желании не зароешься. Что если стрела означает просто один шаг?.. Как говаривал незабвенный Шерлок Холмс: «Элементарно, Ватсон!»

Он тотчас схватился за мобильник и позвонил Виктору. Тот отозвался не сразу.

– Виктор, ты? Где тебя носит? Да я это, я! Я разгадал загадку! Как – какую?! Ну, ты, брат, даёшь! Над которой мы бились всю ночь… Не по телефону… Давай пересечёмся вечером… Идёт! Да понял я, понял – в семь тридцать на углу Соборной и Маркса… – и он отключился, всё ещё пребывая в эйфории.

Бросив трубку на стол, он присел на диван и задумался. Чувство эйфории постепенно спадало, уступая место весьма прозаическим и даже скептическим мыслям. Ну, хорошо, он только что отгадал загадку, загаданную ему его далёким предком Иваном Павловичем Кутасовым, который в образе привидения трижды являлся ему в картинной галерее дворца. До этого он всегда считал себя сравнительно нормальным человеком и серьезным ученым. А тут – какие-то призраки, шифровки из восемнадцатого века, в общем и целом, полная чертовщина! И как прикажете с этим со всем разбираться?.. Андрей вздохнул, невольно глянул на часы: господи ты боже мой, уже одиннадцать! – давно пора в музей и за работу… Всё! Загадки в сторону. Он серьезный ученый, работающий над серьезной диссертацией. Ну а всё остальное переносится на вечер. Он огляделся, комната напоминала последствия Мамаева побоища: на столе и на полу – ворох бумаг, фотографии документа. Хорошо хоть постель с дивана убрал и привел его в пристойный вид. Ладно, вечером уберу! – утешил он себя, взял со стула свою черную папку и направился к двери. Однако что-то словно бы задержало его и заставило остановиться в дверном проеме, ну не мог он оставить дома найденный в тайнике рамы документ! И вовсе не потому, что боялся за него, – Гатчина сравнительно тихий пока ещё городок, – просто не мог с ним расстаться даже на время. Он вернулся к столу, аккуратно сложил листок, упаковал его в целлофановый пакет и сунул в карман куртки – на улице было по-осеннему прохладно.

В рабочем кабинете, где Андрей корпел над диссертацией, сегодня было тихо. Из трёх хранителей, которые обычно здесь находились, на месте была одна Ольга Олеговна. Они поздоровались, поговорили о погоде, хотелось, чтобы этот первый прохладный день – предвестник осени, – не потянул за собой череду дождей и ненастья, а поскорее сменился теплом, которым ещё не успели за короткое северное лето насладиться жители этих мест. И прогноз погоды был на их стороне, обещая близкое, возможно, уже завтра к вечеру, потепление. Андрей повесил куртку на вешалку и устроился за своим столом. Разложил бумаги и привычно углубился в работу.

– Ох, Андрей Иванович, совсем из головы вылетело! – вдруг произнесла Ольга Олеговна. – Вас ведь с самого утра Борис Львович разыскивал.

– По какому поводу? – не скрывая досады, поинтересовался Андрей.

– Тут какая-то делегация приезжает во второй половине дня…

– А я-то здесь причем?

– Из Германии делегация научных работников, – уточнила она. – Всем известно, что вы немецким владеете в совершенстве. Вот Борис Львович и хотел вас попросить с ними провести экскурсию и всё такое.

– В смысле?

– Рассказать о наших научных поисках, о реставрационных работах… Он ведь, то есть Борис Львович, хорошо владеет только английским, вот и…

Дверь распахнулась и в комнату, словно вызванный волшебным заклинанием алхимика, вошел взволнованный Борис Львович. Андрей лишний раз изумился его сходству с портретами эсеров времён Октябрьской революции: та же аккуратная бородка-эспаньолка, интеллигентный и даже рафинированный вид, даже какой-то лоск из начала прошлого века присутствовал.

– Наконец-то, вы появились… – облегченно сказал Борис Львович. – Я уже вам названивал домой, только никто трубку не брал. Номер вашего мобильника, как назло, у всех куда-то запропастился. Думал, если не появитесь через полчаса, послать за вами курьера. Да знаю я, знаю! – всплеснул он руками, увидев выражение лица Андрея. – И понимаю всё! Но и вы поймите меня, дорогой Андрей Иванович, – никто кроме вас не владеет немецким в том объеме, в котором это необходимо, чтобы рассказать о наших делах. Марина Евгеньевна в отпуске на юге, Семён Брониславович, кажется, в Сибирь к родственникам подался на охоту и рыбалку. Ну что мне делать прикажете, что? Будьте сегодня моим спасителем, очень вас прошу. И даю честное слово – ни разу больше вас не побеспокою!

Он смотрел на Андрея такими честными (ни разу не побеспокоит, как же!) глазами, в которых читались надежда и уверенность, что тот не откажет главному хранителю в такой маленькой просьбе, что Андрей, невольно усмехнувшись про себя, только молча кивнул.

– Я так и знал! Вы – настоящий ученый. Мы не можем, не должны ударить лицом в грязь перед иностранцами… – Он посмотрел на часы. – Вы пока работайте, работайте, они подъедут часам к трём. Ах, как хорошо, как хорошо… – бормотал он себе под нос, покидая комнату.

Андрей тоже посмотрел на часы: половина первого. Ну, что ж, у него есть ещё целых два с половиной часа! И он постарался снова настроиться на нужную рабочую волну.

Время пролетело незаметно, и когда в дверь заглянула пожилая секретарша Бориса Львовича в весьма возбужденном состоянии и, задыхаясь, прошептала: «Они прибыли…» – Андрей уставился на нее в недоумении, но тотчас догадался, о ком идет речь, и с сожалением выключил компьютер: ничего не поделаешь, хорошее отношение Бориса Львовича стоило полутора часов личного времени.

В обширном кабинете главного хранителя за длинным овальным столом сидели пятеро незнакомцев (среди них две женщины) и пили кофе.

– А вот и он, – радостно возвестил Борис Львович и продолжал уже по-английски. – Рекомендую – Андрей Иванович! Один из наших талантливых научных работников. Сейчас он трудится над диссертацией по интерьерам гатчинского дворца. Андрей Иванович покажет вам наш музей, расскажет о научной работе и ответит на все вопросы. – Может, кофе, Андрей Иванович? – снова перешел он на русский.

Андрей отрицательно качнул головой.

– Ну, тогда – прошу, – и Борис Львович широким жестом пригласил делегацию на выход и даже соизволил немного проводить, а затем незаметно затерялся в бесчисленных переходах.