Вскоре семья Балтимор переехала в Рочестер, и родители не пожелали брать собаку с собой. Роза со слезами на глазах прощалась со своим другом, а потом покинула город. И девочке, конечно, не сообщили, что пса почти сразу после их отъезда пристрелили…

Попав в плен, Роза чувствовала себя псом на цепи. А Вабана стала для нее доброй хозяйкой, что приносила сахар. И Розе хотелось быть злой и кусать каждого, кто приблизится. Но очень скоро с Розы сняли оковы, позволили гулять на свободе и наслаждаться красотой природы и добротой ее новых подруг. Роза была уверена, что ее маленький щенок стал бы покладистым и милым, если бы родители позволили снять с него цепь. И поэтому Розе очень хотелось быть покладистой и милой, чтобы ее вновь не связали.

Новая жизнь воодушевляла. У индейцев не было запретов и строгого режима, они не прятались от дождя и слушали ветер. Индейцы обращались с животными как с любимыми, ухаживали за деревьями и травой, говорили о жуках как о частице своего существования. Индейцы ценили жизнь, мерили ее дыханием оленей, что пробегали мимо их села, светом светляков в траве и звезд в небе, ценили рассвет и радовались закату. Они любили и ценили землю и все живое, что было вокруг них, и Роза восхищалась этими настоящими и открытыми чувствами, которые не существовали в мире белых.

У индейцев не было денег, они занимались обменом и добывали пропитание сами. Мигуен часто замечала, что деньги нельзя есть, и цену имеют лишь вода и поля. Индейцы не умели лгать, поэтому каждое их слово было правдой. Они поклонялись мудрости, а не знаниям, ведь знания – это прошлое, а мудрость – это будущее. Индейцы уважали своих врагов, гордились ими, как и своими предками и любили их, как и всех, кто окружал их.

Роза поняла, что любит эту жизнь, любит индейцев, которые играли с ней, как со спущенным с цепи радостным щенком, и даже любит Нодана.

Муж изменился, невероятным образом заставил забыть обо всем, что случилось ранее. Семья для индейцев - самое ценное и великое богатство, и Нодан ценил свое богатство. Со временем Роза стала понимать, что его холодный взгляд – это понимание ее целостности; его жесткая улыбка – знак его одобрения; а его редкие объятья – признак глубокой привязанности. Почти сразу после свадьбы Роза поняла, что не может его ненавидеть. Молодая девушка из аристократической семьи, где проявление эмоций и выказывание своих чувств являлось невежеством, не умела ненавидеть. И не умела по-настоящему любить. Но глубокая привязанность, такая же, как и к Вабане, заставляла сердце девушки вздрагивать от радости, когда она видела своего хозяина, протягивающего ей кусок сахара-любви.

Прошло несколько месяцев после свадьбы и, встречаясь взглядом со своим мужем, она чувствовала счастье. Такое же, как преданный пес чувствует при появлении своего господина.

***

Белые горы, горный перевал Пинкам, штат Нью-Гэмпшир,

Август 1848 года.

Кохаку бежала через поле, длинная острая трава била её по рукам, но девушка лишь смеялась, вплетаясь в непроходимые джунгли летнего буйства. Горячее солнце обжигало кожу, слепило глаза и где-то там перед ней яркими вспышками отражала солнце река. Кохаку бежала к воде, не обращая внимания на заросли крапивы, что кусали её за ноги, не обращая внимания на сбившееся дыхание и пот, заливающий глаза. Кохаку знала, что река спасёт её от летнего зноя.

— Стой, Кохаку, — кричала за её спиной Кина.

Но девушка не останавливалась. Она смеялась, наслаждаясь свободой, словно полётом среди ярких красок офитовой травы, цветущего амаранта и высохшими на солнце стеблями осоки. Она смотрела на небо, где кружили серые птицы, усталые от жары. Им тоже хотелось спуститься к реке, но берег заняли рыбаки и купальщицы.

Кохаку выбежала на берег, резко сорвала с себя платье и бросилась в ледяную, сковывающую руки и ноги воду. За ней к берегу подбежала Кина и запыхавшаяся Вабана. Девушки последовали примеру подруги, и вскоре три обнажённых девушки плескались в замедлившей свой бег реке.

Обмывшись и успокоив жар, девушки выбрались на бережок, растянулись под голубым небом и, расслабленно жуя травинки, болтали ножками и разговаривали. Ничего их не тревожило, ничего не имело значения кроме травы, воды и солнца. Кохаку была счастлива, мир скрутился в жёсткую пружину и выгнулся для неё безустанным смехом и нежными объятьями мужа.

— Ты такая быстрая, Кохаку, нам за тобой не угнаться, — сказала Кина.

— Вабана просто перегрелась в поле, — рассмеялась Вабана, — и Кохаку ушла раньше Вабаны!

— Через пару месяцев Кина легко обгонит Кохаку, — тоже смеялась Кина.

— А что будет через пару месяцев?

— Мигуен сказала, ты потяжелеешь. Кохаку ждёт ребёнка?

Девушка улыбнулась и погладила себя по плоскому животу.

— Кохаку чувствует себя прекрасно, а Мигуен слишком много мечтает.

— Бабушка в этом никогда не ошибается, — покачала головой Кина. — Ты сделаешь Нодана счастливым отцом.

— А Вабану счастливой тётушкой, — подбодрила Кохаку Вабана.

— Кстати о моём муже, скоро мужчины вернутся с охоты и пройдут через реку, нам надо бы одеться.

— Пусть они смотрят, Кина не боится их взглядов, — хитро подмигнула молоденькая индианка.

— Кина хочет соблазнить Маконса, — сердито заметила Вабана.

Поднявшись, она стала собираться, надевать горячую ткань на ещё мокрое тело было неприятно. Когда Вабана закончила с одеянием, она стала помогать и Кохаку, которая все еще путалась в простых одеждах индейцев. Кина продолжала лежать на земле и, когда Вабана подошла к ней, хихикая и выкрикивая что-то о «раздевающем взгляде мужчин», пыталась отбиваться.

— Маконсу всё равно не позволят на Кине жениться, — расстроено заметила девушка, когда Вабана справилась с её одеждой. — Мой отец просит за Кину дорогую цену, у Маконса нет коня.

— Повезло Кохаку, за неё дали коня, — со вздохом заметила Вабана.

— Нодан - хороший охотник, он подстрелил лося на прошлой неделе, — с завистью сказала Кина.

— И всё равно Кита зря дал ему новую лошадь так спешно, Нодану нужно было поработать в поле! — отметила Вабана.

Кохаку молчала. Она любовалась небом и стройными полосками бегущих облаков. Нодан был нежным и любящим супругом. Белая девушка никогда не знала такой любви, даже красивые книги в библиотеках Бостона не могли описать то, что дарил ей Нодан. Не было ни секунды в её новой жизни, чтобы Кохаку не чувствовала его внимание. Индейцы не показывали свое влечение публично. Но индейцы показывали своё покровительство, заботу и нежность. Кохаку ощущала себя хрупкой вазой из дорогого стекла - её носили на руках, придерживали за плечи, вели за руку. Кохаку не умела так любить, но Нодан мог любить за двоих, и Кохаку чувствовала себя счастливой.

Первую неделю после замужества Нодан, как и боялась того Вабана, спрятал жену от посторонних глаз в своём вигваме. И как бы Вабана ни сердилась, как бы она ни ругалась, суровый мужчина лишь гнал её, объясняя тем, что должен обучить жену домашнему хозяйству. Но Нодан учил свою скромную, воспитанную в целомудренном обществе Викторианской эпохи жену лишь прелестям любви на их супружеском ложе. Кохаку не видела смысла в соитии. Она выполняла желания мужа, словно заученные движения танца, словно необходимую церемонию. Кохаку не понимала желания, страсти и, через неделю, не выдержав столь любвеобильного мужчину подле себя, наконец, осмелилась говорить. К ее удивлению, муж покорно выполнил ее желание.

Нодан отправился охотиться, а Кохаку вернулась к подругам, делиться впечатлениями и слушать наставления.

Теперь существовали лишь солнце, небо и вода.

Кохаку жила. Наслаждалась жизнью. Наслаждалась работой. Наслаждалась каждым днём.

В полях поднимались стебли маиса, большие листья тыквы наливались соками, и работа девушек заключалась лишь в разрыхлении земли и удалении сорняков. Индейцы не поливали свои посевы - для земледелия они выбирали плодородные, влажные земли на берегах рек. И сама река, лес и горы питали землю и плоды. Индейцы ели то, что давала им природа. И отдавали природе свою дань. Раз в неделю, иногда реже, индейцы пели благодарные песни матери-земле. Приносили в жертву свежее мясо и делили добычу охотников на всех, как огромная семья.