Внезапно его осенила блестящая мысль. Он позвал Умвати и велел ему собрать всех носильщиков. Через несколько минут они сгрудились вокруг палатки доктора. Аллан вышел к туземцам с видом судьи, произносящего приговор, остановился и медленно начал речь:

— Слушайте, что я вам скажу, люди фульбе, гаусса, вангара и фанти! Сегодня ночью я крепко спал в своей палатке, но не спал мой правый волшебный глаз. — С этими словами он вынул стеклянный протез из глазницы и, высоко подняв руку, показал его туземцам. Ропот удивления и страха пронесся в их группе. — Он всегда все видит — продолжал отчеканивать Аллан, — и на этот раз он увидел, как один из нас, — я не буду его называть, чтобы не покрыть его имя позором, — подполз ко мне в темноте и вытащил из моего кармана блестящую круглую штуку, которая показывает время. Вот сейчас, — он повысил голос, — волшебный глаз смотрит прямо в глаза похитителю. Он приказывает ему сегодня же вечером положить тихонько на место украденную вещь… Если вор этого не сделает, тяжелая беда обрушится на его голову…

Умвати перевел туземцам речь Аллана. Они заволновались, загалдели, тыча пальцами друг в друга.

Вечером, когда Аллан лежал у костра и курил трубку, раздался слабый шорох. Доктор не шевельнулся, только скосил свой единственный глаз. Слева из-за кустов протянулась худая черная рука, бросила часы на землю рядом с Алланом и исчезла.

Это был первый и единственный случай кражи. Туземцы прониклись глубочайшим уважением к Аллану. Перед его стеклянным глазом они испытывали священный трепет. Почему-то они решили, что протез обладает целебными свойствами. Когда кто-нибудь из туземцев чувствовал недомогание, он приходил к Аллану и умолял одолжить ему на одну ночь волшебный глаз. Чтобы не рисковать протезом, Аллан давал туземцам запертый на ключ ящичек с болтавшимся внутри камешком. Туземцы с благоговением брали коробочку, прижимали ее к сердцу. Ложась спать, клали ее под голову — и Наутро уверяли Аллана, что чувствуют себя отлично. Такова была сила самовнушения.

IV. Зараженная деревня

Без особых приключений экспедиция прибыла в Сенегамбию, где свирепствовала сонная болезнь. Однажды вечером, когда отряд расположился на отдых, к Аллану подошел проводник Абосса:

— Масса, не надо ходить в деревню Квено, там очень много больных людей.

Оказывается, он ходил на разведку, набрел на зараженную деревушку и насмотрелся там всяких ужасов.

После ужина доктор вдвоем с Абоссой отправился за несколько километров в деревню. Он велел негру тщательно закрыться от мух. Абосса был мрачен и что-то глухо бормотал себе под нос.

Было еще светло, когда они подошли к довольно широкой обмелевшей реке. На ее холмистом берегу, сквозь стену пальм там и сям выглядывали, словно гигантские муравейники, конические хижины.

Аллан вошел на площадь поселка, и его глазам представилась жуткая картина. У изгородей, у дверей хижин, под деревьями — всюду валялись больные. Иные уткнулись лицом в землю и лежали неподвижно, как трупы, другие метались в бреду, стонали, выкрикивали бессвязные слова.

Сотни ястребов усеяли деревья. Некоторые из них неуклюже ковыляли по земле и что-то поклевывали. Зараза, казалось, висела в воздухе.

Два еще здоровых негра привели Аллана к хижине больного вождя племени. Когда Аллан вошел, лежавший на куче леопардовых шкур, худой, узколицый старик даже не повернул головы. От ужасного истощения его кожа приняла коричневато-пепельный оттенок. Остро выступавшие кости, казалось, намеревались прорвать ее. Все тело больного было покрыто кровоточащими буграми язв. Губы вздулись, как огромный, готовый лопнуть нарыв.

Только когда Аллан вплотную подошел к больному, тот заметил его. Абосса поспешил растолковать старику, в чем дело. Вождь приподнял голову, попытался что-то сказать, но изо рта его хлынула пена, он захрипел и замолк.

— Безнадежен… — пробормотал Аллан и вышел из хижины.

На другое утро на рассвете Аллан снова пошел в деревню вместе с Даусон, Ридли, Стоном, Коку и Абоссой. Негры несли ящики с медикаментами и дезинфекционными средствами.

Когда они подходили к реке Бауле, на берегу которой расположена деревне Квено, навстречу из лесу показалось несколько рослых негров с огромными копьями. Впереди шел необыкновенно худой человек лет сорока. Аллан узнал в нем сына вождя. Движением руки сухопарый негр приказал спутникам остановиться, а сам подошел к Аллану и заговорил, возбужденно жестикулируя. Коку переводил доктору его слова.

Оказывается, старый вождь умер ночью, и согласно обычаю племени старший сын принял начальство над деревней. Он очень просил Аллана остаться на некоторое время и полечить больных.

Вокруг хижины умершего вождя собрались все здоровые жители поселка, приползли и несколько больных. Тамтамы рокочущей бурной дробью отбивали траурный марш.

В толпе туземцев выделялся маленький тощий человечек, одетый в львиную шкуру. Его тело было, покрыто красной глиной и посыпано золой, а шершавое, как кора, лицо разрисовано белыми знаками. Человек зычно выкрикивал заклинания, завывал, всхлипывал гиеной. То и дело он вбегал в хижину вождя, кидался на землю и обхватывал костлявыми руками тело старика. Потом вскакивал, выкатывал глаза и принимался гулко колотить себя по груди кулаками.

Вихрь безумия пролетел по толпе. Все присутствующие тоже начали себя бить в грудь, в то же время отбивая ногой ритм погребальной музыки.

— Что это за дьявол в львиной шкуре? — спросил Аллана Стон.

— Верно, колдун, — догадался Аллан.

Коку поспешил им об’яснить действия тощего человека. Он выгонял злого духа из тела умершего и просил великого доброго духа принять покойника в свое лоно.

Аллан решил не дожидаться конца церемонии и приступить к лечению. Выбрал самую большую хижину и организовал там лечебный пункт. Врачи, сестра и Коку надели белые халаты и стали распаковывать лекарства. Закипела работа.

Один за другим в хижину входили здоровые и больные туземцы. Их внимательно осматривали, брали на исследование кровь, отпускали лекарства, впрыскивали сыворотку против сонной болезни.

Из трехсот жителей деревни сто семьдесят требовали немедленной помощи. Позже исследование крови обнаружило, что больных около девяноста процентов.

Даусда ласково успокаивала ревевших от страха пузатых ребят, совала им в рот леденцы. Угощение нравилось, малыши затихали и принимались звонко сосать лакомство, выпучив округленные глазенки на большую белую женщину, делавшую что-то непонятное.

Стон и Ридли работали усердно, но как-то механически. Казалось, они не чувствовали ни капли жалости к больным.

Аллан, наоборот, вкладывал всю душу в лечение. Он старался ободрить больных, внушал им надежду, с иными шутил, коверкая негритянские слова, которые ему подсказывал Коку. Молодой негр весь ушел в работу. Аллан невольно любовался его четкими, ловкими движениями. Он понимал с полуслова и выполнял указания врачей с величайшим усердием. От напряжения брови сошлись на переносице, и пот крупными каплями стекал по широкому полудетскому лицу.

Проработав много часов под ряд, уложили медикаменты и отправились на ночлег в лагерь.