Изменить стиль страницы

Со всей силы она давила снизу затылком и плечом на каменную плиту. Ее ступни больно врезались в ступени металлической лестницы. Она стиснула зубы, немного сдвинула плиту и напряженно прислушалась. Ее бабочки приземлились на ступени и стену, и замерли без движения. Через крошечную щель доносился показавшийся ей знакомым звук – нерегулярный стук. А луч света, проникавший через узкую щель, дрожал, словно источник света перекрывало нечто вибрирующее.

Бабочки! В тюремных камерах? Саммер тяжело дышала, ее мускулы жгло, а ноги дрожали от напряжения, когда она не теряя самообладания, еще немного сдвинула плиту, чтобы заглянуть в комнату. Ее бабочки снова вернулись к жизни, устремились в отверстие, как свора собак, почуявших след. Какое-то время она не видела ничего кроме темных, пыльных крыльев и танцующих бабочек-черепов, после чего видимость прояснилась.

Свет от свечей отражался в огромных, стеклянных ящиках, похожих на аквариумы. В них содержалось бесчисленное количество бабочек. В свете, падающем с противоположной стороны, они напоминали ей филигранные скульптуры из снега и голубого льда. Тысячи снежных бабочек! В некоторых ящиках лежали только белоснежные коконы. Окукленные гусеницы снежных бабочек, ждущие скорого вылупления. Значит Индиго собирал их! Поэтому она и Любимый не видели ни одной бабочки. Их всех поймал Индиго? Но его самого нигде не было видно.

Саммер еще крепче стиснула зубы и откинула назад крышку. С громким скрежетом она ударилась об стену. Саммер выбралась через квадратное отверстие и, продолжая ползти на четвереньках, огляделась вокруг. Это больше не было тюрьмой, то, что она увидела, напоминало скорее... лабораторию? Некоторые простенки были убраны, так что теперь можно было видеть камеры ветров. Проломленные окна, через которые слышалось завывание ветра, были забиты досками. Было невыносимо жарко, как будто многочисленные бабочки своим хаотичным мельтешением создавали жару. Повсюду стояли столы с различными приспособлениями: крюки, веревки, сети.

Саммер осторожно выпрямилась и прокралась к стене. Она с удивлением рассматривала выпуклые стаканы, наполненные кристальной пылью. Рядом лежали кисти. А там, в ванне, тысячи мертвых бабочек и крыльев. Они больше не блестели. Лежали там как блеклая, увядшая листва. Наконец до Саммер дошло. Пыль из вентилятора! Торс Индиго получал в этой лаборатории пыльцу снежных бабочек.

На одном из столов посреди крылатой пыли находился отпечаток, как будто Индиго что-то присыпал. Саммер быстро догадалась, что это было. Слишком отчетливо в пыли виднелся отпечаток длинного, загнутого ножа.

Ее призрачные бабочки взволнованно летали над столом, при этом не сдувая с него ни одной пылинки. Затем они резко метнулись вправо. Теперь Саммер тоже услышала этот звук: как будто что-то тащили по земле, в одной из камер, где еще были стены.

Саммер на цыпочках вернулась к стене и в ее тени прокралась вслед за бабочками к двери во вторую камеру. Она была открыта, а изнутри прорывалось мерцание беловатого цвета с темными пятнами. В одно мгновение у нее пересохло в горле, и участился пульс. «Зоря! Она была еще живой».

Саммер заставила себя успокоиться, подошла к двери и заглянула внутрь. Увиденное заставило ее закрыть рот рукой, чтобы не закричать от боли и ужаса.

Саммер обнаружила на полу безжизненные, блеклые куски крылатого плаща, как отблеск былого великолепия. Золотисто-оранжевые, с маленькими, черными точками.

— Нет, — прошептала она. — Нет, только не это!

Она не отважилась поднять взгляд, должна была буквально заставлять себя. Остатки отрезанного крылатого плаща лежали на каменном цоколе металлического чурбана. А на нем...

— Бельен!

Саммер, словно немая, лишь губами произнесла ее имя, не проронив ни звука.

Ее подруга выглядела серой и бледной. Только каштановые волосы казались живыми по сравнению с ее безжизненным телом. Бельен лежала на боку. Нет, это была уже не Бельен, а лишь ее оболочка. Из пепла или может быть из сожженной бумаги. Высохшие руки лежали на груди, Саммер даже не пришлось отодвинуть их в сторону, чтобы понять, что под ними больше не было сердца.

Саммер знала, что означали горе и потеря, но сейчас она поняла, что такое ужасная, пылающая жажда мести. Последняя искра страха исчезла. Она выпрямилась и вошла в комнату. Ее бабочки дрожали в синеватом освещении. Когда Саммер обошла вокруг носилок, на которых лежала Бельен, она обнаружила в углу еще один стеклянный ящик, размером с сундук для одежды, а в нем еще одну Зорю в образе женщины приблизительно сорока лет, с седыми волосами.

Саммер видела ее лишь однажды, во время трибунала. Зоря спала, свернувшись калачиком, с измученным выражением лица, ее дыхание было быстрым и прерывистым. Шелковое платье было покрыто пылью с крыльев снежных бабочек, но во второй реальности на ней был лишь крылатый плащ, растущий из плеч и рук: черно-белые крылья бабочек-галатей. На несколько ужасных мгновений Саммер показалось, что она видит себя, много лет назад. «Он и у нее заберет крылья. А потом, когда она станет смертной, еще и ее сердце. Она умрет, как Бельен и многие другие».

Сделав несколько шагов, она подошла к ней и постучала по стеклу. Зоря и в самом деле открыла глаза. Вокруг зрачка у нее был белый круг, а голубизна радужной оболочки померкла. Она открыла рот при виде Саммер и приложила руку к стеклу. Саммер положила свою снаружи. Они слышали друг друга так отчетливо, как будто носили маски.

— Что случилось? — прошептала Саммер.

— Не знаю, — ответила Зоря слабым голосом. — Меня позвали. Это был мужчина со светлой бородой и листком липы на виске.

«Лорд Теремес», — подумала Саммер.

— Он... был словно одурманен. Рядом с ним стояла наполовину пустая чаша. Может в ней был яд. Он практически в бессознательном состоянии назвал мое имя и потерял сознание. Я наклонилась и поцеловала его. Но... его губы... У меня было ощущение, что я выпила лаву! Пыль, которую я вдохнула, обожгла меня.

— Пыль с крыльев снежных бабочек, — сказала Саммер больше самой себе.

Зоря тяжело вздохнула.

— Пыль была на его губах, бороде – повсюду! А потом... на меня упала сетка. Она также обожгла меня. Я пыталась стряхнуть ее, но еще больше запуталась в ней. Я хотела сбежать к Леди Мар, но не могла. Я упала, а время... шло дальше. Сама того не желая, я... стала видимой. А потом появился он.

При этих словах ее голос ослаб. Ее рука соскользнула со стекла, а голова опустилась. На ее руках виднелись красные полос как от раскаленных наручников. Узор сетки. И пыль с крыльев.

Парадоксально, но перед глазами Саммер предстала Дайе. И Зия, плывущая не вперед, а назад. «Жизнь наоборот. Противоположность». Только сейчас с ее глаз как будто упала пелена. Все было пугающе логично. Зимние деревья и снежные бабочки поставили законы жизни и смерти с ног на голову. «Зимой ничего не растет и не цветет. Жизнь словно замирает. Бабочки не летают, птицы не откладывают яйца. Только зимние деревья не подчиняются этому закону. И бабочки тоже существуют в противоположность другим. Они умирают, когда все остальные бабочки оживают, а живут зимой, вопреки всем законам природы. И это дает им силу действовать как яд против самой смерти».

Удар по стеклу. Зоря широко раскрыла глаза и начала стучать обессиленными руками по стеклу.

— Беги! — беззвучно сказали ее губы. — Он...

Но Саммер уже давно отреагировала. Она бросилась в сторону и увернулась от ножа, пролетевшего рядом. Лезвие снова понеслось в ее сторону, и Саммер сделала интересное открытие: любовь она могла обмануть и отвлечь с помощью уловок и хитростей, но гнев был намного лучшим учителем. Без всяких усилий, удивившись самой себе, она парировала удар левши, так что он сам потерял равновесие, и шатаясь отпрянул назад.

Его загнутый нож был матовым от пылцы. Нос Саммер обожгло, когда она вдохнула ее. Человек, атаковавший ее, собрался с силами и выпрямился, гневно сверкая глазами. Торс Индиго. Эти слегка раскосые глаза она бы узнала из миллионов, также как и привлекательное лицо, с каким-то лисьим выражением. Волосы он зачесал строго назад. Индиго хорошо играл свою роль повелителя жизни и смерти. Его черный, приталенный плащ касался пола. Он был похож на мага. А загнутый нож, которым он атаковал ее, напоминал нож для жертвоприношений у древних народов.