— Нет… тут другое… а-а-ах.! Как у тебя это получается?

— Годы тренировок, оглушающий успех у десятков благодарных поклонниц, как обычно. А может, дело в новой прическе. Рыжий цвет тебе не очень шел.

Потом мы долго лежали на все том же капоте и целовались. Небо, разгоняемое вершинами остроносых елей, теряло даже тот робкий отблеск, что имело раньше, наливаясь темной тревожной серостью. И серебристого светлого края на приближающемся фронте хмурых туч не было. Не было.

Запиликал телефон, что-то из оперной арии. Хотелось сбросить его со скалы, он был здесь полностью, на сто процентов лишним.

— Пора возвращаться, — сказал я, закончив короткий разговор. — Это Вю. Минут через сорок его роллс-ройсовское величество Бад изволят ожидать нас в привычном месте, чахлой лачуге, известной под именем бара «Сломанный сон». В кои-то веки у него появилась история, в которой могут поучаствовать все четверо — даже пятеро, если считать и тебя. Возможно, я ошибаюсь, но прозвучало слово «адская прогулка». Может быть весело.

— Вот так оно и бывает, — задумчиво сказала Алиса, продолжая лежать рядом и изучать темные хвосты ползущих по небу туч. — Живешь, словно плывешь кролем по бурному морю, и руки устали, и ноги не двигаются, и все морда в пене — это в лучшем случае — и вдруг шторм заканчивается. Падает штиль. И ты лежишь на волнах и думаешь — да вот же оно, счастье. Это купающееся в воде огромное солнце, это теплое блаженство, этот бриз… Ради такого и умереть не жаль, пускай оно и длится полчаса от силы.

— Ты мне льстишь… А что потом?

— Потом умираешь, конечно, — она пожала плечами. — Внезапная судорога, или акула, и переохлаждение, или еще что-нибудь… Да только один хрен — ты уже почувствовал это. Самое главное, после чего, как говорится, уже и смерть красна.

— И что это?

— Счастье, дурень, — она наклонилась ко мне. — Я пытаюсь сделать тебе комплимент, но ты, видно, слишком умен для того, чтобы это сообразить.

— В мое время, — чопорно сказал я, — комплименты делали так: «Ты классный парень». Или «Ты метко стреляешь, парень!» Или: «Ты неподражаем в постели, милый» — это если ситуация была такой же, как сейчас, например.

— Ты неподражаем на этом капоте, парень, — с серьезным видом сказала Алиса. — Плюс метко мечешь ножи и кидаешь палки. Королева в восхищении. Ты спас мою веру в человечество — сейчас мне снова хочется его защищать. То есть не сейчас, а чуть позже, но… ты понял.

С моря, полным ветром и обгоняя его, шли тучи, поворачивая в земле угрюмые черные лица. Редкая зелень прижималась к земле, словно пугаясь набегающего шквала. Наш момент прошел, проскользнул между двумя разорванными и снова собранными воедино силуэтами, собрал чувства и впитался в жесткую землю Пургатори-Маунтин. Пора было сворачиваться.

— Я не смог спасти всех, Алиска, — прошептал я. — Но зато я спас тебя. Не тогда, а сейчас. И мы возвращаемся. Вместе.

— От чего это спас? — насмешливо обернулась она, ладная, бодрая, раскрасневшаяся, словно в нее воткнули лампочку на сто пятьдесят ватт. — Того придурка с дробовиком? Да я срисовала его еще за полминуты до твоего броска. Опасности не было, ковбой, это ты слишком мнительный стал.

— Точно, — согласился я и снова утонул в мягких объятиях сиденья. Двигатель завелся с полуоборота. — Слишком мнительный, таблетки пить надо. Феназепам там, и прочее…

Мы возвращались.

Интерлюдия 3

— Весело у вас тут, парни, ничего не скажу, — Бад растопырил свои уши, похожие на слегка увядшие листья цветной капусты и присел за столик; даже его не знающие устали железные ноги нуждались в отдыхе. — Половые акты на природе — это залог здоровья, а также профилактика закаливания. Проверочное слово «кал», кстати.

— Еще бы не весело, — тихо, по своему обыкновению, сказал Чумной Доктор, — если специальная установка день и ночь распыляет опиаты. А твоя история мне и в самом деле понравилась, Лейтенант. Правда. Она жизнеутверждающая, это большая редкость в наши дни.

— Тревожный признак — понимать, что тебя больше не забавляют зрелища юных красоток с вырезанными глазами, горкой лежащих в пустом и печальном аквариуме, — хмыкнул Клэм, изящным щелчком стряхивая что-то вязкое с черной перчатки. — К счастью, мне это пока не грозит.

— Черт возьми, ковбой, я думал, твои психи берут исток в общей малоопытности, а ты, оказывается, просто врожденный идиот с мировоззрением эльфа. — Десантник немного подумал. — Немолодой врожденный идиот.

— Бросьте, парни, это двадцать третий век! Старость — просто неопасная медлительная болезнь, которая лечится вливаниями чудовищных сумм денег в алчных докторов-убийц. Можно заменить себе все органы, или влить флюиды юности из переработанных на фабриках душ, или имплантировать себе ген вечной молодости, как Весна…

— Но только если отбросить всю эту механическую идиотию, то и правда выходит, что мы стареем, — грустно заметил Бад. Лейтенант выпучил глаза.

— Довольно странно слышать такое от человека… ой, прости за неполиткорректность… от существа, которое не умеет стареть в принципе.

— Иди ты…

— Как-то одна восемнадцатилетняя девушка мне примерно такое же сказала, дескать, молодость безвозвратно исчезла, пришел возраст угасания.

— Разумная была девушка, значит… Но моральное устаревание отдельных вещей никто не отменял. Так, всё. На этом моменте можно отринуть всю эту ебаную философию — до чтения Гегеля нам ещё далековато.

Лейтенант кашлянул и сменил тему.

— А что за эльфы, о которых ты здесь упоминал?

— Смешная была история. В годы Второй Реконкисты скауты наткнулись как-то на одну захудалую планетку — как она называлась раньше, понятия не имею, по новой номенклатуре записали как Девгамм. Там росли какие-то деревья, смола которых была первоклассным эластомером, вроде каучука, только еще лучше…

— А эльфы?

— Похожи на тех, древних, из книжек — высокие, гибкие, с остроконечными ушами. Жили на этих самых деревьях. Одна из веток человеческой цивилизации, только захиревшая: первобытный строй, полный коммунизм, жрали преимущественно фрукты да орехи, разве что хвосты себе не отрастили. Скаутов встретили радостно, аки спустившихся с небес богов, делали подношения, короны плели из лиан и веток…

— Ну и?

— Так я же сказал — деревья были источником ценного ресурса. Говорю по буквам — имеющего значительную материальную ценность. Временная администрация провела тендер, передала планету в собственность выигравшей компании, та вырубила и продала все леса, естественная среда обитания для эльфов исчезла, эти ребята не смогли приспособиться и вымерли. Не все, конечно, несколько десятков оккупационные власти Девгамма вроде бы даже сохранили в каком-то заповеднике, я смотрел сюжет в информ-сети — забавные…

— И как к этому относится ковбой? — склонив голову набок, спросил Чумной Доктор, на мгновение став невероятно похожим на мудрого черного ворона.

— Своей жизнерадостностью он напоминает мне вольную птицу голубя, который летает над кровищей, стрельбой и баррикадами, искренне считая, что это не про него, после чего как угорелый летит жрать чечевицу.

— Я свои баррикады уже давно построил и снес, — Лейтенант вздохнул и нахмурился. — Но стало ли мне от этого легче? Не думаю.

— И кто же в этом виноват? — ухмыльнулся Клэм.

— Можно было бы сказать «совесть» — и, получив от меня утвердительный ответ, уйти спать.

— Чтобы пойти спать, мне никакой совести не надо, — Клэм потянулся и закряхтел. — Но у меня, как бы безумно это ни звучало, есть немалые шансы прыгнуть на кости этому педриле Морфею прямо сейчас. Вы все слишком много болтаете, парни, вот что.

— Ты прав, Омни, пора заканчивать, пока мы — это все еще мы. Понимаете, парни… нельзя постоянно жить в безумии и быть свободным от безумия. Рано или поздно тебе захочется окунуться в это мутное море с головой, да только ты останешься в нем навсегда — вечно молодой, неизменно радостный, плюс красивые подвязочки на модной смирительной рубашке. Поэтому прошу вас: давайте уже выслушаем то, что хочет нам рассказать наш достойный десантник, и сделаем то, ради чего он собрал нас здесь. Отправимся в Ад.