Терзаемая стыдом и виной, надрывавшими мне сердце, я отвернулась, не в силах больше сдерживать на себе этот тяжёлый взгляд. Он словно говорил: я могу быть нежным с тобой, но отказывать мне нельзя. Я чувствовала, что мне следовало объясниться, сказать хоть что-нибудь, но вместо этого я только сильнее сжала губы.

      Маленькие язычки невидимого пламени всё ещё жалили шею и грудь - там, где Артур касался меня губами, - и время от времени я вздрагивала, будто бы вот-вот собираясь разрыдаться, но глаза мои оставались сухими. Я вся теперь была высохшей и обожжённой, как глина после печи - твёрдая и прочная.

      Но мне вновь сделалось мучительно холодно, мурашки поползли по стянутой коже, которая ещё совсем недавно была разгорячённой.

      Я наклонилась, чтобы поднять с земли сумку. Платок с травой лежал чуть поодаль, рядом с Артуром, и я не решилась приблизиться.

      Он по-прежнему молча наблюдал за мной.

      Прежде чем уйти, я обернулась и с тревогой взглянула на озеро. На противоположном берегу клубились штормовые облака. Поднялись волны, в этот раз они не шептали - пели.

      О, Нимуэ. Ты сеешь ветер - пожинаешь бурю.

III

На середине жизни - развилка двух дорог.

Я слышал мудрого слова,

Как выбрал он тропу, что хожена едва

И изменить потом уж ничего не мог.

- Ларри Норман -

 1 

      Прислушиваясь к звонкому стуку ледяных бусин града, я наблюдала за тем, как пейзаж за окном медленно, но верно скрывался под туманным пологом. К несказанному своему восторгу, я поняла, что еще немного - и я стану узницей ледяной тюрьмы.

      Ах, какая это радость, когда буря, снегопад или ледяной дождь нарушают привычный ход вещей. В отличие от болезни, претерпевать которую приходится в одиночку, непогода так или иначе касается всех без исключения. Я почти слышала облегчение, с каким задышал Лондиниум и его окрестности, которым Природа, вмешавшись, позволила отвлечься от утомительной человеческой суеты. Нежданное освобождение от тягостной необходимости что-либо делать, от тирании легионеров Вортигерна, бесконечных обысков и досмотров, разбоя и поджогов наполняло моё сердце весельем и триумфом.

      Старинная легенда обретала реальные очертания и становилась былью.

      Если старик и знал имя истинного короля, то предпочитал держать его при себе. Он вообще не слишком жаловал имена, которыми одни люди нарекали других. Я же узнала обо всём в день, когда клубы густого чёрного дыма поднялись над юго-западной частью города; горел бордель и все близлежащие постройки. Сэйв рассказала, о чём болтали все в округе, а я смеялась и отвечала с издевательским насмешничеством:

      «Храни, Боже, царствие нашего истинного короля, ведь без иного вмешательства оно обречено. Что это будет за королевство, во главе которого встанет Артур, будь он хоть тысячу раз Пендрагон?».

      И всё же что-то внутри меня с трепетом отзывалось на эту новость.

      Дух восстания и предчувствие великих перемен захватили всех, и город превратился в водоворот кипучей деятельности. До той поры, пока не вернулась буря.

      Я наслаждалась красотой окружающего мира, охваченного сражением со стихией. Все вокруг поглощало свет, внося свой вклад в величественное завершение уходящего дня. Ветви деревьев в низине склонились совсем низко, и я подумала, что какая-нибудь из них непременно сломается, если ветер ещё усилится.

      Мир был восхитителен, мрачное торжество бури заставило меня ненадолго забыть о гостях, которых я ожидала.

      Артур шёл ко мне, ненастье вело его, укрывая от погони и пряча от любопытных взглядов. Это была опасная затея, нечто вроде вызова, брошенного стихии. Артур размахивал руками в попытке противостоять грубому напору ветра, а тот только смеялся ему в лицо.

      Я смотрела на него замутнёнными глазами бури.

      В какой-то момент Артур уже было подумал, что заплутал, и тогда я приспустила полог пелены. Густой туман ещё не успел рассеяться, но теперь было достаточно света, чтобы разглядеть каменный мост, аркой перекинутый через неширокий поток, бежавший вниз к мерцавшему примерно в четверти мили отсюда озеру.

      Заметив озеро, Артур вспомнил обо мне, взмыленной и раскрасневшейся, распластанной под ним. Я рассмеялась, и ненастье отозвалось новым сильнейшим порывом ветра, от которого перехватывало дыхание.

      Еще несколько поворотов, и Артур вместе со своими людьми выбрался из леса на поляну. На дальнем ее конце, чуть ниже по склону, они наконец увидел хижину. С немалым усилием переставляя окоченевшие ноги, они побрели к дому, посрамленные силой ветра и земного притяжения.

      Артур первым преодолел последние сто ярдов, поднялся на крыльцо, и я распахнула дверь прежде, чем он успел занести кулак для удара.

      Помещение в один миг заполнилось вымокшими и продрогшими мужчинами, кое-кто из них был знаком мне, а кого-то я видела впервые. Тёмные тени закрутились вокруг меня, взволнованно переговариваясь. Огромный мавр втащил внутрь грузного мужчину, в котором я тут же узнала Кабана. Не испросив разрешения, Артур одним небрежным движением смёл всё с кухонного стола и жестом велел уложить туда раненного.

      Он не говорил - ронял слова, угрюмо и неохотно глядя на меня исподлобья.

      - Где старик?

      - Ушёл.

      Кто-то из мужчин уже подбрасывал дрова в очаг. Остальные расселись кто где, потягивая горячительное из фляжек. Блу крутился у стола, со страхом и беспокойством поглядывая на отца.

      Артур подложил Кабану под ноги сумку и приказал подать ему воды. Лицо последнего при слабом освещении напоминало череп, побледневшая кожа туго обтягивала кости. Он был в сознании, и когда я наклонилась, чтобы ощупать плечо и грудь, вдруг вздрогнул и запричитал:

      - Только не она! Она же меня убьёт!

      - Не убьёт, - отрезал Артур.

      Кабан застонал и попытался сесть. Я уперлась ладонью ему в грудь, принуждая лечь обратно.

      - Тебя что, тупица, ножом полоснули? - спросила я, осматривая кровоточащую рану.

      - Легионеры, - ответил за него Тощий, примостившийся на скамье почти в самом углу.

      - Меньше бы впихивал в себя еды - быстрее бы бегал, - ворчливым тоном заметила я.

      - Хорошего человека должно быть много.

      - Тебя много. Но ты всё равно мерзкий.

      Я принялась за дело, негромко ругаясь себе под нос. Артур распорядился, чтобы один из мужчин наблюдал за дорогой. Блу помогал мне - разрывал материю на полосы и подавал воду. При необходимости Артур приподнимал раненого, которому было запрещено двигаться самому, хотя он и бурчал время от времени, что всё это было ни к чему.

      Наконец я с великим трудом связала концы ткани спереди и потянулась за другими, упорно прячущимися за спиной пациента. Кабан шевельнулся, и первый узел развязался.

      - Чтоб тебя, толстый ты ублюдок!

      - Дикая баба, - протянул Тощий.

      - Как её ещё не отдубасили?

      - Святой Павел говорил: «Женщине следует учиться молчанию со всей покорностью», - раздался позади очень строгий голос.

      Я вытерла лоб рукавом.

      - Он говорил не так, - возразил кто-то. - Он сказал, что жёнам в церкви следует молчать, ибо не позволено им говорить.

      - Нет же! - вмешался Кабан, весь белый, как полотно. - Там что-то про то... Ну, мол, не красота - золото, а ум и молчание.

      - Вы сейчас все пойдёте вон, - не выдержала я, хлопнув ладонью по столу. - Вместе со своим Павлом.

      В ответ раздались смешки.

      - Я поверну его на бок. А ты завяжи бинт, - предложил Артур.

      Я коротко взглянула на него и только сейчас заметила меч, болтавшийся за его спиной. Кивнув в ответ, я обратилась к Кабану:

      - Если ты хоть чуть-чуть дёрнешься, я тебя убью.

      - Я же говорил!

      - Заткнись.

      Я слишком сильно потянула последний бинт за концы, и он вырвался у меня из рук. Пока Блу нащупывал в темноте потерянный бинт, я почивала его отца изощрёнными ругательствами, которые тот терпел с мучительным смирением.