- Я убила его подданных, - сказала я, вдруг ощутив горечь во рту. - Невинных людей, выполнявших его поручение, или просто оказавшихся не в том месте и не в то время. И, знаешь, что? - я взглянула на Ланселота, ожидая увидеть в его глазах испуг или презрение, но видела только печаль и любовь. - Я не сожалею. Хочу, но не чувствую этого.
Я застыла от странного чувства. Казалось, будто все мои кости превратились в ледяную воду. Я посмотрела на серебряный венец, мутно поблёскивавший в скудном свете пасмурного солнца.
- Сначала он отбирает у меня королевство, а затем дарит корону.
«Насильно любви не добиться, - говорил Мерлин. - Она должна росой с небес пролиться».
В сущности, я ответила ударом на удар, только моя жестокость не имела под собой ничего человеческого, эгоистичного - злоба ради злобы. И после многонедельного молчания Артур ответил на это предложением мира. Не из слабости и смирения - из мудрости: нельзя, будучи злым, искоренять причинённое зло. Он словно заявлял с присущей ему открытостью и простотой следующее: я люблю тебя, я принимаю твою природу и твои грехи, прими же и ты мои.
- Вы поедете со мной? - спросил Ланселот.
- Нет.
Сначала я думала, что Артур сглупил, не отправив его ко мне прежде остальных. Но теперь я понимала: Ланселот прибыл в нужное, правильное время. И всё же я не могла появиться в Камелоте в его сопровождении. Только не в его.
Я вернула ему венец и слегка наклонила голову, чтобы он мог возложить его на меня.
- Не мне должна быть оказана такая честь, - с сомнением заметил он.
- Во всей Британии не отыщется человека достойнее тебя.
Теперь я носила плащ озёрного рыцаря и драконью корону.
Металлическое кольцо, охватившее мою голову, скользнув по мокрым волосам, медленно опустилось на виски. И вдруг показалось, будто что-то мягко надавило мне на затылок, словно какая-то сила вынуждала меня опустить голову книзу как при поклоне.
Я почувствовала стыд за свои злодеяния, за все-все ужасные дела, что совершала, и непоправимый вред, который я нанесла многим людям не по какой-то причине, а только потому что могла это сделать. Мерлин учил меня всячески подавлять в себе пустое страдание, потому что страдание было моей слабостью. Моей самой человеческой чертой, подумала я. Я страдала, потому что моя вечная жизнь походила на подглядывание в дверную щель. Другие жизни плыли мимо меня, словно сонные рыбы. И все они куда-то да приплывали, а я нет. Моя история не имела ни начала, ни завершения. Сколько бы чужих жизней мы с Мерлином не прожили, сколько бы историй ни собрали в своих тайниках, всё равно ни одному из нас никогда не стоять выше обычного человека. Только то, что неотвратимо стремилось к своему завершению, было обременено смыслом. От вечного существования истончалась душа.
Много-много дней спустя я стояла на берегу. Вода смолкла до весны, вокруг было безупречно тихо. Никаких звуков не доносилось до меня, я была слишком далеко. Небо казалось огромным и эмалево-синим от лунного света. Несложно было представить, что одно-единственное существо занимало тут самое незначительное место.
Озеро смотрело на меня с укором.
Сегодня, думала я. К ночи выпадет первый снег. Тёмная земля напудрит лицо, воздух будет звенеть от мороза.
Когда я вернулась в пристройку у таверны, где мы жили, свет был уже потушен, со второго этажа не доносилось ни звука. Я не стала раздеваться, только сбросила с себя тяжёлые грузные ботинки и залезла под одеяло. Дверь осталась открытой, я не заперла её на засов, а подперла ящиком с котелками. Понадобится всего один удар средней силы для того, чтобы оказаться внутри.
Засыпая, разомлев от тепла, я вспомнила про любимую сказку старухи Алерты о девушке, которая забыла запереть дверь на ночь. Иногда какая-нибудь сиротка из приюта обязательно интересовалась дальнейшей судьбой бедняжки. Всё-таки интересно было узнать, что сделал с ней разбойник, похитивший её. Одна догадка была страшнее другой: продал в рабство, взял силой, искалечил, убил или...
Спустя час, может, больше, мой сонный растерянный взгляд блуждал по потолку: где, где это я?.. Что случилось со мной? Перед глазами вместо привычного закоптелого потолка была густая, давящая на глаза темнота. И отчего же было так холодно? Я ощупала пальцами старое, заштопанное одеяло из собачьей шерсти, а затем вдруг наткнулась на длинноворсовый, прохладный на ощупь мех, который пах морозом. Всё внутри пахло ночью и холодом. А затем появились звуки: смутный гул, фырканье лошадей снаружи, бряцанье упряжи, какой-то тихий свист... Я резко села на постели и руки мои взметнулись к лицу. Что-то совсем близко от меня пришло в движение, я внезапно оказалась в меховом коконе. Коротко вскрикнув, я попыталась вывернуться, но ничего у меня из этого не вышло. Кто-то крепко перехватил меня поперёк живота, зажал рот ладонью и сдёрнул с постели. Мне ничего не оставалось, кроме как гневно мычать в чужую руку и орудовать локтями. Над самым ухом раздался тихий смешок:
- Вот ведь упрямая ведьма.
И тогда я вытянула ноги вниз, пытаясь достать до пола. Но тщетно - я словно зависла в воздухе, не в силах пошевелиться. Дремота окончательно слетела с меня, разум прояснился. Я дёрнулась в последний раз, а затем замерла и обмякла. Потом, когда мы уже оказались на улице - мороз так и прихватывал, - сухая, мозолистая ладонь исчезла с моего лица, я почувствовала под ногами землю и тотчас же обернулась.
- Артур.
Из моего рта вырывались облачка пара. Я до сих пор ощущала давление его руки у себя под грудью. Теперь обе его ладони, большие и горячие, лежали на моих плечах. Сдержанное сияние луны осветило его черты, и мне вдруг показалось, что мы не виделись слишком долго, бесконечные годы, а ведь у нас оставалось так мало времени.
- Я похищаю тебя, - просто ответил он, будто это была одна из самых обыденных вещей в списке дел короля. - Прямо из постели.
Только теперь я заметила крытую повозку и тёмную недвижимую фигуру возничего. Было просто удивительно, как они сумели не наделать шума. Ни в одном окне на всей улице не зажегся свет.
А затем я вновь взмыла в воздух, луна скрылась за тканевым пологом повозки, в нос ударил запах сырого дерева. Артур забрался следом, и всё тут же пришло в движение. Я выглянула, чтобы в последний раз посмотреть на таверну - больше мне никогда не придётся бывать здесь, - но ничего не увидела, потому что перед глазами у меня плыли чёрные круги.
Я сбросила с себя мех, мне сделалось жарко, а потом мы оба, я и Артур, внезапно потянулись друг к другу в темноте. Он привлёк меня к себе - самым нежным, яростным и сосредоточенным объятием, - целуя, целуя, куда придётся, куда попадал, оттого что маленькая повозка ходила ходуном, и я смеялась, потому что меня ужасно забавляла вся эта глупая возня. А потом я приникла щекой к его плечу и с вялым удивлением поняла, что вот-вот сумею заснуть снова, словно и не было ничего странного и волнительного в этом ночном происшествии.
Одинокая мысль лениво пошевелилась в моей разом опустевшей голове. Она была о девушке, которую похитил разбойник, о её загадочной судьбе. Может быть, она не забыла запереть дверь. Может быть, она оставила её открытой намеренно.
Артур отвернулся от лунного света. Я подняла голову, чтобы ещё раз взглянуть на него, прежде чем уснуть. Все косточки и черты его лица были намечены одним росчерком. Губы его не улыбались, он смотрел на меня прямо и серьёзно. И я знала, чувствовала, что он не просто любил меня такой, какой знал или какой видел, а всю целиком, и, может статься, что ту часть меня, которая была ему чужда, он любил больше всех других.
Странные это были раздумья, у меня от них голова шла кругом. Но была среди всего этого одна идея, самая странная и самая вдохновляющая, самая прекрасная на свете - я вдруг подумала о том, что, в сущности, свой первый подвиг Артур совершил не тогда, когда сумел достать меч из камня, а в тот день, когда ребёнком выдернул меня из уличной толпы, выкрав тем самым наши судьбы из рук предопределения. И отныне я чувствовала, что он был вверен моей заботе, что я могла предпринять что-то, чтобы спасти его.