Её испуг передался и мне. Дария никогда не принадлежала к числу эмоциональных женщин.
Прижав ледяные ладони к своим щекам, я выскочила вон из кухни и помчалась в сторону озера.
Сердце моё билось толчками, руки жаждали нанести удар, сжаться на чьей-либо шее, глаза невольно блуждали вокруг. Стремительно, но неуклюже - я просто не могла сейчас иначе - я бежала к берегу. Обуреваемая яростью, вынужденная сдерживаться, я гасила свой гнев, ибо кровь всё больше и больше волновалась от коварно щекочущего желания наслать на Артура тяжёлое проклятье, причинить ему и его людям какое-то непоправимое зло.
- Мерзавец, - прошептала я, подавившись очередным вдохом. - Подлый мерзавец!
Я остановилась и ухватилась за ствол ближайшего дерева, едва не содрав кожу ладоней о жесткую кору. От внезапной остановки волосы упали на моё лицо, юбка облепила ноги. Я дрожала от волнения, кровь кипела, натянутые нервы были готовы заскрипеть. Приближалась долгожданная гроза, но мне не было до этого никакого дела.
Что-то произошло со мной. Злоба жарко бродила в крови, гадливость к самой себе и другим, жестокость и остервенение. Словно кто-то тайком накапал мне в глаза нечто горькое и ядовитое - таким теперь виделся мне мир, отвратительным и враждебным.
- Предатели, - неустанно повторяла я. - Предатели и подлецы.
Это происходило помимо моей воли. Какая-то дверь распахнулась от порыва ветра, какая-то пропасть разверзлась, и я с вожделением вглядывалась в то неведомое, что открылось во мне, и радость, буйная радость разгорелась ярким огнём, ибо в эти минуты я осознала, что мне причинили зло и что я хочу причинить зло в ответ.
Тогда я вновь устремилась вниз, к озеру. А гроза спешила мне навстречу, распахнув объятия, она надвигалась, росла и была готова вот-вот разразиться. Ветер стремительно подталкивал мягкие клубы облаков, за горами пыхтело и кряхтело, будто кто-то катил непосильную тяжесть. Упорная духота была сломлена этим диким потоком, всё набухало, ширилось, перемещалось в бешеном беге, наполнявшем небесную твердь, и деревья, глубокими корнями вросшие в землю, стонали под невидимым свистящим бичом урагана. И вдруг разорвались облака: молния, расколов небо пополам, ударила в землю. Следом за ней прогремели раскаты грома, будто вся башня облаков обрушилась в пропасть.
Отзываясь стихии, злое, тёмное чувство, поселившееся во мне, стало подниматься и разрастаться, пока не овладело мной полностью. Добравшись до берега, я, взволнованная и запыхавшаяся, резко остановилась и взглянула на своё отражение в тёмной воде. Было в моём лице, искажённом гневом, нечто страшное и противоестественное, что, должно быть, и напугало Дарию и Сэйв, что отвращало даже меня саму.
Затем настала какая-то удивительная, точно пустая минута, когда не было ничего: ни шума, ни шороха, ни свиста разыгравшейся грозы. Неизведанное ожесточенное вожделение овладело мной, и ничто уже не могло остановить меня от осуществления задуманного.
День преобразился, чёрные тучи заволокли небо. Из мрака вырвался мощный ледяной ветер и кулаком ударил по озёрной глади. Как страшная пасть, раскрылась бездна, из неё поднялись огромные волны и с воем обрушились на северный берег, смывая всё на своём пути.
И тогда я закричала со злорадством и торжеством.
XII
1
Старик осушил кружку с элем, откашлялся и вытер рот засаленным рукавом.
- Я стоял у окна, смотрел на озеро, пока вода не потекла с моих волос. Что там творилось, Дария, что там творилось! - он сокрушённо покачал головой. - Будто бы сам дьявол вылез наружу, вознамерившись утопить всех праведников.
Дария молча собирала тарелки со столов. Её рот превратился в прямую скорбную линию, подбородок окаменел. В последние дни она только и делала, что слушала причитания мужчин из озёрного края. Каждый вечер они поднимали бокалы, называя одно-два из девяти имён, а то и все, и неизменно сетовали на божью немилость.
В ту ночь удача отвернулась от всех несчастных, бродивших неподалёку от берега. В ту ночь буря не ведала милосердия.
Какой тогда стоял шум: ручьи падали с бесконечной высоты, как водопады, и ураган бросал их, словно мокрые верёвки из стороны в сторону. Небо вздрагивало молниями, с громом ниспадая на трепещущую землю, и свершалось в этом стонущем мраке яростное слияние выси и глубины, подобно слиянию мужчины и женщины. Гигантская брачная ночь.
- От лодок не осталось и следа, хотя, видит бог, мы с парнями привязывали их на совесть. Ни одной щепки к берегу не прибило. Озеро всё сожрало.
Деревья сладострастно вздыхали; всё ярче сверкали молнии, сплетаясь с далями; раскрылись горячие жилы небесного свода, они изливались и соединяли свои потоки с земными потоками дорог. Всё было разбросано, все переплелось - ночь и мир. Три недели накопившегося зноя, три недели ожидания разразились в этой борьбе, и, наконец, наступила ужасная развязка.
- Озверевшая вода размыла канал, - продолжал сетовать старик, уже изрядно пьяный. Его белёсые глаза слезились, отвисшая нижняя губа дрожала. - Постройки будто языком слизало. И людей вместе с ними. Славные были парни. Крепкие, работящие. А теперь мёртвые - мертвее не придумаешь.
Мы с Дарией переглянулись. Я не подавляла воспоминания о случившемся сознательно, они просто обходили меня стороной; вся эта безумная процессия взволнованных мужчин, их словно несла какая-то невидимая сила, сила, что заставляла других людей останавливаться, присоединяться к ним или же замирать на месте и подолгу смотреть им вслед. Они несли на руках мертвецов, раздувшихся, посиневших, вымазанных грязью, озёрной тиной и поблёкшей кровью, - утопленники, да только не по своей воле.
- Вилли, моему внучку, говорят, переломило спину пополам - хрясь! - словно сухую ветку, - скулил старик; он вконец утратил спокойствие. - Это какой же должен быть удар, Дария! Что за дьявольская сила, что за проклятье!
Я закончила протирать столы. Было уже очень поздно, таверна давно опустела, и только пьяный рыбак никак не желал уходить.
- Полно тебе, Хэм, - не выдержала Дария. - Их всех уже давно отправили на кострище. Обратно не вернёшь. Им больше нет дела до твоих причитаний. Иди домой и ложись спать.
- Все говорят, что такое в наших краях было впервые, - Хэм не слышал её, или не хотел слышать. - Но я помню... помню... я был тогда молод... когда один брат убил другого и взошёл на престол. Как гневалось озеро, как оно выло и шипело, словно дикий зверь. А теперь снова. Племянник убил своего дядьку. Неужто нельзя было оного в темницу бросить? Дурное это дело - проливать родную кровь. Гиблый драконий род. Проклятый.
На мгновение он обернулся и глянул на меня, мне показалось, что у него из глаз текли слезы, что-то и впрямь творилось такое в его глазах, он будто бы вонзался в меня взглядом. Я отвернулась от старика и прикрыла веки, не в силах больше смотреть на уродливое дряблое лицо. Казалось, что он вот-вот издаст горестный вой, какого здесь не слышали ни до, ни после, и превратит это место в маленькое пристанище горя. Дарья сердилась на бедолагу, но всё же сочувствовала. Поэтому позволила ему даже забрать бутылку с собой. Но вот моё сердце - о, стыд! - молчало.
В ту ночь я была воплощением мира, урагана, ночи и всего живого в бурном излиянии природы. Буйный дождь проникал в мои поры, очищающий вихрь шумно обвевал мне грудь. Ненастье вторило моей ярости.
Я сеяла ветер - другие пожинали бурю. Другие спасались или умирали.
Я не желала, чтобы облака воспоминаний застилали мой горизонт, но всё же не могла забыть, как чудесное новое дыхание, в котором аромат полей сочетался с огненным веянием разгневанного неба, проникало в меня освежающей прохладой. Какое это было блаженство - ощущать чистую стихию, владеть ею, быть её частью. Я позабыла всё кругом, вдыхала свежесть и бодрость, поглощала эту прохладу, как земля, ощущала блаженство встряхнувшихся деревьев, с шумом шелестевших от мокрых ударов дождя. Но там, за этим шумом, творилось нечто страшное, нечто жуткое и непоправимое. Теперь я ощущала это смутно: пока старик говорил, я ещё чувствовала что-то, но не понимала этого. Дождь смыл мои мысли. Они стали сновидением.