— Вставай, Глашка! — сказал вдруг испуганно Павка. — Будет тебе, Глашка, вставай!

Его самого мутило и тошнило, перед глазами стоял тот самый японский офицер в коротеньком мундире. Ему хотелось как-то утешить Глашу. Но он не знал, как это сделать.

Потоптавшись на месте, он сказал:

— Ну, девчонка ты и есть девчонка! Что я с тобой здесь — цацкаться буду? Один уйду.

Глаша мигом вскочила на ноги.

— Уходи! — с обидой крикнула она, теребя ключ на шее. — Уходи! — В голосе у нее зазвучали слезы. — Никуда я с тобой не пойду.

Павка пошел от нее.

— Куда же ты уходишь, Павка? — вдруг вскрикнула она. — Павка, Павка, да куда же ты?

Павка вернулся.

— Ну, иди, чего ты стал?

Павка не двигался с места. Он хотел забрать Глашку с собой, а там будь, что будет.

Он переступил с ноги на ногу.

— Идем, что ли? — сказал он совсем уже мирно.

— Не пойду, — тряхнула головой Глаша.

Павка раздумывал, ковыряя в ухе. Потом он снял бескозырку, почесал затылок, вздохнул и сказал спокойно:

— Ну, как желаете. А только я к себе пойду, у себя буду. До свиданья.

Он пошел от ворот и очень медленно зашагал по улице. Он несколько раз оглянулся на ходу и видел, что Глаша стоит на месте, сжимая в руках маленький пестрый узелок.

«Придет, никуда не денется», решил мальчик.

Когда он дошел до своей халупы, он в удивлении остановился. Все окна были раскрыты. Дверь была распахнута настежь. Павка осторожно подошел к двери.

Широколицая незнакомая женщина большим веником подметала пол. Он остановился в дверях, женщина подняла лицо с сердитыми глазами и насупленными бровями и ворчливо сказала:

— Ну, чего тебе? Нету вашего Павки дома, нету. Бегают, бегают, прости, господи, покою от вас нет.

— Тетенька, да я и есть Павка, — сказал Павка, робея. — А вы кто будете?

— Павка? Милый ты мой! Господи! А я и не признала.

Женщина бросила на пол веник и кинулась обнимать Павку.

— Да какой же ты ладный. — Она отодвинулась от Павки и принялась его разглядывать. — Ну совсем взрослый. — Глаза ее улыбались. — Ну вылитый Петр!.. И волосы рыженькие, и нос покарябанный. Петр да и только!

И она снова принялась обнимать Павку.

— Пустите, тетенька, — сказал Павка, — вы меня задушите. Теперь я вас знаю. Вы — Анна из Нижнего.

— Анна я и есть! — обрадовалась женщина. — Из Нижнего, правильно. Твоя тетка, значит. Милый ты мой! Думала, гадала — век я не доберусь, да господь привел. — Она перекрестилась. — Выручил господь, — повторила она, крестясь мелким крестом. — Ох, и намаялась же я, ох, и намучилась же! Где постираешь, где полы помоешь, где ребят постережешь. Офицеры раз с поезда выкинуть хотели.

Она вытерла подолом юбки глаза.

— Тетенька, а вам Петр письмо оставил, — вспомнил Павка.

— Мне? Письмо? Давай сюда, давай! — заторопилась Анна. Павка достал конверт и протянул Анне. Она повертела конверт в руках, потом вынула письмо. Она осмотрела его со всех сторон.

— Неграмотная я, — сказала она Павке смущенно. — Может, сынок, почитаешь?

Павка взял в руки листок, исписанный крупным почерком брата. Анна села на табурет, сложила руки крестом на груди и приготовилась слушать. Павка, слегка запинаясь, стал читать:

«Здравствуй, Аннушка. Пишу тебе в надежде, что живая ты и здоровая и приедешь в благополучии».

— Доехала я, доехала — подтвердила Анна.

«Соскучился я по тебе, и белый свет мне без тебя не мил, и все ждал я тебя до самого моего ухода».

— Родимый ты мой, ясненький ты мой, — всхлипнула Анна.

Павка деликатно подождал и принялся читать дальше:

«Уходим мы, Аннушка, биться с японцами, и тяжелая у нас с ними будет битва. Орудий у них много, и калмыковские белогвардейцы заодно с ними. Но мы не робеем. Будет это наш последний и решительный бой».

— Господи! — сказала Анна. Из глаз ее текли крупные слезы.

«И если не свидимся мы с тобой, — продолжал читать Павка, — помни, что товарищи, Анна, тебя не оставят. А Павка подрастет — хозяином станет, он тебе поможет».

— Я кораблем командовать буду, — сказал Павка, — квартиру сниму, ты тогда у меня жить станешь.

Павка повертел письмо, посмотрел, не написано ли что еще. Но больше ничего не было. Только какая-то фотография выпала из конверта и упала на пол.

Анна тихо плакала, всхлипывая и утирая подолом глаза.

— Все? — спросила она.

— Все, больше ничего нет, — ответил Павка и наклонился, чтобы подобрать выпавшую из конверта фотографию. Он поднял карточку и рукавом протер ее. Бравый матрос, в полной форме, опирался рукой на плечо сидящей с застывшим лицом и выпученными глазами миловидной женщины в белом платье. Это была Анна.

— Тетенька, гляди, что тут еще есть. — Павка протянул Анне фотографию. Она взглянула на нее и разрыдалась по-бабьи, в голос.

— Петенька ты мой ненаглядный! Как я без тебя буду, разнесчастная сирота? — запричитала она и вдруг завыла тонким голосом, как над покойником.

— Тетенька, что же вы плачете?! Тетенька, да не кричите так! — запросил Павка. — Люди сбегутся, тетенька...

Анна взяла в руки его вихрастую голову, прижала к своей груди, и ее горячие слезы потекли Павке на лоб, на нос, на подбородок.

В эту минуту скрипнула дверь. Павка приподнял голову и увидел Варю в накинутом на голову шерстяном клетчатом платке. Она прижимала платок обеими руками к груди. Варя словно похудела и состарилась со вчерашнего дня. Вчера она была такая веселая!

— Павка, где Глаша? — спросила она.

— Откуда мне знать? — буркнул Павка. — Придет она сейчас, — добавил он.

— Я ее с собой хочу взять, в город, — сказала Варя. — Я в город ухожу.

Анна отпустила Павкину голову и удивленно уставилась на Варю.

— А вы кто будете? — спросила Варя.

— Разве не видишь? Это Анна из Нижнего, — сказал Павка.

— Неужели Анна? — воскликнула Варя.

— Анна я, милая моя, Анна, — поднялась с табурета приезжая и протянула Варе свою широкую руку. — Ехала-ехала, мучилась-мучилась, а Петеньки моего нету...

Слезы снова полились у нее из глаз, она зарыдала.

Варя скинула с головы платок, подошла к Анне, обняла ее за плечи и вдруг, всхлипнув, сама заплакала горькими слезами.

Павка растерянно смотрел на них, и у него у самого навертывались на глаза слезы. Но он не подал вида и пробурчал:

— Ну, чего вы? Кажется, не девчонки, а взрослые...

Наконец женщины успокоились. Варя встала, вытерла глаза и сказала:

— Оставаться тебе, милая, здесь нельзя. Японцы уже ходят по базе и допытываются, где матросские жены. Ты кем в Нижнем работала?

— В прислугах жила, — ответила Анна.

— Вот и ладно, — обрадовалась Варя. — Я тоже живу в прислугах — у доктора, в Приамурске. — Я тебя нынче же на место определю. Хорошее место, фельдшер из военного госпиталя, сам день и ночь на работе, стирка невелика. Ты готовить умеешь?

— Умею, — ответила Анна.

— Ну, вот, пока Петр не вернется, поживешь, перетерпишь. В пути, небось, не того натерпелась, вот и отдохнешь. Вещей-то у тебя много?

— Да вот все мои вещи, — показала Анна на лежавший на койке тощий узелок в цветистом платке. — Проела в дороге, — виновато улыбнувшись, сказала она. — Пухнуть начала было с голоду, сменяла на хлеб два платья, юбку, платок шерстяной, полсапожки.

— Наживешь, — утешила Варя. — Ну, идем, Анна, в город, пора, итти далеко. Нам бы до вечера добраться.

— А Павка-то как? — забеспокоилась Анна.

— Завтра приду за ними, устрою где-нибудь. Ты Глашу разыщи, Павка, да передай, чтобы меня ждала. И ты жди, я приду. Да не обижай Глашу.

— Ее обидишь, как же! — огрызнулся мальчик.

— Да ты присмотри, раз просят, — рассердилась Варя. — Поменьше бегай со своими огольцами...

— Ладно, сам знаю, — сказал Павка.

Анна крепко расцеловала Павку, глазами поискала угол. Угла не была, халупа была круглая, как цирк. Тогда она перекрестилась несколько раз на потолок, заросший паутиной, повязалась платком, взяла узелок, и они ушли с Варей по широкой и пустой улице через пустыри и сопки в Приамурск.