- Куда хочешь. Ты свободен. Может, хоть так поймешь, что это значит.
- Да зачем мне эта ваша свобода! У меня дом был, семья. Отправил их, куда подальше от вас, где же мне их искать-то теперь? Что мне теперь делать-то? Я на смерть шел, за короля и дом свой постоять, спокойную жизнь защитить, от вас, мятежников, избавиться!
Что-то изменилось во взгляде затравленного мужика, нерешительность исчезла, окончательно уступив место уверенности в правоте своего дела и преданности Бахирону Муру. Он резко оттолкнул зазевавшегося конвоира, выхватив у того из-за пояса кинжал, и бросился на диктатора с криком: "Будь ты проклят, мятежник!". Слишком неуклюже и медленно. Илид вскочил со стула, на ходу отклоняя руку с кинжалом, и, нанеся короткий удар снизу вверх по подбородку, с тихим хрустом сломал шейные позвонки нападающего. Крестьянин рухнул на землю, неестественно запрокинув голову назад.
- Идиот! - зарычал диктатор и, описав круг по палатке, исступленно начал пинать труп. - Да что. Не так. С этими. Людьми!
Оклемавшийся конвоир оттащил взбешенного Илида от тела крестьянина, которое тут же подхватили пришедшие на шум солдаты. Диктатор тяжело сел на стул, уронив голову на руки. Нервы были на пределе, картины бессмысленных убийств мелькали перед его глазами. Сколько страданий и потерь, сколько крови простого народа было пролито на земле их же родины...
Но почему? Возможно, королевские агенты придумывают и распространяют слухи о жутких злодеяниях республиканцев или умудряются подкупать верность людей какими-нибудь нелепыми обещаниями, на поводу которых так легко идет деревенщина. Это многое объясняло, но деятельность подобных агитаторов имела бы следы, которые легко обнаруживаются после перового же допроса пленных. Да и самих людей Бахирона марийцы пока еще не встречали, везде им оказывали сопротивление только гарнизоны из местных ополченцев. Конечно, агенты могли бы сработать невероятно чисто, но на это способны лишь шпионы Тайной канцелярии, а они, как известно, полностью контролируются Шеклозом Мимом, который прикладывал все усилия, чтобы не дать гражданской войне начаться... Нет, клевета или подкуп здесь ни при чем. Бахирон бы так не поступил, он человек традиций и чести, а это слишком подло. Остальным же просто незачем оборачивать население приграничных городов против освободителей.
"И что же это получается, - мрачно подвел итог Илид. - Если люди по собственной воле сопротивляются мне и республиканским идеям, то выходит, что я поступаю неправильно, пытаясь сделать их жизнь лучше? Они не хотят свободы, равенства, счастливой жизни в Марии под справедливым управлением собрания избранных ими же представителей? Какая глупость, абсурд. Как можно быть настолько слепым, чтобы не видеть ужасов монархической кабалы? Застой они называют стабильностью, верховенство одних над другими не по заслугам - традициями, власть денег и глупых чиновников - законом, непосильный труд и службу в королевской армии до гроба - долгом. Я не понимаю..."
Преисполненный тяжелых, но уже ставших привычными мыслей диктатор вышел из палатки, жестом повелев стражнику не следовать за ним. С холма, на котором был разбит лагерь республиканцев, был хорошо виден захваченный городок. По-Сода поморщился - ему неприятно называть марийский город захваченным. Он должен был присоединиться к республике сам, а его жители вместо арок из гвоздик для торжественной встречи построили баррикады. Они слишком долго жили под властью короля и вблизи Илии, пропитываясь ядом монархических идей, которые сделали людей покорными и принимающими неравенство как должное.
Внезапно Илида посетила догадка, заставившая его замереть на полушаге. Резко развернувшись, диктатор направился к окраине лагеря, где находились плененные ополченцы. Он приблизился к ним и внимательно вгляделся в их глаза. Так и есть, все верно. Эти крестьяне и мелкие ремесленники родились в Марии как их отцы и деды, но они уже давно не марийцы. Однако и не илийцы. Захваченные в плен республиканской армией люди были алокрийцами, подданными короля Бахирона Мура.
- И ведь поэтому я не пойму их никогда, - пробормотал Илид, возвращаясь в командирскую палатку. - Мы слишком разные. Не их вина в отрицании наших идеалов, и не наша - в несогласии с их порядками.
Сидя за раскладным столом, диктатор По-Сода задумчиво постукивал пером о чистый лист бумаги. Для полного объединения Марии в рамках бывшей провинции оставалось всего несколько приграничных городов. Но кроме бессмысленного насилия и опустевших домов республиканскую армию там ничего не ждет. Илид понял истину, лежащую все это время на поверхности, - границы республики проходят не по рекам, горам и городам, а лишь по людям, которые разделяют ее идеи. Нет смысла расширять Марию силой, все должно решаться словами и хорошим примером. Незачем насильно принуждать к счастью тех, кто не хочет его принимать.
Сейчас республика уже имела необходимые земли для дальнейшего развития и осуществления деятельности собрания, на этом и нужно остановиться. Илид еще некоторое время обдумывал свое решение и, в конце концов, начал писать своей жене письмо, чтобы она выступила в республиканском собрании с сообщением об окончании объединения Марии. Отныне республика станет самостоятельной страной со свободным и равноправным обществом. Илия и остальная Алокрия должны прийти к такому же решению сами, но добрососедские отношения с республикой покажут им, сколь прекрасная настала жизнь, а затем все вместе смогут объединить усилия в стремлении к великому светлому будущему всеобщего благоденствия.
"...Посему считаю свою миссию диктора Марии выполненной и прошу собрание республики освободить меня от этой должности. Я должен вернуться в Градом, чтобы совместно с избранными представителями марийских земель организовать диалог с королем Алокрии Бахироном Муром, опираясь на нейтральный Комитет. Илид По-Сода из старой семьи Градома По-Сода".
Дописав последние строки, он вызвал солдата, дежурящего у командирской палатки. Вошедший юноша терпеливо дожидался приказа, пока марийский диктатор задумчиво разглядывал только что запечатанный конверт с двумя особыми восковыми печатями, которые полагалось ставить только на важнейшие документы. Наконец Илид тряхнул головой, прогоняя нерешительность, подошел и вручил письмо солдату, удивив того улыбкой облегчения.
- Передай это Наторду, пусть доставит моей жене Мони На-Сода в Градом. Он надежный человек, - произнес диктатор, которому осталось недолго пребывать в этой ответственной должности. - Затем позови всех командиров ко мне. Скажи им, что будет решаться стратегический вопрос сворачивания лагеря и военных сил, а также о размещении гарнизонов в некоторых городах для поддержания порядка. В общем, мы возвращаемся домой.
Слова Илида были настолько неожиданными, что юноша удивился, только когда уже бежал выполнять приказ. А мысленно повторив сказанное диктатором еще раз, он понял и, захлебываясь от восторга, завопил на весь лагерь: "Это победа! Все закончилось, Мария свободна! Идем домой, да здравствует республика!"
Вслушиваясь в гул недоверия, который плавно перерастал в бурный шум ликования, Илид По-Сода устало сидел прямо на земле, с удовольствием вытянув ноги. Вот он и завершил так и не начавшуюся гражданскую войну. Мариец улыбнулся парадоксу, но серьезность тут же вернулась к нему. Все еще впереди - ему и Бахирону предстоит избавиться от ужасных последствий раскола Алокрии, и это будет совсем не просто. Как же хорошо, что есть Комитет... В том, что король пойдет на диалог, Илид был уверен. Если бы Мур захотел воевать и силой вернуть себе Марию, он бы давно уже ввел в непокорную провинцию все свои войска и перебил мятежников. Конечно, им придется пойти на уступки, но они смогут найти общий язык и договориться как старые друзья и добрые соседи. Иначе и быть не может.
Глава 18
Провозившись несколько минут, Ачек наконец смог с некоторым усилием открыть глаза. Память еще спала, поэтому каменная кладка свода катакомб порождала одни вопросы, не давая никаких ответов. Закутанное в какие-то багрово-черные тряпки тело отзывалось тупой болью на любое движение. Поняв тщетность попыток пошевелиться, По-Тоно решил собраться с мыслями и снова закрыл глаза. Поддернутые туманом воспоминания нехотя выползали из глубин памяти. Пожалуй, без них было как-то спокойнее...