С 1947 года участились так называемые «несанкционированные» выезды или, по-иному говоря, бегства немцев Восточной Германии в западные зоны. Среди них было немало видных деятелей КПГ, СДПГ, других политических партий и организаций, крупных государственных деятелей и деятелей науки и искусства. Как свидетельствовал Вилли Брандт, с 1945 года советскую зону, а впоследствии и ГДР покинули почти три миллиона немцев[367].
Что же касается поведения солдат и мер, принимавшихся командованием союзных армий, то они не особенно отличались от ситуации в Красной Армии. Более того, меры союзников в отношении немецкого населения в первый период оккупации были более жесткими, чем в советской зоне оккупации[368].
В общественном мнении США о немцах бытовали чаще всего крайние оценки — от утверждения о том, что нацизм был бедствием для Германии, и поэтому послевоенные немцы являются демократами «чистой воды» и самыми надежными союзниками США в Европе — до уверенности в том, что «немцам вообще нельзя доверять, ибо они по сути своей — прирожденные варвары».
Американский историк Дж. Фрейнд утверждал, что «для большинства американских военнослужащих и их семей год (или более), проведенный в Германии, является счастливой порой. У солдата из Монтаны или Джорджии гораздо больше с немцами, чем с французами и англичанами». Он пишет далее, что немец, как и американец, любит возиться с автомобилем, с наслаждением пьет пиво, разделяет пристрастие американцев ко всяким приспособлениям и техническим усовершенствованиям. Немцы считают, что их образ жизни весьма близок к американскому. Вместе с тем автор признает, что американские военнослужащие и гражданские чиновники в Германии жили колониями, в которых все было устроено по-американски, и они не соприкасались со скучной размеренной жизнью немцев. По его словам, у немцев отсутствовал дух добрососедства и сотрудничества, чувство общности интересов[369].
Как сообщал журнал «Америкэн» от апреля 1946 года, американские солдаты за время пребывания в Европе послали домой 60 млн. долларов, «заработанных» на черном рынке. В войсках были распространены венерические заболевания — болели 427 человек на тысячу солдат. Американские солдаты насиловали не только немок, но и своих соотечественниц, приехавших в Германию к мужьям. Во Франкфурте н/М был даже сформирован вооруженный отряд для их защиты.
В первый период оккупации союзное командование не обращало внимания на поведение своих солдат. Но 24 апреля 1946 года командующий американскими войсками в Европе генерал Дж. Макнэрни издал приказ, в котором потребовал ввести строгое казарменное положение, наказывать тех, кто несправедливо обращается с местным населением, ввести контроль за сохранностью оружия, запретить хождение солдат после одиннадцати часов вечера и ввести военные занятия. Комментируя этот приказ, журнал «Ньюсуик» от 6 мая 194 6 года писал: «Никогда со времени оккупации Юга солдатами Союза после гражданской войны армия США не показывала такого поведения, как сейчас в Германии».
Полковник С.И. Тюльпанов в своих мемуарах рассказывал об одном посещении виллы начальника британского военного управления Гамбурга сэра Бэрри. Хозяин показал советскому гостю богатую виллу и объяснил, что она принадлежала немецкому банкиру, с которым он до войны тесно сотрудничал. «Теперь я его поместил в домике моего шофера, но когда я окончу свою миссию, то верну прежнему хозяину его виллу со всем его комфортом». Это была правда. Уезжая на родину, сэр Бэрри из этой виллы ничего не прихватил с собой, кроме мелочи…пакета акций своего немецкого «друга» и конкурента.
В обязанность всех сотрудников СВАГ входило не только содействовать строительству новой Германии, но и разоблачать происки империализма и активно популяризировать «успехи социализма». Эта задача была не из легких и по своей сути весьма противоречивой. С одной стороны, победа Советского Союза над одной из самых высоко развитых стран мира — нацистской Германией — могла состояться только при наличии, по крайней мере, не менее мощной промышленной базы Советского Союза. И в этом, бесспорно, состояла заслуга победившей в 1917 году Октябрьской революции и правившей страной Коммунистической партии. Этот аспект облегчал задачу лекторов и усиливал их аргументацию в пользу «преимущества социалистического строя».
Но личные впечатления от советской действительности возвращавшихся домой сотен тысяч бывших немецких военнопленных и многих других немецких солдат и офицеров, побывавших на Восточном фронте, откровенные рассказы многих восточных рабочих, солдат и офицеров из советских оккупационных войск, да и наблюдения самого немецкого населения над состоянием дисциплины и порядка в войсках и даже униформы советских солдат высвечивали несколько иные аспекты социалистической страны. Немцы знали, в каком катастрофическом состоянии находился Советский Союз после завершения войны, и какой ценой он добился победы, видели ужасный быт советских людей, который был немыслим в любой европейской стране, сравнивали качество питания и состояние обмундирования американских и советских солдат, наблюдали за поведением прибывавших в Германию членов семей офицерского состава.
Чтобы в подобной ситуации завоевать доверие своих немецких слушателей, советские лекторы должны были быть безукоризненно честными и откровенными перед ними. Нельзя утверждать, что всем из них это удавалось и что это им позволялось. От сотрудников СВАГ, тем более, что большинство из них были коммунистами, требовалось, чтобы во всей своей деятельности включая и личную жизнь, они исходили из «классового подхода» к наблюдаемым явлениям и процессам. На политзанятиях требовалось, чтобы советские люди гордились своей военной историей, «жгуче ненавидели капиталистический строй, растленную буржуазную культуру, врагов человечества — поджигателей новой мировой войны». Была развернута борьба с «преклонением перед иностранщиной», в частности, перед немецкой медициной, киноискусством, условиями быта и т. д. В одном из политических донесений из Саксонии приводился «отвратительный пример, как советские женщины — пациентки одного дрезденского профессора — гинеколога оставили ему в книге отзывов буквально сотни самых восторженных комплиментов». Отчетно-выборные собрания коммунистов и комсомольцев использовались для демонстрации «преданности советских людей, находящихся вдали от Родины, Сталину и большевистской партии».
Вместе с тем немцам импонировали гуманизм советских людей, демократический характер взаимоотношений между офицерами и солдатами, способность русских быстро воспринимать иностранный язык, их любовь к музыке, танцам, умение понимать и уважать обычаи немцев. Немецкое население поражалось тому, что многие офицеры хорошо знали историю Германии, видных деятелей культуры и науки, искренне желали помочь немцам избавиться от фашистского наследия. Многие из них, будучи победителями, не страдали манией величия, уважали лучшие качества немецкого менталитета. Все это в комплексе создавало пока что незначительные, но благоприятные предпосылки для будущего примирения, хотя после войны прошло всего несколько лет, значительно подрывало нацистскую концепцию о русских, как о «неполноценном» народе.
Свою роль в воспитании немецкого населения именно в таком духе играли советские кинофильмы, которые демонстрировались на экранах кинотеатров Германии. Хотя эта роль тоже не всегда была однозначно положительной. Когда немцы видели показывавшийся в некоторых фильмах быт советских людей, в частности, наличие коммунальных квартир с легендарными кухнями, они в начале не понимали, о чем идет речь. Ведь в Германии такие квартиры оставались в прошлом. Немцы приходили к выводу, что по быту советские люди 40-50-х годов оставались на уровне Германии начала XX века.
Немцы исключительно тепло воспринимали любой акт внимания и уважения сотрудников СВАГ к памяти деятелей науки и культуры Германии. Так, 14 июля 1945 года начальник штаба 8-й гвардейской армии генерал В.А. Белявский приказал начальнику штаба 11-й танковой дивизии, дислоцированной в Веймаре, выставить круглосуточный пост для охраны архива Гете по улице Фрауенплац. Одновременно генерал Белявский приказал командиру 8-й истребительно-противотанковой артбригады выставить круглосуточную охрану в Августинском монастыре у кельи Мартина Лютера в Эрфурте[370].