Лишь отдельные офицеры местных комендатур и системы органов информации пользовались возможностью более или менее широкого общения с немцами. Они, владевшие немецким языком и знавшие общую обстановку в стране, быстрее всех преодолевали тот «психологический барьер», который существовал у советских людей в первый период оккупации.
Это, разумеется, не значило, что не было исключений из правила. Так, вспоминает начальник управления информации СВАГ С. Тюльпанов, один майор, сотрудник комендатуры, вся семья которого погибла в годы оккупации, пожелал, чтобы его быстрее откомандировали из Германии для прохождения службы на родине. Он объяснил, что его отец и брат погибли на фронте. «Это я еще мог перенести, ибо война есть война. Но фашисты хладнокровно убивали стариков и детей. Этого я не могу забыть и не могу фашистам простить».
Был и такой случай. Офицер комендатуры просил перевести его в строевые войска и обосновывал свое решение следующим образом: «Я прошел всю Восточную Пруссию и дошел до Берлина и повсюду видел полные закрома зерна, стада упитанных коров, лошадей и других животных, красивые кирпичные дома в деревнях. Что же этим немцам нужно было у нас? Мое родное село под Витебском полностью сожжено, а я должен здесь помогать немцам восстанавливать их хозяйство и проводить разъяснительную работу. Я не в состоянии это делать».[364] Конечно, в соответствии с требованиями воинских уставов такие офицеры должны были быть подвергнуты наказанию. Нередко так и было, но в большинстве случаев командование понимало их психологический настрой.
Чтобы предостеречь военнослужащих от соблазна получать от местных властей и частных лиц различные подношения и улучшить их материальное положение, еще в ноябре 1944 года постановлением ГКО № 6886 было решено, что на территории Германии оклады для личного состава Действующей армии устанавливаются в двойном размере. Выплата рейхсмарок или военных марок производилась в соотношении: 50 копеек за одну рейхсмарку (военную марку). Советскую валюту выдавать запрещалось. Это решение продолжало действовать и некоторое время спустя после войны.
В немецких руководящих кругах вызывал недовольство тот факт, что денежные оклады советских офицеров в сравнении с окладами немцев были непомерно высоки. Так, технический состав и переводчики органов СВАГ получали по 500–600 рублей, младшие офицеры получали по 800–900 рублей, а руководящий состав по 1000–1200 рублей. Президент же немецкого земельного управления в 1945 году получал меньше советского старшины.[365]
В Германии советский офицер мог за свое месячное жалование купить автомашину. Но по неписанным советским законам владение автомашиной являлось буржуазной роскошью. Поэтому все собственные автомашины в первые месяцы после войны должны были быть сданы в войсковые автобазы. Но с конца 1945 года офицеры имели право приобрести мотоцикл. С мая 1946 года автомашину могли приобрести только полковники и старшие по званию офицеры. Не разрешалось также военным носить гражданскую одежду. Чтобы сделать исключение для офицеров некоторых органов, потребовалось специальное разрешение маршала Г.К. Жукова.
Всем советским военнослужащим было строжайше запрещено иметь какие-либо внеслужебные контакты с немцами. Этот запрет был дополнительно подтвержден в конце 1946 года, затем усилен в следующем году, а в 1948-м, когда в Советском Союзе происходила оголтелая кампания против инакомыслия, особым приказом маршала Соколовского от 16 апреля он был еще более ужесточен. Советским гражданам запрещалось посещать немецкие рестораны, ночные клубы и театры. Но одновременно работникам СВАГ в 1947 году было предложено регулярно изучать немецкий язык. Непонятно только, зачем это нужно было, если контакты с населением запрещались.
В начале 1947 года Берлин посетил сам глава госбезопасности СССР Л.П. Берия.
Очевидно, возникла необходимость принятия новых мер по «политической стабилизации» советской зоны оккупации и усилению бдительности среди советских граждан. Именно об этом шла речь на встрече Берии с маршалом Соколовским и генералом Серовым. Итоги этих переговоров вскоре были налицо. Началась массовая чистка среди сотрудников СВАГ. Значительная часть фронтовиков, работавших в Германии с июня 1945 года, была отправлена на родину. Как справедливо писал перешедший на Запад советский майор Г. Климов, «любого советского человека, собственными глазами видевшего Европу, можно было считать потерянным для советского государства гражданином». Поэтому неудивительно, что советское руководство стремилось не допускать длительного пребывания своих граждан за границей, и состав сотрудников СВАГ поэтому менялся весьма часто. Эта «замена» производилась в возмутительно грубой форме применительно ко всем — от лейтенанта до генерала. Тем, кто после года-двух пребывания в Германии оказывался в отпуске на территории СССР, как правило, возвращаться назад запрещали. Даже если там остались члены их семьи, имущество или нерешенные вопросы.
Особенно пострадали офицеры еврейской национальности. Многим из них давалось 24 часа, чтобы собраться и отправиться на родину. Кто не соглашался, отправляли под конвоем на вокзал или в аэропорт насильно. На смену им прибывали часто партийные чиновники разных рангов с весьма сомнительными профессиональными качествами. Прокатилась волна арестов и среди немецкого населения зоны. Поводом для этого своеобразного советского варианта «хрустальной ночи» послужило бегство в американский сектор Берлина сотрудника Управления внутренних дел СВАГ, еврея по национальности.
Осенью 1946 г. в г. Штутгарте государственный секретарь США Бирнс произнес речь, в которой впервые после окончания войны проанализировал сложившуюся тревожную обстановку в мире. Он подверг критике некоторые внешнеполитические акции Советского Союза, на что Молотов ответил в речи по случаю годовщины Октябрьской революции. Эта речь была, по существу, инструкцией для деятельности СВАГ в условиях развертывавшейся тогда «холодной войны».
Партийным организациям учреждений СВАГ, руководство которых к этому времени было уже обновлено, предлагалось активизировать идеологическое воспитание сотрудников. Вводилась система партийной учебы, повышались требования к соблюдению трудовой дисциплины, вводились табели контроля за рабочим временем.
Кампания по усилению бдительности среди советских людей в Германии стала настоящей эпидемией. В Карлсхорсте сотрудники СВАГ жили как в осажденной крепости. Им постоянно внушали, что их окружают только враги и нужно быть постоянно начеку. Упоминавшийся выше майор Г. Климов рассказывал, как он представлялся заместителю Главноначальствующего СВАГ генералу Шабалину. Офицеру было сказано, чтобы он был предельно бдительным, так как все работающие в аппарате Контрольного совета сотрудники являются шпионами. Генерал запретил с ними знакомиться и вести какие-либо частные разговоры. «Больше слушайте, чем говорите, ибо у нас все стены имеют уши», — поучал генерал своего молодого сотрудника[366].
Между тем многим сотрудникам СВАГ становилось ясно, что их встречи с людьми Запада шли на пользу обеим сторонам. Запад видел реальный образ «гомо советикус», а они, в свою очередь, наблюдали воочию не только пороки, но и позитивные черты европейского образа жизни. У обеих сторон постепенно рассеивались иллюзорные представления друг о друге. На всем протяжении советской истории нас поучали смотреть на Запад как на постоянного и лютого врага. Но теперь-то мы были в гуще этих «врагов», хотя подлинные враги — активные нацисты уже сидели в тюрьмах.
На улицах немецких городов советские люди видели детей, родившихся в военные и в первые послевоенные годы. Дело в том, что все солдаты и офицеры вермахта пользовались правом ежегодного отпуска с поездкой в Германию, независимо от того, где они в данный момент находились — в Африке, в Норвегии или под Сталинградом. В Красной Армии так не баловали.