Отмечая случаи недостойного поведения некоторых советских солдат в отношении немецкого населения, нельзя игнорировать и того, что отступавшие солдаты вермахта вели себя в отношении собственного мирного населения также не лучшим образом, о чем свидетельствует приказ верховного командования вермахта от 25 сентября 1944 года под названием «Мародерство солдат на германской территории». В нем отмечается что «в эвакуируемых районах Германии солдаты повинны в тягчайших преступлениях в отношении немецкого населения. Они набрасываются на оставленное имущество, грабят покинутые жилища. При этом вышестоящие начальники не только не вмешиваются, но часто сами участвуют в этих постыдных действиях». В приказе предлагалось в случаях мародерства принимать жесткие меры на месте.
На территории всех оккупационных зон необходимо было увековечить память сотен тысяч советских воинов, погибших на немецкой земле в боях с фашизмом, а также граждан СССР и других союзных держав, ставших жертвами террора в фашистских лагерях и непосильного принудительного труда. Помнится, в Управлении информации СВАГ как-то обсуждался вопрос, каким образом в подобной ситуации убедить немцев в том, чтобы они не по приказу, а от души с должным уважением относились к памяти погибших советских освободителей, посещали и поддерживали могилы в порядке. Имелись серьезные опасения, что немцы отнесутся недобросовестно к этой деликатной акции после нашего ухода из Германии. Ведь погибшие еще вчера были их врагами. Однако, к счастью, наши опасения не оправдались. В хорошем состоянии находятся могилы и в настоящее время — как на востоке, так и на западе Германии. Выполняя соответствующий приказ Главноначальствующего СВАГ, немецкие органы власти совместно с советскими военными комендатурами на территории Восточной Германии соорудили 322 братских кладбища и много отдельных могил, где нашли вечный покой сотни тысяч советских граждан. В местах наиболее кровопролитных боев было сооружено 307 обелисков. Так, 10 тысяч воинов Красной Армии, погибших при взятии Берлина, покоятся на двух братских кладбищах города — в Панкове и в Трептов-парке. Последнее кладбище, являющееся величественным мемориальным комплексом, представляет собой символ вклада советского народа — освободителя в победу над фашизмом. В Тиргартене советские танкисты также соорудили памятник павшим товарищам.
В населенном пункте Зеелов, расположенном на направлении главного удара советских войск в Берлинской операции, находится два кладбища павших воинов. В районе Бескова, где ожесточенные бои продолжались на протяжении шести дней, погибло более 500 советских воинов. В 1948 году их останки были перенесены на 20 братских кладбищ и в многочисленные отдельные могилы. Много кладбищ было сооружено в районе г. Котбус, где сражались войска 1-го Украинского фронта. В г. Форст, за который советские войска сражались в течение четырех дней, погибло 82 человека. Они похоронены в 28 общих и 26 одиночных могилах. В районе лужицкого города Шпремберг на трех братских кладбищах покоятся 359 убитых воинов и 55 умерших военнопленных и других советских граждан. В ГДР практически не было ни одного более или менее крупного населенного пункта, где бы не находилась братская могила воинов.[361].
Не все советские офицеры, в том числе и отдельные представители высшего командования, хорошо разбирались в политической обстановке в Германии. Некоторые из них считали, особенно в первые дни и недели оккупации, что в Германии вообще не осталось демократических сил, на которые советским властям можно было бы опереться. Другие утверждали, что единственной антифашистской силой в стране были коммунисты. Все же остальные в той или иной степени связаны с гитлеровской системой, и поэтому в побежденной Германии вся власть должна находиться исключительно в руках советских военных органов.
Указывая на негативные случаи, нельзя игнорировать и того, что примеров другого рода имелось все же больше. Большинство советских воинов, чьи сердца не ожесточила ужасная война, проявляли гуманное отношение к мирным жителям. Ненависть к принесшему им горе и страдания врагу переплетались у них в противоречивый узел разнородных чувств. Эренбург еще в годы войны писал, что мы «ненавидим немцев и за то, что мы должны их убивать», а другой писатель рассказывал об одном солдате, у которого семья была погублена немцами и который плакал на улице Берлина от того, что у него рука не поднималась мстить.
Хранящиеся в российских архивах документы, а также рассказы непосредственных участников событий — солдат и офицеров трех фронтов, действовавших на территории Германии (исключая Восточную Пруссию), свидетельствуют о том, что немцы были охвачены страхом перед ожидаемым возмездием со стороны советских солдат за содеянные фашистами преступления на территории Советского Союза. Но вместе с тем капитуляцию своей страны немцы восприняли, естественно с чувством облегчения: кончилась война и вместе с ней бесчисленные житейские невзгоды. Но стоило ли этому событию радоваться или считать его национальной трагедией — при ответе на этот вопрос мнение разных слоев немецкого населения было далеко не однозначным.
Потребовались большие усилия антифашистов и других честных немцев, а также усилия оккупационных властей, чтобы убедить немцев в том, что 8 мая 1945 года для Германии наступил исторический поворот и что немцам предоставлен исторический шанс навсегда отказаться от милитаризма и войны и решительно встать на путь мира и демократии. Эти идеи в первый послевоенный период с трудом проникали в сознание широких кругов населения. Слишком тяжким был груз нацистской идеологии, расизма и милитаризма.
После демобилизации большой части солдат и офицеров действовавших на территории Германии войск здесь остались оккупационные войска и сотрудники советских оккупационных органов управления. Это была такая категория советских людей, которая была призвана сыграть важную роль в осуществлении советской политики в Германии и налаживании нормальных отношений между вчера еще враждебными друг другу народами. Немцы увидели в лице советских людей, служивших или работавших в Германии, не озлобленных за совершенные на их родине злодеяния поработителей, а освободителей от фашистского ига, искренне желающих помочь немцам встать на путь демократического развития. Негативные явления противоречили официальному политическому курсу Советского Союза. В Красной Армии не было и не могло быть таких офицеров, как немецкий фельдмаршал Рейхенау и другие генералы, призывавшие солдат вермахта видеть в славянах людей второго сорта, беспощадно уничтожать их исторические и культурные памятники. Это признавали многие немцы. Так бывший до 1948 года министром юстиции Тюрингии Г. Кюльц писал, что линия советских оккупационных властей, особенно учитывая поведение немецких солдат и офицеров в России, «в поразительно малой степени определялась чувствами мести и возмездия» и что основу ее составляло установление разумных отношений с немецким населением.[362].
Если представление о советском солдате, который в освобожденных странах, в том числе и в Германии уже своим присутствием выполнял функции дипломата, можно считать образным выражением, то те, кто оставался в составе ГСВГ, а тем более сотрудники СВАГ, являлись по истине настоящими дипломатами. И если к проступкам, которые совершали только что вышедшие из боя солдаты местное население относилось в какой-то мере с пониманием и списывало их на счет специфики войны, то к поведению сотрудников СВАГ отношение немцев было особым.
Руководство СВАГ и Группы советских войск теоретически понимало, какой положительный эффект могут иметь личные контакты офицеров с немецким населением. Однако на практике, по существу, препятствовало их установлению из соображений «сохранения государственных и военных тайн». Однако главным соображением было сохранение идеологической «чистоты» советского человека. 19 мая 1945 года член военного совета 1-го БФ генерал К.Ф. Телегин в докладе Г.М. Маленкову отмечал следующее: «В настоящий момент, в связи с переходом войск фронта на мирное положение, наибольшую опасность представляет общение военнослужащих с немецким населением. В мирных условиях это общение будет значительно шире, чем во время войны. Есть опасность, что наши люди будут сживаться с немцами, что в этой обстановке у военнослужащих может выветриться чувство ненависти к немецким поработителям».[363]