Возвратясь к отцу моему, снабдившему меня всем потребным, отправился в полк, которого уже нашел в Новогрудке, Виленской губернии, и, к сожалению моему, не поспел к неважному делу, бывшему при местечке Мир[151].

Войска вступили в Польшу разными отрядами: генерал-поручик Ферзен со стороны Рогачева; генерал-поручик граф Мелин со стороны Толочина[152]. Со стороны Лифляндии и Полоцкой губернии [вступили] два отряда; все оные под главным начальством Мих<аила> Никит<ича> Кречетникова.

Вся Молдавская армия, под главным начальством генерал-аншефа Мих<аила> Вас<ильевича> Каховского, переправясь через Днестр в Могилеве, вступила в Польшу; авангардом оной командовал г<енерал>-м<айор> гр. Ираклий Ив<анович> Морков, а под ним флигель-адъютант императрицы гр. Вал<ериан> Ал<ександрович> Зубов. Таким образом, со всех сторон теснили поляков.

Авангард Молдавской армии отделился на большое расстояние от главного корпуса; как презирали поляков, то сразиться с ними было единодушное всех рвение, думая, что при появлении наших войск они тотчас побегут. Но известный польский генерал Костюшко, служивший волонтером в Америке Соединенных Штатов, когда они отложились от Англии, был мужественен и опытом научен в военном искусстве. Узнав, что русский авангард далеко отделился от армии, с значительными силами остановился [он] у Мурахвы. Гр. Морков, не имея достаточного сведения о силе неприятеля, атаковал оного; сражение сделалось упорно, и уже наши стали ослабевать, потеряли много людей и были в опасности быть разбитыми, как, к счастию, обоз авангарда стал показываться из-за горы в пыли. Костюшко, думая, что то идет вся армия, и не быв в силах с оною сразиться, отступил. За сию мнимую победу гр. Морков и все, с ним бывшие, осыпаны награждениями, вместо того чтобы за самовольное отдаление на большое расстояние от армии, подвергая весь авангард опасности быть истреблену, должны бы быть отданы под военный суд. Но тут был брат фаворита, молодой человек с пылким желанием отличиться, вот и вся победа. Последнее было дело той армии под Дубенкой, где Костюшко взял хорошую позицию между болотистыми дефилеями[153], укрепив оные флешами[154]. Поляки защищались храбро; решил дело полковник Паленбах с Елисаветградским конноегерским полком; он овладел сими укреплениями, но сам был убит. После сего вся армия безостановочно шла к Варшаве. С другой стороны граф Мелин и Ферзен, имев небольшое дело под Мстивовом, дошли до Буга, где получили известие от Каховского, что с поляками война кончилась, и чтобы Кречетников с своими отрядами остановился. Вскоре войска наши заняли Варшаву, и конституция [была] уничтожена.

Действительный тайный советник Яков Ефимович Сивере [был] сделан чрезвычайным послом в Польше на место Штакельберга. Каховский был оставлен начальником всех войск в Польше и пожалован графом за успешное окончание сей кампании.

Войска заняли всю Польшу и расположились по квартирам. Козловский полк поступил в виленский отряд под начальством генерал-майора Н. Д. Арсеньева; зима протекла покойно, хотя поляки и показывали нам свое недоброжелательство.

[1793] В 1793 году в январе прибыл командовать войсками генерал-аншеф барон Игельстром, на место графа Каховского. Новый наш командир не оставил нас ни одного месяца на одних квартирах; все войска избили Польшу в шахматы[155]. В апреле взяты были кантонир-квартиры[156] около Варшавы, Гродно и Вильны, не далее одной мили от сих городов. В мае вступили в лагерь, где и простояли до июля, во время которого близ Варшавы производились маневры.

На один из оных [маневров] Игельстром пригласил всех дворов министров, всех знатных чужестранцев и польских магнатов. Маневры состояли в том: артиллерии г<енерал>-м<айор> Тищев с артиллериею поставлен был на горе, которую сам командующий атаковал с остальными войсками; Тищев по некотором времени ретировался; тогда войска заняли его позицию, на которой поставлены были палатки и приготовлен был обеденный стол, которым Игельстром угощал всех им приглашенных генералов и штаб-офицеров. Под кувертом самого хозяина и у многих других нашлись стихи следующего содержания: «Знаете ли, отчего генерал Игельстром так весел? Оттого, что он первую в своей жизни выиграл баталию». (И в самом деле, он не имел никогда случая не только дать баталию, но и никакого сражения [не было] под личным его предводительством.) Какое он ни прилагал старание отыскать сочинителя сего пасквиля, но не мог; сие показывает, как он всегда был нелюбим войском.

При Гродно лагерь [был] усилен, куда и Козловский полк был потребован.

В Гродно открыт был сейм; Сивере потребовал за понесенные убытки Россией в уничтожении конституции, за разрушение вкравшейся анархии, подобной французским якобинам, губернии: Минскую, Подольскую и Волынскую. Долго поляки сопротивлялись, но когда увидели, что ревностнейшие из их патриотов из Гродно пропадали, то по продолжительном прении согласились сказанный край уступить императрице. Но так как в Гродно был и прусский министр Бухгольц и дворы наши были в тесной связи, то поляки справедливо опасались, чтобы король прусский[157] не стал требовать некоторых областей, смежных с его королевством, потому что его министр Лукезини способствовал делать им конституцию 3-го мая[158]. По утверждении на сейме, как сказано, уступить край России, тогда же сделали постановление, что, ежели кто предложит трактовать с Пруссиею в уступке земель от Польши, того тут же на сейме изрубить.

Обряд сейма так происходил. Близ трона, на котором король всякое собрание бывал, вкруг его сидели министры. По сторонам сенаторы. Вдоль стены сделаны были места амфитеатром для депутатов, или, как они называли, послов, от каждого повета[159] по два человека. За ними [находились] зрители, как поляки, так и иностранцы, но последним не дозволялось быть в мундирах и с оружием. Избираем был сеймовый маршал, от которого зависело, если многие требовали голоса, говорить, кому он позволит. На сей сейм был выбран маршалом граф Белинский. Собрание сейма всегда начиналось в 3 часа пополудни; как скоро король садился на трон, то сеймовый маршал объявлял: «Сесия загосна», то есть заседание открыто. На что депутаты отвечали: «Загосна». Ежели сего не скажут, то заседание не почиталось открытым. После сего маршал предлагал, что в прошлом сейме заслушано и не окончено или о чем следует трактовать. Тогда депутаты требовали голоса; сеймовый маршал сказывал: «Ма глас посол», например, «слонимский». Получа позволение, [тот] начинал предлагать, в чем имел нужду. Если его голос был принят собранием, то все закричат: «Сгода». И уже то почитано утвержденным и не могло ничем быть нарушено; если предлагаемое противно, то закричат: «Не позволяй». Ежели же иные кричат «Сгода», а другие «Не позволяй», то собирали голоса подписанием каждого депутата на листе бумаги, который носили для сего особо избранные, и тогда решалось дело по большинству голосов. Иногда случалось, что делали возражения на произнесенную речь, по дозволению сеймового маршала, и должно сказать, что ораторы объяснялись с большим красноречием; иные говорили против короля в самых сильных выражениях, на которые и король отвечал всегда с особливым снисхождением и красноречивым убеждением. Когда же король хотел говорить, то канцлер произносил: «Яснейший пан кроль мовь». Король Станислав Август был прекрасный мущина, высокого роста и важной осанки; на сейме он всегда был в мундире народовой кавалерии.