— Ваши мысли могут дать миру непревзойденный пример инакомыслия, — восхищенно произнесла Наталья. — Не корите себя, ваша потеря изменила Вас, превратила в истинного ценителя своего дела, осознающего великое значение того, чем Вы занимаетесь. И если существует рай, то ваша жена наверняка сейчас смотрит оттуда, восхищается и гордится вашими трудами!..

— Надеюсь, что так и есть… — по-отечески улыбнувшись, ответил Василий Николаевич. — Но я прибыл сюда не для того, чтобы вызвать к себе сочувствие. Мой рассказ лишь должен был убедить вас в моем искреннем стремлении помочь.

— Так и вышло, — ответила улыбкой на улыбку Наталья. — Я поверила Вам и жду не дождусь, когда Вы начнете мне помогать. Обещаю быть послушной пациенткой.

— Отлично! — всплеснул руками доктор. — В таком случае не вижу поводов откладывать лечение…

Прежде чем пообщаться с Лолитой и Ренатой, Василий Николаевич, используя свою методику, стал выяснять обстоятельства самого появления «сестер». Помня рассказ Полянского о тяжелом детстве Натальи и о сразившем ее в юности недуге, он предположил, что именно в больнице девушка обрела свое первое Альтер-эго. Доктор предложил Наталье использовать гипноз, чтобы помочь освежить ее память и не упустить в рассказе ни одной важной детали. Девушка легко согласилась. Василий Николаевич погрузил Наталью в гипнотический сон, включил записывающее устройство и произнес:

— Будь добра, вернись в свое детство. Помнишь, ты была больна: у тебя было воспаление легких? Тебя отвезли в больницу?..

— Да, я еду в скорой… — пробормотала Наталья. — Мне очень плохо — совсем не могу дышать! У меня жар, все мое тело будто объято пламенем… Я готовлюсь умереть…

— Продолжай, — попросил доктор, — что было дальше?

— Меня привезли в больницу, поставили капельницу. Стало чуть легче, но все равно знаю, что смерть скоро придет за мной. Я слышу ее тихие шаги… У меня кружится голова, перед глазами то и дело вспыхивают алые пятна.

Приходит мама — обтирает меня влажной тряпкой. Она наклоняется над раковиной, плачет. Боится, что я замечу ее слезы — вскидывает голову и видит, что рядом с зеркалом на крючке висит дорогой кулон. Золотой! Шепотом она обращается к медсестре — та испуганно вздрагивает и тихо-тихо что-то шепчет моей маме на ухо.

— Наташа, ты слышала этот разговор? Можешь его повторить?

— Да: медсестра рассказывает, что раньше в этом отделении находилась реанимация для новорожденных. Здесь лежали самые тяжелые пациенты, многие из которых не проживали и одного дня. Это украшение нашли рабочие, когда переоборудовали помещение под терапевтический стационар. Наверное, оно принадлежало одному из маленьких пациентов. Когда малыша не стало, отпала необходимость и в этом обереге. Моя мама спрашивает, почему такую ценную вещь не вернули родителям. Медсестра печально качает головой и говорит, что украшение могли попросту потерять в той суматохе, которая творится в реанимации; либо же его попросту было некому вернуть. «Но почему оно висит тут, у всех на виду? — интересуется мама. — Разве вы не боитесь, что его могут украсть?» Медсестра безрадостно усмехается и замечает, что такое «сокровище» никому не нужно — оно хранит на себе печать смерти. Ни рабочие, ни сотрудники больницы, не приходящие посетители и пациенты — никто не прикасается к кулону, зная о судьбе его несчастного владельца. «Что за глупые суеверные небылицы?!» — возмущается моя мама. «Да?! А Вы прикоснитесь к нему!» — шепчет медсестра.

Я вижу, как моя мама тянется к кулону — рука ее дрожит. Она подносит пальцы совсем близко, но так и не решается на прикосновение. Смотрит на меня и говорит, что ей и без проклятий несладко приходится и чужой судьбы ей не надо. Украшение так и остается висеть возле зеркала.

— Что было дальше, Наташа, продолжай…

— Все ушли, я в палате одна. Лежу на жесткой койке и смотрю на кулон. Мне так жаль того малыша, которому так и не удалось познать счастье. Что я со своей болезнью? У меня есть мама, которая обо мне заботится; свой дом и пусть небольшие, но все же радости. А что было у него? Я думаю о том, что с удовольствием поделилась бы с этим бедняжкой своей жизнью… если бы она у меня была.

Встаю с кровати и, опираясь на стену, едва передвигаю ноги. Иду к раковине. Одной рукой опираюсь на зеркало, а другой срываю со стены кулон. Ноги подкашиваются, я падаю, но не выпускаю украшение из рук. Подношу его к глазам — расправивший крылья ангел со сложенными в молитве ладонями будто взывает ко мне, просит меня помочь его хозяйке. К кулону привязана записочка — на прорезиненной ткани выведено: «Лоскутова Ре…» Больше ничего разобрать невозможно — надпись почти стерта. Я думаю, что кулон принадлежал девочке… Наверняка девочке! Бедняжка… Ей наверняка так страшно одной, так печально. Как бы я хотела, чтобы она заняла мое место. Ее бы звали Рената — какое славное имя для очаровательной малышки! Она стала бы такой сильной, такой смелой — совсем не как я… — Наталья мечтательно улыбнулась своим воспоминаниям и замолчала.

— Что было потом? — Голос доктора выдавал его сочувствие и сопереживание.

— Я открываю глаза, — заметно повеселев, произносит Наталья, — и вижу мир совсем другим: радостным, живым, обновленным! У меня ничего не болит, но совсем не это заставляет меня ликовать от счастья — теперь я не одна. Уже никогда не буду одинока! У меня теперь есть сестра — моя лучшая подруга, которая пришла и останется со мной навсегда.

Доктор, внимательно выслушав пациентку, задал несколько дополнительных вопросов. Но делать выводы не спешил.

— Наталья, Вы помните день, когда появилась Лолита? — уточнил он.

— Разумеется, — еще больше повеселела девушка. — Разве можно забывать подобные моменты?! Я помню тот день до мельчайших подробностей.

— Будьте добры, поделитесь своими воспоминаниями, — попросил Василий Николаевич. — Мне тоже не терпится познакомиться с Лолитой. Вернитесь к тем событиям, опишите их в подробностях…

— Мне почти шестнадцать, — вздохнула Наталья. — Я готовлюсь к выпускным экзаменам. Только что мы повздорили с мамой — она запрещает мне отвлекаться от учебы и забивать голову глупостями. Но Рената такая непоседливая, такая энергичная — я не могу отказать ей ни в чем. Мы с ней посещаем клубы, ходим на тусовки… а уж чего стоят наши вылазки в город за покупками! Но маме не нравится такое поведение, и ей не нравится Рената. А я люблю обеих и разрываюсь между моими самыми близкими людьми. Мне больно и обидно оттого, что мама за прошедшие годы так и не примирилась с Ренатой. Я грущу и все никак не могу сосредоточиться на учебниках.

Сегодня к нам в гости пришла мамина подруга — они пьют на кухне чай с вареньем и обсуждают последние новости. Я не люблю подслушивать, а вот Рената любознательна до безобразия. Она приоткрыла дверь и, подставив к образовавшейся щелочке ухо, передает мне все, что слышит. Я пытаюсь не обращать внимания, но одна фраза выводит меня из равновесия. Мама, сетуя на мое поведение, ненароком заикается о том, что родиться нужно было не мне, а моей сестре. Теперь уже я прилипаю к двери и жадно ловлю каждое слово. Мама рассказывает, что вынашивала близнецов, но одна девочка родилась мертвой. Она говорит о том, как жалеет свое погибшее еще в утробе дитя. Ощущение собственной вины ложится на меня тяжелым грузом, давит, угрожая раздавить мою грудную клетку: если бы не я, то у мамы была бы совсем другая дочь. Она стала бы совершенной — умной, ласковой, послушной. Была бы для моей мамы именно той дочерью, о которой та мечтала…

Рената утешает меня, говорит, что моей вины в случившемся нет. Но я не верю ей — все силы моей мамы ушли на то, чтобы выносить меня, а моей сестре совсем ничего не осталось. И она умерла… Сейчас мне так хорошо, так радостно, а эта девочка так и не увидела света. Ей должно быть страшно — там, где она осталась навсегда.

Я рыдаю, оплакивая ту, которую так и не узнала. Почему мама не рассказала мне раньше? Почему не поведала об этом? Наверное потому, что ничего уже не изменишь… Или нет — выход есть всегда, нужно только найти его! Я бросаюсь в объятия Ренаты и прошу у нее разрешения принять к нам еще одного члена семьи. Мне так хочется, чтобы и у другой моей сестры была возможность жить! Рената с радостью соглашается.