Он принял гордую позу и швырнул на пол фотографии. Одна из них, с изображением трехэтажного дома с ложными башенками под Средневековье, среди красивых древних буков, застряла в решетке камина. Фрау Штюбе поддела ее двумя пальцами:

— Хороший дом. Я всегда хотела иметь такой… Как вы думаете, сколько времени уйдет у ГРУ Генштаба Советской армии на проверку этого дела… Мне кажется, немного: ваши коллеги по Политбюро будут торопить разведку. Слишком важная информация…

Да, он знал этих старых, безжалостных пауков. Они с наслаждением будут проверять, потом с радостью смотреть на его бледное угасание на очередных и внеочередных пленумах, издеваться над ним, ожидающим конца проверки, хлопать в потные ладоши во время его падения… Кривошов еле сдержался, чтобы не удавить мерзкую немку своими трясущимися руками. Хотя дело было вовсе не в ней. Она была лишь курьером.

«Ну и провокация. Прямо вербовка через шантаж…» — Тонкая французская сорочка противно прилипла к спине, из луженой глотки готов был вырваться страшный рык, рев раненого медведя. Фрау Штюбе, чувствуя его состояние, на всякий случай обошла вокруг библиотечного стола, отделив себя от непредсказуемого русского двумя метрами полированной поверхности. Наконец Кривошов снова взял себя в руки:

— Что вы хотите? Работать на иностранную разведку я не буду. Это исключается моим положением. Меня же моментально вычислят!

— Мы прекрасно понимаем это. Тем более что ни при каком раскладе судить вас не будут. В крайнем случае ушлют в провинцию или на пенсию. Но потеря положения, почестей, власти…

Зачем вам все эти неприятности? А нам нужна от вас только поддержка работы в Союзе нашей группы КРВТ комиссии по предотвращению передачи Ираку электроники военного назначения. Вам сделать это просто, ваши действия не подконтрольны ни КГБ, ни ГРУ, ни черту, ни Богу. А мы со своей стороны обещаем, что документам по «делу о титане» не будет дан ход.

— Ладно, помогу. Мне раз плюнуть. Но тебя, ведьма, и твоего муженька я из страны выживу. Уж не обессудь, швабра. Готовь чемоданы! — Кривошов со всей силы саданул кулаком по столу. Затем развернулся, демонстративно плюнул на паркет и зашагал обратно.

— Умейте проигрывать, господин Кривошов! Будьте мужчиной… — понеслось ему вслед.

С с суки! — процедил он сквозь зубы и, распахнув двери в банкетный зал, нервно прошел мимо толпы атташе, послов и их декольтированных жен. Мимо консула Штюбе, объясняющего всем, что, «вероятно, господина Кривошова срочно вызвали из за аварии на каком нибудь важном предприятии».

Внизу, оттолкнув чуть замешкавшегося охранника гэбиста, Кривошов влез в бронированный ЗИЛ и прошипел:

— В Кремль!

За его лимузином потянулся кортеж черных «Волг» с включенными синими мигалками и несколько мотоциклистов особого дивизиона ГАИ. Они уже дали вводную своим коллегам на улицах и перекрестках, и те, повелительно поднимая полосатые жезлы, останавливали движение транспорта на маршруте члена Политбюро ЦК КПСС, члена Центральной ревизионной комиссии, возглавлявшего военный отдел промышленного сектора, Николая Ивановича Кривошова…

Именно поэтому на следующий день, когда Манфред появился на квартире консульства, там его ждал кагэбэшник Татаринов, который радостно сообщил, что будет работать вместе с ними и что УКГБ СССР не располагает данными о ввозе на территорию Союза крупной партии электроники военного назначения, а тем более о возможной ее перепродаже Ираку. Манфред другого и не ожидал. Такая реакция госбезопасности была закономерна, как и заявление заместителя министра обороны Союза по вооружению, маршала бронетанковых войск Овсянникова, что никаких закупок не планировалось и не проводилось. Мол, зачем нам, мы сами делаем не хуже. Татаринов, комментируя заявление министра обороны, сказал, разыгрывая дурака, что это, наверное, правда, не станет же Советский Союз нарушать соглашение с КРВТ по таким пустякам, чем вызвал у Манфреда приступ гомерического хохота. Тем не менее Фогельвейде вдруг понял: дело приобретает практически безнадежный оборот.

Министерство обороны никогда не признается в своих действиях, а ведь доказать факт передачи ядерной электроники можно только после того, как она, эта передача, действительно произойдет и будет документально подтверждена. Но именно этого допустить никак нельзя. Военные же могут спокойно прятать электронику на своих секретных объектах, куда попасть просто невозможно.

Государственная тайна. И все. Баста. Перед тем как заснуть на гостиничной кушетке под тиканье кварцевых часов и гомон турецких рабочих под окнами, Манфред решил для себя, что будет копать это безнадежное дело до тех пор, пока его не отзовет Румшевитц или не выставят вон из страны советские власти, объявив персоной нон грата.

Около десяти часов вечера, когда над Москвой уже сгустились сумерки, в квартиру на улицу Кибальчича ввалились Хольм Фритц и Ганс Николь. Они увидели спящего Фогельвейде и сразу начали шептаться:

— Тихо, шеф спит, пошли на кухню.

— Я уже не сплю. После такого хлопка дверью заговорщицкий шепот не имеет смысла! — отозвался Манфред. Он зажег свет в комнате и взял со столика открытую банку пива. У Николя и Фритца был усталый и потасканный вид. Агенты, оказывается, провели время в поездках на метро. Осмотрев роскошные, похожие на дворцы подземные станции центра города, они, как заядлые исследователи, принялись за окраины.

Впечатлений было достаточно. На станции «Университет» у Фритца украли бумажник с двумястами дойчмарками и фотографиями жены и дочки. На «Филях» к Николю привязалась какая то полупьяная старуха, требующая уступить ей место. Она пыталась стянуть Ганса с сиденья, хотя свободных мест в вагоне было полно. На станции «Медведково» того же Ганса, пытающегося познакомиться с двумя симпатичными студентками, обругал «фашистом» и «гитлером» старик с орденскими планками на старом кителе. Студентки, однако, оставили свои телефоны и, с трудом изъясняясь на дикой смеси немецких и английских слов, а также с помощью знаков, выразили желание встретиться в субботу или воскресенье, походить по Кремлю или валютным магазинам, а потом как получится. Вояжи по подземным галереям закончились в Каширском метродепо, куда оперативники КРВТ комиссии ООН уехали, не разобрав объявление машиниста про конечную станцию. Им показалось странным, что все люди вышли, но они не придали этому особого значения, так как по схеме метрополитена, наклеенной над дверью, до конечной оставалось еще три перегона и две станции. В метродепо в вагонах выключили свет, и оперативники оказались в темноте, недалеко от подземных мастерских, где, кроме машиниста поезда, который вскоре ушел, не было ни одной живой души. Они долго бродили по резиновым коврикам смотровых ниш, карабкались среди завалов изношенных электродвигателей и тормозных колодок, аккуратно обходили бесхозно болтающиеся оголенные провода, кричали в гулкие переходы и сквозняки вентиляционных шахт. В конце концов Фритц предложил чего нибудь поджечь и поднять пожарную тревогу и хотя бы таким образом вызвать на помощь персонал метрополитена. Но тут Николь нашел привязанный к потолку шахты длинный синий рельс и принялся стучать по нему куском арматуры. Звук был еще тот. На грохот появился рабочий в замасленной, потерявшей первоначальный цвет телогрейке и двое парней в форме машинистов. Через полчаса все пятеро уже пили водку, купленную за счет Фритца. Звучали тосты за «дружбу народов» и «чтоб никогда не было войны». Пьянка состоялась в какой то маленькой сырой комнатке, обклеенной фотографиями киноактеров. Иностранцев, пошатывающихся от принятого на голодный желудок спиртного, работники депо вывели через действующую трансформаторную подстанцию на участок путей, откуда поезда выходили на линию. Там пьяных «немчур» посадили на медленно проходящий мимо метропоезд. На первой же станции Фритц и Николь выбрались в город и, решив больше не связываться с коварной подземкой, принялись ловить такси. В результате от Каширского метродепо до Раменок с них содрали какую то невообразимую сумму. Но было, как говорится, уже не до жиру…