— Она самая… — разгребая сапогом траву, подтвердил Лузга.

Алешин прислонил свой рюкзак палатку к березе и выудил из него рулетку:

— Нужно померить ширину колеи и сразу звонить в Москву.

— Без сопливых разберемся! — Лузга подхватил рулетку и разложил ее по засыпанной землей ржавой шпале. — Германская ширина. Узкая. Они клали ее под свои вагоны, идущие прямиком из Европы. На инструктаже так говорилось. Черт знает что, мотаемся по болотам, рельсы измеряем. Что за жизнь такая. Где кабаки, где бабы?

— Слушай, Рембо, — задумчиво произнес Кононов, — оставляй нам выпивку, спиртовку и прись обратно. Из Маневичей сразу звони Могиле. Скажешь: «Вместо десяти заготовили всего килограмм грибов». Понял?

— Угу.

Пока Рембо выгружал спиртовку и бутылки, остальные уселись на рюкзаки и принялись пить кофе из термоса. Колбасу с сожалением выкинули. Протухла в поезде. Сыр превратился в сплошную твердую корку. Пришлось открывать консервированного лосося.

Когда Рембо ушел, стало уже совсем темно и принялся накрапывать мелкий дождь. Чаща жила своей жизнью. Где то похрустывали ветви, кричали ночные птицы, шелестела трава, будто кто то осторожно бродил вокруг троих людей, сжимающих в ладонях еле теплые кружки с кофе. Наконец Кононов нарушил молчание:

— Ну ладно, двигаем. Попробуем отыскать то место, куда ведет железка. Неохота возиться с палаткой. А там, глядишь, какая нибудь конура да имеется. Что то же фрицы там построили…

Он сунул в карман перочинный нож, которым выгребал остатки лососины из банки, бросил пустую банку далеко за спину и, включив сильный спелеологический фонарь, поднялся:

— Пошли, едрена матрена, нечего рассиживаться!

Глава 13

Рота военных строителей стояла на перроне уже двадцать минут. Почесываясь и переминаясь с ноги на ногу солдаты внимали плечистому майору одетому в слишком узкую для его дородной фигуры, шинель. Майор постоянно поправлял пуговицу рубашки под галстуком, режущую горло, и обводил взглядом колеблющийся неровный строй:

— Я познакомился с некоторыми служебными карточками. У многих есть серьезные проступки, но по договоренности с командиром части 14228, при условии успешного завершения порученной вам работы, вы будете сразу же уволены в запас, снабжены железнодорожными билетами до пункта проживании и ценными подарками. Ваша работа будет предельно проста…

Стоящий с левого фланга низкорослый боец при этих словах нового начальника с некоторым недоумением покосился на оцепление, состоящее из стрелков с красными общевойсковыми петлицами. Это были странные солдаты. Форма была, как положено, все по уставу, и оружие тоже вроде как табельное… Но только вот лица у всех были какими то слишком откормленными и лоснящимися, как то особенно хищно задирались стволы автоматов, висящих на толстых шеях, да и возраст явно превышал двадцатилетнюю планку. Странные солдаты, скучая, расположились вокруг стоящей на ветру роты военных строителей. Ветер усиливался. Голое, если не считать нескольких старых пакгаузов, место продувалось вдоль и поперек. Кроме приближающегося тепловоза и одинокой фигуры обходчика где то у выходного семафора на сортировочной станции, не было заметно никакого движения.

КамАЗы, доставившие стройбатовцев на станцию, сразу же ушли, забрав с собою только командира второй роты капитана Гарибуллина и старшину, прапорщика Бондарева. Новый же старшина сразу отозвал сержантов на совещание, а майор, в узкой шинели, принялся говорить речь.

Низкорослый солдат вздохнул. Как ни текла крыша щитовой казармы, как ни вонял обливаемый каждое утро мочой памятный камень «В честь первого кубометра бетона на объекте 2578», как ни были коварны шаткие подмостки и еле видимые ограждения внутри и вокруг маточной ракетной шахты, которая пока еще зияла в степи простой штольней, а все это уже было привычным и практически родным. И когда на рассвете из наспех покормленных старослужащих сформировали роту для переброски черт знает куда, а потом, небрежно пошмонав вещи, повезли по степи, подолгу объезжая огромные поля космических радиорелейных трансляторов, у солдат это энтузиазма не вызвало. Угрюмо глядя на ряды бетонных столбиков в колючей проволоке и стальные низкорослые башенки огневых точек первого уровня прикрытия, солдаты кутались в воротники бушлатов и булькали утренним чаем в животах, в такт громыханию рессор грузовиков, шедших к сортировочной станции через холмы по бездорожью. Когда неделю назад министр обороны подписал долгожданный приказ об увольнении в запас срочников, старослужащие принялись наседать на комбата, требуя дать им какую нибудь последнюю «аккордную» работу. Всем очень хотелось попасть домой до ноябрьских праздников. Уже был намечен и объем работ. Предполагалось, что сорок пять солдат дембелей полностью подготовят к монтажу оборудование в помещении центрального пункта управления. Ничего особо надрывного. Так, отделка. И вдруг: командировка в неизвестность. Вокруг автоматчики, к товарному составу прицеплены три плацкартных вагона, странный майор, нервничая и злясь, пытается втемяшить в головы под голубовато серыми шапками с алюминиевыми кокардами мысль о сугубой секретности предстоящей работы… Неожиданно грустные размышления низкорослого солдата были прерваны хриплым голосом бойца, стоящего сзади:

— Лысый, курить дай!

Лысов передал назад сырую сигарету. Там принялись шарить по карманам в поисках спичек. Стоящие особняком на правом фланге узбеки уже потихоньку курили. Нурали, их вожак, спрятавшись за спины первых шеренг, сидел на корточках и вызывающе поглядывал на стоящих рядом «не узбеков». «Не узбеки» — это двое грузин, один казах, четверо украинцев, трое прибалтов и пятеро русских. Вражда и неприязнь двух группировок, сложившаяся в трех строительных ротах, оставшихся сейчас на основном объекте в/ч 14228, автоматически перенеслась на два взвода сводной дембельской роты, ждущей сейчас погрузки в вагоны. Нурали чувствовал, что его земляки теперь острее нуждаются в нем, как в лидере. В большинстве своем хилые, болезненные узбекские юноши, попавшие в стройбат прямо с отравленных гербицидами хлопковых полей, темные, дремучие, с застывшими в подсознании феодальными пережитками, сплачивались вокруг громадного Нурали, признавая его вождем, проповедующим элементарную идею — «Великий Узбекистан». Все они представляли собой упрямую компанию, имеющую одну цель: показать этим «русакам», что такое настоящие джигиты. Узбеки пытались установить полный контроль в части, пользуясь своим численным преимуществом. Борьба шла за места каптерщиков в ротах, за койки подальше от окна и поближе к самодельной печке, за право первыми входить в столовую, первыми получать пайки и привилегию не посылать своих новобранцев, или попросту «духов», в наряды на посудомойку, за дровами, за водой, на картошку и так далее. Война шла за место перед старым телевизором, за хорошие новые лопаты и носилки для раствора, за новые сапоги и бушлаты, за «обделанные» для неизбежного дембеля кожаные ремни, за посылки и денежные переводы, сигареты, нитки, иголки, почтовые конверты, слова, взгляды и просто так…

У сидящего сейчас в середине строя главаря узбека был повод ехидничать. Позавчера, после напряженно прошедшего ужина, дежурный по части прапорщик Кутейщиков избил узбекского «духа» за то, что тот уронил на пол драгоценные пайки масла, представляющие собой двадцатиграммовые прогорклые желтые кружечки. Бил Кутейщиков под одобрительный гул «не узбеков» и угрожающий гомон узбеков. Нурали, разыгрывая справедливость, не дал землякам вступиться за своего «духа», желая получить моральную фору. Ближе к вечерней поверке вся вторая рота собралась перед телевизором смотреть очередную серию «Трех мушкетеров» с Боярским и Табаковым. В начале девятого Нурали, сидящий, как и подобает лидеру группировки, в самом первом ряду, привстал с табуретки и, ковыряясь в зубах, переключил телик на второй общесоюзный канал, где после «Спокойной ночи, малыши» начался концерт Самаркандского фольклорного ансамбля. Услышав родные звуки, узбеки взвыли от восторга, а «не узбеки» переглянулись. Мощный, с маленькими бычьими глазками, Лешев из Владимира, раздвигая ногами табуреты, подошел к телевизору и переключил обратно на «Мушкетеров».