— Пётр Андреич, подь ко мне, — поманил он Толстого. — Ты тут не токмо мои глаза и уши, но и ум, понял? Летом свобожу. От всякой тягости. Будешь на покое.

В «Путевом юрнале» появилась короткая запись: «Ноября, 5-го дня. На судне своём, на котором из Москвы прибыли, пошли из Астрахани. Греблею и бечевою за противным ветром».

Тому турок грозен, кто ленив да розен.

Коль в страхе живёшь, в страхе и помрёшь.

Наскочил татарин, ан отскочил ударен.

Межи да грани — ссоры да брани.

На обеде все соседи, а пришла беда, они

прочь, как вода.

Пословицы-поговорки

...Царь повелевает Сенату заготовить лошадей на всём его пути, так что он может прибыть в Москву недели через две или три. Полагают, что он съездит в Петербург и рассчитывает вернуться в Астрахань к концу будущего марта. Здесь уверены также, что турки не станут ни в каком случае препятствовать Царю в его планах; подтверждение тому доставлено последним курьером из Константинополя. Я получил с тем же курьером письмо от маркиза де Бонака, который сообщает мне, что турки будут очень рады не доходить до разрыва с Царём...

...Толстой оставлен в Астрахани. Это человек тонкого ума, твёрдого характера и умеющий давать ловкий оборот делам, которым желает успеха.

Кампредон — кардиналу Дюбуа

Как стал быть здесь слух, что король польский начал быть болен и по всем оказательствам жизни его продолжительной быть не чают, то при здешнем дворе начали быть предложения и негоциации, кого по нынешнем короле избрать на тот престол. Министры английской и саксонской усильно домогаются здесь, чтоб утвердить на том престоле сына нынешнего короля... Регент и кардинал Дюбуа на те предложения мало склонности показали... Пред нескольким временем Конт де ла Марк рассуждал со мною партикулярно, не можно ль учинить супружества между Вашею средней дщерью (Елизаветой) и дуком Бурбонским и чтоб Вы изволили помощи возвести его, дука, на польский престол. Я отвечал, что воли Вашей не ведаю, однако говорил, что удобнее быть супружеству между дуком Бурбонским и меньшею дщерью царя Иоанна Алексеевича (Прасковьею), а среднюю Вашу дщерь сочетать с сыном дукарегента дуком Шартром. Сего месяца в 13 ездил я нарочно в Версалию, и кардинал начал мне говорить, что при дворе Вашем цесарский министр старается, чтобы учинить обязательство между Вами и Цесарем, только он, кардинал, не надеется, чтобы Вы к тому склониться изволили, ибо легко изволите усмотреть, что союз с Королём Французскими Вам прибыточнее, чем с Цесарем... Кардинал сказал, что императорский титул дан будет тотчас по заключении союза. Кардинал продолжал, что при Порте некоторые державы стараются склонить турок к войне с Вами... Потом кардинал, взяв меня за руку, сказал, что он любит меня, как родного брата, и для того откроет мне последний важный секрет... дук-регент презрел дочь Цесаря и дочь Короля Португальского и намерен обязаться свойством с Вами.

Василий Лукич Долгоруков из Парижа — Петру

Приезжие нагайцы, человек шестнадцать, некоторые из Астрахани, а некоторые из степи, сказывали разные вести. Одни подтверждают, что Ваше Величество при настоящей кампании как на Шемаху, так и на Хиву намерение войско посылать имеете. А другие сказывают, будто на лезгинской стороне более дела не будет, понеже посылка против лезгинцов, а наипаче пришествие Ваше в Астрахань султану турецкому немалую подало суспицию (подозрение), чего ради зачал со всяким поспешением войско собирати на оборону, а меж тем будто писал до Вашего Величества, спрашивая, за какую причину и под каким намерением приехать изволили. Также на письме объявил: ежели дальше подле границ его войско посылать будете, то он, султан, войну декларировать будет. И Ваше Величество будто ответу учинили, яко же приезд Ваш в Астрахань случился гульбы ради... однако ж по окончанию велели войску паки назад возвращаться в Астрахань, понеже и с хивинцами такое же дело имеете, а что сами в скорых числах к Санкт-Петербургу путь восприять намерены и протчая.

Флорио Беневени — Петру

   — Мой повелитель, разве ты лишил меня своего высокого и благословлённого Аллахом доверия?

   — Почему ты так думаешь?

   — Не ты ли, о любимец Пророка и мудрейший из избранных им для управления народом, только что настаивал на газавате?

   — Нас перестали бояться! Неверные думают, что мы стоим на нетвёрдых ногах, что наша армия разучилась побеждать.

   — Прости меня, благословенный, но как ни горько сознавать, наше воинство и в самом деле небоеспособно. Разве ты забыл позорный мир с австрийцами? Тогда мы потеряли Банат, Сербию с Белградом, часть Славонии, Северную Боснию и часть Валахии. А ведь это было совсем недавно, прошло всего четыре года.

   — Мы оправились. Ты хорошо управлял, мой везир.

   — Ты забыл, о великодушнейший, что я докладывал тебе тогда? Позволь напомнить тебе эти исполненные горечи строки.

Великий везир Дамад Ибрагим Невшехирли достал из рукава свиток, неторопливо развернул его, приблизил к глазам и стал читать:

   — «Состояние наших войск известно. Даже если у неприятеля будет 10 тысяч человек, 100 тысяч наших воинов не смогут им противостоять и побегут...» Ты настаиваешь, чтобы мы остановили русского царя, чтобы мы объявили ему войну, немедленно и решительно, что он отступит и уступит нам завоёванные им персидские провинции по берегу Каспийского моря...

   — Да, я так сказал, — довольно вяло, впрочем, произнёс султан Ахмед со своего возвышения.

   — О мой повелитель, в тебе кипит кровь воинов Пророка, распространивших свою власть и своё оружие на все стороны света, подчинивших исламу полмира. Но ты забыл, что и неверные вошли в силу. Русский царь сокрушил короля шведов, у него сильное и хорошо организованное войско. А король шведов, как ты помнишь, почитался непобедимым у гяуров.

   — Со времени поражения короля Карла прошло много лет...

   — Да, но за эти годы русский царь ещё более усилился, — бесцеремонно перебил везир своего повелителя.

   — Что же ты предлагаешь, мой везир? — лениво вопросил султан. Он не любил разговоров на такие темы. Он вообще не любил политики. Довольно того, что он властелин огромной и могущественной империи, что перед ним все падают ниц, что имя его повергает в трепет царства, королевства и народы. Пусть политикой занимается везир. Ему повезло наконец: его правая рука — великий везир Дамад-паша наделён истинной мудростью и его советы всегда полны благоразумия. Но должен же он, султан, время от времени подвергать всё сомнению, как советуют мудрецы и на Востоке и на Западе. Он чувствовал себя обязанным являть свою волю. Она должна быть непреклонной, верно. Но лишь в том случае, когда эта непреклонность не вступит в противоречие с интересами империи и не послужит умалению его высокого имени.

   — Так что ты предлагаешь? — повторил он, видя, что Дамад-паша отчего-то замешкался с ответом.

   — Я предлагаю слова, а не дела, мой повелитель. Мы будем непрестанно говорить о войне, пугать войной, раздувать нашу мощь. Этого будет достаточно. Царь задумается. Я постараюсь, чтобы отовсюду до него доходили слухи о движении наших войск, о наших усиленных военных приготовлениях. Я вызову его посланников и буду грозен и непреклонен. Я сошлюсь на твою священную волю.

   — Да-да, сошлись на мою волю, — кивнул головой султан. — Я не потерплю вторжения в шахские земли. Они должны принадлежать нам. Это сфера наших интересов, и никто не смеет посягать на них. С какой это стати русский царь позволил себе столь глубокое продвижение на Восток?!

   — Гнев твой праведен, мой повелитель. — Везир был серьёзен. — Но могу заверить тебя, что он вынужден будет уйти. Его гарнизоны будут постепенно перебиты, его укрепления разрушены. Уже сейчас они в постоянной осаде. И мне доносят, что кольцо бедствий вокруг них постепенно сжимается.