- Осторожно надо, больной, - приятный женский голос обласкал слух. Затем по лицу прошлось что-то нежное и прохладное. Это было так приятно, что сам того не желая, я расплылся в улыбке, а в памяти всплыла любимая фраза моей очень старой и почти забытой подруги: «Мужчины как дети». Правдивая фраза!

«Ладно, - подумал я. - Попытка номер два». Очень медленно, буквально по мини-миллиметру я поднимал свободное веко (второе по неизвестным причинам раскрыться не могло). Точечка света росла с каждой секундой, пока не превратилась в полноценный живописный натюрморт. Кристальной белизны потолок, у изголовья лимонное дерево, в распахнутое настежь окно радостно светит солнце. Вдали виднеется шпиль какой-то церкви, готовый пронзить ярко-синее небо без единого облачка. Эх, красотень!

- Не туда смотришь, кэп, - сказал все тот же голос с хрипотцой.

Поворачиваю голову. Это далось с трудом: шейные позвонки хрустнули с такой силой, что я дал себе зарок впредь никогда не беспокоить поврежденные кости, пока они не вылечатся. В ногах стоял ухмыляющийся Аскорбин и смотрел на меня своими внимательными голубыми глазами; в дальнем левом углу копошилась миловидная медсестра. М-да... как только мой глаз узрел ее аппетитную попку - я ожил... и не только я. Чтобы ничем ненароком не обидеть эту девочку, мне пришлось согнуть ноги в коленях. Напарник, заметив мои манипуляции с конечностями, заухмылялся еще больше.

- Где я? - спрашиваю его, хотя уже и сам догадался.

- В госпитале, - отвечает боевой товарищ и со смаком откусывает большой кусок яблока.

- Нахрена так точно, - поморщился я. - Город какой?

- Рим, - ответил Аскорбин, старательно пережевывая. - Ты помнишь что-нибудь?

Копнув дебри своей бездонной памяти, я был вынужден признать, что ничего не помню, потому что эта чертовка показала мне смачную дулю, сообщая этим самым, что у меня одной проблемой со здоровьем стало больше.

- Ничего, - пожал я плечами и тут же скривился от боли.

- И чего вы такой неугомонный, больной? - ко мне подошла медсестра с приготовленным для укола шприцем. И тут, скажу я, смелость моя отступила на второй план.

- Может быть, обойдемся без укола?

- Молчите, - оборвала меня девушка. - Дайте сюда руку, - она требовательно протянула свою ладонь. В поисках спасения я посмотрел на напарника. А тот, собака, как ни в чем не бывало продолжал жевать и с интересом смотреть на приготовления к моей «казни».

«Что за черт? - во мне вспыхнула злость. - Какая-то малявка будет мной руководить?!»

- Девушка... - начинаю я и осекаюсь на полуслове, застряв взглядом в ее глубоких карих глазах. Обрамленные пушистыми ресницами, они превратились в два огромных озера, а те, в свою очередь, в омуты. Не отдавая себе отчета в действиях, я протягиваю ей руку, и она делает укол. Боли нет. Есть только ее глаза и пухленькие губки.

- Вот видите, - говорит она. - А вы боялись.

- А еще две недели подряд безбожно матерился, - вставил сержант, снова хрустнув яблоком. Проделав эту процедуру пару раз, Аскорбин метнул огрызок в окно, и зазвеневшая урна возле ворот госпиталя лаконично намекнула, что трехочковый засчитан и «Chicago Bulls» - любимая команда напарника - выходят в финал. - Yes!!! Мастерство не пропьешь.

- Алкоголик, - бросила медсестра, презрительно сморщив носик.

- Да что вы, барышня, я ж не пью, - приложил к груди пятерню сержант. - Разве ж можно обвинять человека в болезненном злоупотреблении только из-за одной фразы?!

- Который раз убеждаюсь, Аскорбин, что ты трепло, - проговорил я. - У вас в Праге все такие?

- Какие такие? - деланно удивился чех.

- Да вот такие, - я задумался, подбирая цензурный эпитет, и когда нашел, сказал, - болтливые. О! Ты мне светленького принес?

- Немецкого или чешского? - осведомился Аскорбин.

- Хмельного, - сказал я. - А больше меня ничто не интересует.

- В госпитале запрещено распитие спиртных напитков! - вознегодовала девушка.

- А как же культура наших народов?

- Да засунь ты себе свою культуру... - разозлилась девушка. Аскорбин же указал пальцем на меня и одними губами произнес: «И ты, кэп, свою туда же засунь. Вместе ходить будем».

- Милая девушка, вы так прекрасны, когда злитесь, - елейным голосом проворковал я (насколько это было возможно). - А когда вы говорите что-то, ваш носик так красиво дергается, - я заулыбался самой светской улыбкой. Спокойная речь заставила медсестричку зардеться, и она, потупившись, обтянула свой беленький халатик. «Ладно, - сказала она. - По одной можно». После этих слов кареглазая красотка вышла из палаты.

Пока девушка покидала помещение, две пары глаз восхищенно взирали на ее идеальные формы. Но едва щелкнул замок, как я обратил все свое внимание на товарища:

- Настоящий мужчина никогда не будет долго смотреть в одну сторону, если там нет замечательных женских прелестей.

- Это точно, командир, - щелкнул пальцами парень. - Тебе банку открыть, я полагаю?

- А ты еще не открыл? - удивился я. - ЖИВО!

- Есть, капитан, - козырнул напарник и достал из пакета две банки пива. Пшикнув, банка перекочевала в мои загребущие лапы, и я с наслаждением присосался к ней.

- Ох, - я даже зажмурился от удовольствия. - Давненько... давненько не пил холодненького. Класс!

Пиво немножко горчило на языке, вызывая целую бурю положительных эмоций. Наконец-то хоть какой-то отдых после вечных перестрелок и прогулок рука об руку с госпожой Смертью.

- Медицина говорит, что скоро на ноги тебя поставит, - сообщил сержант.

- Не-а, - мотнул я головой. - Я еще полежу и на ее попку погляжу. - Я подумал с секунду и припечатал напоследок: - И, может быть, пощупаю.

- Все, - вынес диагноз Аскорбин. - Кэп здоров!

- А я и не болел, - осклабился я. - Еще по одной давай.

Напарник заговорщицки подмигнул и выудил из нагрудного кармана небольшую фляжку с коньяком. Фляга была из закаленного хрусталя. Поэтому я не только разобрал, что внутри, но и полюбовался радужными бликами от приветливого и мягкого итальянского солнца, ласкающего эту землю не один десяток лет.

- Вот это я понимаю, - сказал я. - Подготовился для посещения страждущей души. Объявляю вам благодарность, сержант.

Аскорбин протянул мне флягу:

- Не увлекайся, а то просекут.

- А ты не парься, мелкий. Где наши, кстати?

- На задании, - ответил сержант. - Это... командир, можно глоток?

- Нет, - улыбнулся я хищно. - Это помощь пострадавшим от войны, - и спрятал четвертинку под подушку. Поманив пальцем напарника, я прошептал: - Может, раскачу с сестричкой.

- Ой, Лис, - отошел от меня Аскорбин, - хитрый ты кадр.

- А я еще и не то могу. Ладно, вали на все четыре стороны. Отпускаю. Спасибо, что навестил.

После визита сержанта прошло три дня. Я уже мог - с разрешения врачей - выбираться в госпитальный парк на прогулку. Естественно, в форме; не мог же я разгуливать в одном исподнем по приличному месту. Так что вид у меня был бравый и независимый. Товарищи по несчастью косились на меня с уважением и завистью, а персонал с неодобрением. Впрочем, женская его часть взгляды бросала далеко не двусмысленные, теша мое самолюбие и гордость.

Опираясь на тросточку, я медленно шел к небольшому фонтанчику. Это было мое самое любимое место во всем госпитале. Конечно, на Вечный город открывался хороший вид и из палаты, но я предпочел побродить там, где царила мягкая прохлада и свежесть. Короче, здесь было самое благословенное после Северной Африки место - тенек. Как мало нужно для солдата.

Только я присел на холодный гранит и опустил руку в прозрачную воду, где - вот красота-то! - резвились золотые рыбки и отражались белые облака, лениво плывущие по небосклону, как вдруг...

- И вы здесь, мой рыцарь без страха и упрека? - возле меня остановилась моя медсестричка, иронично глядя на меня.

- Тут-тут, - протянул я. - Где ж мне еще быть?

- В палате, - лаконично ответила девушка.