- Подними свои вещи. - Май собирался выпроводить меня на поверхность. Избавиться от меня - как избавлялся после уроков, когда я пытался поговорить с ним.

Потому, что мне не с кем больше говорить. Только с учителем-монахом, который считает меня бездарным снобом. Наверное, я совсем не уважаю себя, раз пытаюсь каждый раз. Но... я же вижу, он мог бы меня понять. Он пишет не потому, что должен, а потому, что у него это в глазах и в пальцах. Я видел, как он на уроках рисует, он - настоящий.

Настоящий Май думает, что я ничтожество.

Я вернулся за рюкзаком, бросив взгляд на участок панорамы, который испортил. Они правы: я испортил. Вместо охры пестрело изумрудно-зелёное пятно - глаза подвели, и я ошибся с цветами.

Один из мальчишек, что мыли пол, застыл, приоткрыв рот и распахнув васильково-синие глаза. Он тоже смотрел мой участок картины. Монах вдохнул судорожно - и закричал.

Долгая ровная нота вопля, пока не закончилось дыхание. Монах кричал от боли, они всегда кричат от боли, пока Рыба перехватывает контроль.

Вод раскинул руки в стороны, запрокинул голову к нарисованному небу - так резко, что я слышал, как хрустнула шея - и помчался. Вперёд, на картину, пытаясь в неё вбежать. Натолкнулся на красноносого монаха, бросившегося ему наперерез. Сбил его с ног, отскочил, как бильярдный шар, и побежал в другую сторону.

Монахи брались за руки, замыкая одержимого в круг. Он будет носиться, не пытаясь вырваться, отскакивать от препятствий, мчатся в другую сторону, пока усталость не подломит ему ноги. Тогда или Рыба его бросит, оставив измотанного парня с осколками воспоминаний о космосе и голоде, или его свяжут, обколют препаратами и будут надеяться, что однажды его разум вернётся. Таков протокол.

Май спешил занять место в круге. Я рванул ему наперерез.

За миг до того как потерял разум, вод смотрел на нарисованный мной участок. Участок, за который ответственен Май.

- Наверх. - Упёрся я кулаками в грудь Мая. - Отведи меня наверх. Сейчас же!

Ракхен глянул на закрывшийся круг, на мечущегося в нём парня - на меня. Вероятность семьдесят процентов, что Рыба бросит сосуд - и перепрыгнет в другого. Самого восприимчивого. Например, в аристу с механикой в крови.

Май схватил меня за руку и побежал к выходу.

Рюкзак больно бил по спине - особенно когда я перепрыгивал через вещи, брошенные на полу монахами. Я задыхался. Когда терял темп - Май толкал меня в спину, тоже больно. Сзади донёсся крик. Ещё один. И ещё один.

Рыба, перебирала одного вода за другим, или, может быть, захватывала сразу нескольких.

Мимо золотой ланью промчалась Дейке. Туфли в одной руке - сумка в другой. Она бежала так быстро, что могла бы выиграть городской марафон. Несмотря на хромоту.

Что-то было не так с её стопой.

Мария Дейке обернулась - и я узнал её.

Продолговатое фарфоровое лицо. Испуганные тёмные глаза. Высокая благородная шея и руки, раньше - тонкие, как у всех подростков, сейчас - холёные и женственные. Под взметнувшимися волосами - изуродованное ухо и рыжие шрамы, тянущиеся по шее вниз.

Я споткнулся и упал.

Май подхватил меня, вздёргивая вверх, и вновь толкнул вперёд.

Мария исчезла, опередив нас. Я не видел, куда она побежала. Я не смог, бы её догнать.

Но теперь я узнал её, и она не скроется.

Она - Золушка.

Старше, красивее, много лет прошло. Но она - Золушка, которая погибла в моём сне.

Не только мы стремились покинуть подземный город. По коридору-улице нёсся человеческий поток. Рабочие, бросив обязанности, спешили к эскалаторным лестницам. Не давка, но возбуждённое перепуганное течение, грозящее в неё перерасти.

Май увлёк меня в сторону, в пространство между двумя вцементированными киосками. Узко и пыльно, и очень тесно - потому, что втолкнув меня, Май шагнул в укрытие следом. Ему пришлось развернуться боком, он закрывал мне обзор - и закрывал меня от возможных ударов.

Почти сразу на железные стенки киосков набросился прилив ударов от локтей и коленей. Стенки дребезжали. Болезненные вскрики, свистки дефендоров, хрипящий громкоговоритель.

Человеческая река, вышла из берегов, и это сделал я.

Рыба, конечно. Но её вызвал - я. Я не знаю как.

Я зажмурился, слушая, как несётся поток. Дышит, шумит, вскрикивает. Запоминал, чтобы потом нарисовать: не образ, но впечатление.

Май повернулся и встряхнул меня, заставив открыть глаза. В полумраке не разглядеть мои зрачки, но он пытался.

- Я нормально. - Перекричал я шум. - Я - это я.

Я не подхватил Рыбу.

Я - человек без иммунной системы, гуляющий в чумном городе. Рыбьем городе.

Гул уменьшился.

- Сейчас пойдём. - Попытался успокоить то ли меня, то ли себя Май.

- Ты же вод. Ты не должен бояться.

Май Ракхен нервно рассмеялся, и выбрался из укрытия. Рукав его куртки оторвался, а татуировки на предплечьях прочертили длинные царапины.

Эскалатор отключили, как и цветную праздничную рекламу. Подниматься наверх пришлось изнуряюще долго и в почти полной темноте. Мне всё казалось, что из этой тьмы, со всех сторон, на меня глядит Рыба, и она сейчас на меня бросится. Что это она шепчет, а не шаркают стопы идущих рядом людей. Я не мог не дрожать, и не мог не цепляться за руку Мая. Это стыдно, но все силы уходили на то, чтобы не вопить и не мчаться вперёд, зарождая ещё одну давку.

А у самого выхода я сбежал. Выдернул из кармана Мая мятую брошюру с портретом Золушки, и рванул - не останавливаясь, даже когда Май звал меня по имени.

Ему нужно будет вернуться вниз, к обязанностям монаха. А мне - подумать. Я пришёл в Рыбий город за ответами, и я получил их. Искусство является ответом.

2.2. Рыбослужение

- Все на месте? - голос из коридора.

Лирнов ворвался в храм - он всегда врывался: широкими чуть шаркающими шагами, хлопая дверью. Взгляд отца скользнул по нам, пересчитывая, инспектируя.

Я поклонился, положив обе ладони на сердце. Желудок испуганно сжался, когда моих туфель коснулась его тень. Замерла, принюхиваясь, выискивая недостатки. Мазнула чёрным языком и ушла к Андрею.

Предстоит вытерпеть очередное скучное рыбослужение.

- Вчера воды наткнулись на новую планету. - Прошёл Лирнов в центр храмовой комнаты. - Вероятность тридцать процентов, что по соседству была другая. Это на два порядка выше нормы, так что у нас хороший шанс и надо постараться. Один из трёх, почти один из трёх.

Линров потёр запястья, которые обнимала чёрная лента джаута. Такая же лента закрывала его лоб. Джауты есть только у главных семей, это дорогая штуковина с тонкой наладкой.

Храм настраивался на частоту мозговых волн моего отца, и на его стенах проступили плавающие жемчужные разводы.

- Так. Время. - Поторопил Лирнов.

Вопреки обыкновению, он не опоздал сегодня, и я не успел спросить у мамы, кто мою комнату убирал, и куда перенесли картины. Сегодня она надела воздушное кремовое платье, и выглядела отсутствующей. С ней иногда такое бывает.

Андрей взял маму за руку, и повёл к серебристому кругу, нарисованному на полу. К разводам на стенах добавились полосы черноты и кобальтово-синего. Я занял место напротив мамы. Лиан - напротив Андрея.

Отец закрыл глаза в центре круга. Открыл.

- Нет, дорогая. - Лирнов взял Лиан за локоть, и вывел из радиуса действия устройства. - Сегодня без тебя, дело ответственное.

«Ты ещё чужая» - имел он ввиду.

Я сместился, так, чтобы треугольник получился равносторонним.

Лирнов высокий. Сначала замечаешь это - а потом ширину плеч и длину рук. Сегодня на нём чёрный деловой костюме и такая же рубашка. На похоронах был, что ли?

У моего отца тёмные волосы, седеющие на макушке и висках, крепкая бульдожья челюсть, серый тяжёлый взгляд, быстрые неаккуратные жесты и громкий голос. Как будто он всё время орёт на собеседника. Когда же он злится, можно оглохнуть.

- Планета, планета, планета. - Расфокусированный взгляд Лирнова ушёл мне за плечо.