— Пусти, дочка, задушишь. Ну, право же, пусти, — смущенно бормотал Андрей Андреевич, стараясь освободиться из ее объятий. — Накрой-ка лучше на стол и накорми отца. Мне опять на урок идти надо.

За обедом Андрей Андреевич рассказал дочери о событиях в верхнем классе, о своих мыслях и переживаниях.

— Ах, какой народ — эти мальчики с петербургской окраины — говорил он. — Любознательные, умные, добрые, чуткие. Есть, например, там среди них Александр Попов…

— Попов! — воскликнула Наташа и густо покраснела.

— Да, Попов. Он у них авдитор, вроде старшего в классе. Ты его знаешь?

— Да. Я познакомилась с ним недавно.

— Чудесный парень, талантливый, не по годам умный. Знаешь. Наташенька, он мне чем-то Ломоносова напоминает.

— Нет, папочка, он совсем не похож на Ломоносова.

— Да, конечно. Но я говорю не о внешнем сходстве, а о таком же благородном стремлении к знаниям.

— Мне кажется, папа, что ты его чересчур хвалишь. Обыкновенный охтенский мальчишка, невоспитанный и грубый.

— Нет, нет, Наташа, ты совсем не разбираешься в людях. Я приглашу его к нам, обязательно приглашу. Ты убедишься, что я был прав.

Наташа поймала себя на мысли, что она была бы рада приходу Саши. Но эту мысль сразу же вытеснили другие, более важные. Отцу необходимо сшить новый сюртук. Тот, который на нем, уже не поддается штопке. Нехороши и панталоны, протертые насквозь и давно вышедшие из моды. Теперь, когда жалование не будет уходить на вино, может быть, и она сумеет обзавестись новым платьем к пасхе. Но об этом пока не стоит думать.

Главное — одеть отца, пополнить его ветхий гардероб бельем и обувью. На это потребуется много денег… Да, денег! Завтра опять провизию не на что покупать, придется еще раз брать в долг у Апацкого. Как неприятно просить деньги у человека, который оказывает тебе чересчур большое внимание!..

2

Дни шли за днями. Учитель словесности втянулся в работу и все больше сживался с учениками. Пользуясь частым отсутствием других учителей, Редкозубов две трети учебного времени занимал своими уроками Уже были пройдены грамматика Ломоносова, его литературные труды. Андрей Андреевич приносил в класс сочинения Державина, Фонвизина, Новикова, Шекспира, познакомил воспитанников с историей русского государства, изучал с ними географию, помогал им решать задачи по арифметике, объяснял основы алгебры и геометрии.

Спустя три месяца Редкозубов, к великому своему огорчению, убедился, что в математике и физике исчерпал все свои познания.

Немец Дейч, который вел предметы, продолжал топтаться на месте. На любознательные вопросы учеников он отвечал розгами и добился того, чего хотел: его оставили в покое.

В штате училища была вакантная должность профессора математики. Редкозубов знал об этом и не мог понять, почему начальство не предпринимает никаких попыток заместить ее. Правда, профессоров в Петербурге не так уж много, но и школ инженерных в России единицы. Почему бы Академии наук не оказать им помощь?

Как-то Андрей Андреевич остановил в коридоре Путихова и заговорил с ним об учениках верхнего класса, о необходимости пригласить для них профессора.

— Евлампий Тихонович, — сказал он, — мальчики делают успехи в математике. Пришло время использовать профессорское жалованье по назначению.

Редкозубов и не подозревал, что попал не в бровь, а в глаз. Путихов сам расписывался в ведомости за профессора. Он вспылил.

— А тебе какое дело? Уж не ты ли на оную должность метишь?

— Побойся бога, Евлампий Тихонович. Могу ли я об этом думать? Об учениках забочусь.

— Что-то ты в последнее время чересчур усердствуешь, Андрей Андреевич. Учителя даже обижаться начали. Свои порядки заводишь, — смотри не прошибись. А профессор мне не нужен.

— Евлампий Тихонович, училище не твоя вотчина, я к директору пойду.

— Ты… ты? На кого хвост поднимаешь? На меня? — разволновался Путихов. — Кто тебя из грязи вытащил, кто тебе службу дал? Околел бы под забором, кабы я тебя не поддержал.

Редкозубов замотал головой, втянутой в плечи, точно слова Путихова хлестали его по щекам.

Ничтожный чинуша, неуч, вправе безнаказанно издеваться над ним.

Андрей Андреевич представил себе, как опускался перед титулярным советником на колени, как целовал ему руку. Хлынуло чувство презрения к себе, ненависти к Путихову, мелькнуло желание сделать что-нибудь непоправимое: разбить себе голову о стену или броситься на Евлампия и душить, душить его до смерти.

Редкозубов беспомощно оглянулся и вдруг увидел группу учеников и среди них Сашу Попова. Мальчики стояли в сторонке и явно прислушивались к перебранке. Улыбка сочувствия и одобрения на лице Попова вернула учителю самообладание. В глазах, поднятых им на Путихова, не было и тени робости.

— Как хочешь, Евлампий Тихонович, — твердо сказал он, — а я буду говорить с директором.

— И ты это заявляешь мне, мне? — Путихов вытянул шею, лицо его побагровело. — Ты не знаешь, что я в особом, отменном доверии генерала? Только слово скажи, — пулей вылетишь из училища, из квартиры выгоню, на весь Петербург ославлю.

На крик титулярного советника из канцелярии выскочили учителя Семен Апацкий подбежал к Путихову и взял его за руку.

— Евлампий Тихонович, дорогуша, успокойся! Право слово, неловко, ученики кругом… Эй вы, марш отсюда! — крикнул Апацкий и, повернувшись к Редкозубову, спросил: — Чем это вы, Андрей Андреевич, прогневали господина Путихова?

Редкозубов ничего не ответил, махнул рукой и пошел к выходу. Мичман последовал за ним. Пока они шли до квартиры учителя, Апацкий выведал о причинах стычки. Дверь им открыла Наташа. По озабоченному лицу отца она догадалась, что у него неприятности.

— Папочка, случилось что-нибудь? — встревожилась девушка, не заметив приветствия мичмана. — Ну, пожалуйста, говори скорей, — что произошло? Тебя уволили со службы?

— Пока еще нет, но может случиться, — ответил за Редкозубова Апацкий. — Конечно, мы с вами, Наташа, не допустим этого.

— Чего не допустим?

— Не допустим, чтобы Андрей Андреевич из-за каких-то подлых нищих мальчишек рисковал своей карьерой, своим положением.

— В чем дело, папа? Почему ты молчишь?

— Не мучь меня, Наташа, тошно мне… Нет ли у тебя живительного, хотя бы одной рюмочки, всего два глотка?

— Ты отлично знаешь, папа, что в доме водки нет. Если бы она и была, ты бы ее не получил.

— Напрасно, Наталия Андреевна, напрасно, — назидательно проговорил Апацкий, — водка успокоила бы Андрея Андреича. Она для их характера пользительна, а для служебного благополучия даже необходима.

— Зачем вы это ему говорите? — сердито спросила Наташа.

С чувством нарастающей тревоги она слушала рассказ Апацкого о ссоре Андрея Андреевича с Путиховым.

— Посудите сами, Наталья Андреевна, — убеждал ее мичман, — какая разница для Андрея Андреевича, есть ли профессор в училище или его нет? Стоит ли хлопотать об этом, лезть на рожон? И ради чего? Для того, чтобы несколько тупиц изучало высшую математику! Право, смешно.

— Смешно?

— Да, смешно, — повторил Апацкий улыбаясь. — Директор училища занят своими делами и даже Путихова по месяцам не принимает. Но допустим, что Андрею Андреевичу удастся добиться у него аудиенции. Все равно генерал отошлет его к Евлампию Тихоновичу, а тот уж, конечно, выполнит свою угрозу. Вспомните, Андрей Андреевич, что он вам говорил.

— Он сказал, что ему профессор не нужен, — рассеянно ответил Редкозубов, постукивая пальцами по оконной раме.

— Совершенно верно. И мне его не надо, и Козлову, и Дейчу, и вам его не надо. Он и ученикам нужен, как лошади — дамские туфельки.