7. А ТЕПЕРЬ ПО-ПЛОХОМУ

Князь Василий Александрович, изгнанный дядей из Брянска, отправился в Золотую Орду искать на него управу. И хотя явился он туда почти нищ и гол, до Тохты добрался-таки.

Возможно, оттого, что наобещал салтану Таиру ・・золотые горы・・ в будущем, если удастся отобрать назад Брянск. Таир-то и помог ему выйти на хана.

—Нехорошо, нехорошо отбирать столец у родственника,—сказал Тохта.—Мы воротим тебе город, князь. Вот Таир как раз и пойдет с тобой со своим туменом. Таир, ты готов?

—Как прикажешь, повелитель.

—Сходи. Накажи возмутителя спокойствия. А еще лучше, приведи его нам в колодках.

—Хорошо, повелитель. Я приведу его к тебе на аркане.

И князь Василий повел татарский тумен на свой город Брянск, в пути об одном Таира прося:

—Только, пожалуйста, не сжигай город.

— Как получится, Василий. За всеми ведь не уследишь. Найдется любитель огня и подожжет.

— А ты прикажи, чтоб с огнем не баловали.

— Прикажу, прикажу. Пусть с девками балуют. Хе-хе-хе.

— С девками пусть,— вздыхал князь,— но только не с огнем.

Василий Александрович понимал, что Брянску дорого обойдется приход татар. Но что было делать? У кого просить заступы? У великого князя? Так он с Москвой не может разобраться, до Брянска ли ему. У отца? Так отец сам со дня на день ждет нападения Москвы, с мечом спать ложится. Как ему оставлять Смоленск, который уже не раз осаждали соседи? Именно отец, князь Александр Глебович, и посоветовал сыну просить войска у Тохты.

— Понимаешь, Вася, стоит мне оставить свой город, как сюда немедля явится или Юрий Московский, или Андрей Вяземский. Так что прости, сынок, ничем пособить не могу.

— Разве я мог ожидать такого от родного дяди?

— Хэ, дурачок. А Федор Ярославский разве мне не дядя? А посмотри, чего он мне натворил с посадами. Доси отстроить не могу. Город не смог взять на щит, скотина, так в отместку все посады пожег. Ну, Бог-то его и наказал за это, вернулся из-под Смоленска да и помре тут же. Сейчас, поди, там перед Всевышним ответ держит.

А меж тем в Брянск из Киева прибыл новый митрополит Петр, только что рукоположенный царьградским патриархом Афанасием.

Князь Святослав Глебович встретил его с высокой честью и нескрываемой радостью. Присутствие митрополита в городе как бы освящало законность владения Брянском князем Святославом. Для того чтобы наклонить его священство на свою сторону, устроил князь во дворце почестной стол для митрополита, пригласив на него всех вятших людей города. Пусть все видят, все знают: сам митрополит оказывает князю Святославу честь. При всех принял князь от митрополита благословение, как бы заручаясь через его священство поддержкой Всевышнего.

Впрочем, брянцы не очень расстраивались, когда узнали, что сел у них на княженье другой князь. Некоторые даже радовались, что обошлось без драки и крови. А дружинников брянских Гаврила Квач убедил, что князь Василий сам решил бросить город, отдать его родному дяде. Старая дружина была распущена, и тысяцкий Фалалей стал сам набирать новую, по-своему определяя: кто не выдаст на рати. Многие его товарищи по московскому заточению вступили в дружину, а некоторые, получив обещанную плату, ударились в разгул и воротились к своему прошлому занятию. Кто к воровству, кто к нищенству, а иные и к разбою, подтверждая поговорку — черного кобеля не отмоешь добела.

Тысяцкий неволить таких не стал, но предупредил:

— Идите на волю, но начнете шалить, под землей найду. Тогда не обижайтесь.

И когда на посаде, под горой у Десны, была вырезана семья, Фалалей, побывав там и осмотрев избу, сказал:

— Дело рук Рогатого.

— Кто это? — спросил Квач.

— Найду — увидишь.

— Ой ли,— пожал плечами с недоверием Гаврила.

Но Фалалей отыскал убийцу, с помощью Тита повязал его и привел к крыльцу княжескому.

— Вот, Святослав Глебович, душегуб. Суди. Что присудишь, тому и быть.

Рогатому присудили то, что заслужил,— отнятие живота через повешение. Под горой за Торгом изладили виселицу. Приведя злодея на Торг, громко зачитали вину его и приговор князя. И повесили.

— А князь-то ноне у нас молодец. Нашел душегуба. А? — поговаривали в городе.

— Справедливый. Не то что энтот.

Святослав Глебович доволен был тысяцким, хвалил его:

— Молодец, Фалалей. Но как ты узнал, что это Рогатый натворил?

— А просто,— отвечал тысяцкий.— Ежели хотите, идемте на Торг, я вам всех татей покажу.

— Ну, ты с имя на Москве в порубе парился,— говорил Квач.— Как тебе их не узнать?

— Московские не в счет. Я любого брянского за версту определю.

— Вот уж верно,— склабился Гаврила,— рыбак рыбака видит издалека.

Фалалей не обижался. Посмеивался. Зато, когда он появлялся на Торге, все тати словно истаивали, справедливо полагая, что береженого Бог бережет: от Фалалея далее — шкура Целее.

В окрестностях Брянска появились татарские конники. Сперва по два, по три, потом явились дюжиной, обскакали вокруг город и исчезли.

— Худо, князь,— сказал явившийся во дворец воевода Дмитрий Хлопко.— Это татарские разведчики. За ними жди тумена. Надо готовиться.

— Давай вооружай жителей. Будем отбиваться.

— Да. Отбиваться,— вздыхал воевода.— Что-то не упомню, кто у нас отбился от поганых.

— Хорошо. Встретим в поле,— сказал князь.— Коловрат в поле громил их, и весьма успешно.

— Громил-то громил, а как кончил?

— Славно кончил. Даже Батый, сказывают, хвалил его.

— Хых. Мертвого уж.

— Тебя не поймешь, воевода: и в телегу не лягу, и пешком не пойду. В крепости не отбиться, в поле убьют. Что ж теперь велишь? Сразу сдаваться? Лапки кверху?

— Да нет, что ты, князь. Я понимаю, рати не миновать. Но хочется ж удачи.

— Собирай полк побыстрее. Будет и удача.

На следующий день Квач, войдя к князю, сообщил:

— Святослав Глебович, к тебе гонец с грамотой.

— От кого?

— Говорит, от князя Василия Александровича.

— От князя Василия? — удивился Святослав.— Ну давай, где он там?

Гонец вошел, поклонился и, молча вынув грамоту, протянул Святославу. Князь сорвал печать, развернул пергамент. Грамота гласила: «Святослав Глебович, выходи в поле, и пусть рассудит нас Бог. Василий».

— Ух ты,— усмехнулся князь и спросил гонца: — С кем пришел князь Василий?

— С ордой.

— А кто орду ведет?

— Салтан Таир.

— Ну что ж, передай князю Василию, я готов преломить с ним копье.

После отъезда гонца князь призвал тысяцкого:

— Готовь мою дружину, Фалалей, приспел час драки. Завтра выступаем.

— Да у меня они готовы. Коней не хватает.

— Забери у жителей. Говори, после рати воротим.

— Воротим ли?

— Все равно обнадеживай. Нам не отдадут, поганые отберут.

Засуетились брянцы, забегали как муравьи в потревоженном муравейнике. Вооружились всем, что под руку попадало, даже вилами, топорами, а то и просто дубинками. Приходилось спешить, выступление было назначено князем на утро.

Вечером, уже в темноте, появился у князя митрополит Петр.

— Сын мой, примиритесь. Вы же не чужие, чай.

— И ты уже знаешь, священнейший.

— Знаю, все знаю. Умоляю тебя, поделись, уступи ему какой-никакой город. Ведь русские ж вы.

— Мы-то русские, священнейший. Но он-то с татарами пришел. А что касается дележки, то брянцы только меня хотят, о Василии и слышать не желают. Я их поведу, и мы еще тряхнем и Василия, и орду его. А ты, владыка, молись за нас.

Не смог митрополит убедить князя примириться с племянником. Святослав Глебович был уже в бронях и настроен на сечу, никто и ничто уже не могло заставить его повернуть вспять. Он принял вызов князя Василия, ворча про себя: «Щенок. Я научу тебя уважать старших».

После ухода митрополита князь вызвал к себе воеводу и тысяцкого и стал давать им последние наставления:

— Как только выходим в поле, ты, Дмитрий, со своими брянцами остановишься на правой руке от меня, ты, Фалалей,— на левой. Я буду с дружиной в центре. Встану чуток впереди и приму их первый удар. Когда я ввяжусь в сечу, вы постарайтесь крыльями охватить поле сражения и навалиться на них с двух сторон. Князя Василия лучше взять живым, татар убивать всех, все равно их никуда не продашь.