Изменить стиль страницы

После третьей чарки князь высказал пожелание музыку послушать.

— Счас будут лицедеи,— с готовностью отозвался хозяин.— Михайла, зови.

— У тебя, никак, и лицедеи свои? — удивился князь.

— Да нет, Юрий Данилович, то мой конюх и тесляр вы-комаривают.

Явились музыканты, один с двенадцатиструнной кобзой, а второй с ложками.

— А ну, вдарьте мою,— приказал Родион.

Грянули струны кобзы, ложечник запел:

За Днепром широким, на горе высокой
 Стоит город красный — Киев златоглавый,
Там живут поляне — воины лихие.
Трещат на Почайне лавки от товаров.
И плывут из греков паволоки, сласти.
Нет богаче града на Днепре бескрайнем.

После песни князь взглянул испытующе на взгрустнувшего Родиона, спросил:

— Уж не скучаешь ли по Киеву, Родион Несторович?

— Скучаю, князь,— вздохнул боярин,— Но того уж нет там, о котором песня пелась. Нет. После Батыя все еще не оправился город. Да и вряд ли оправится, покою там никакого от поганых. Митрополит не зря ж утек во Владимир. А ну, хлопцы, плясовую.

Музыканты заиграли плясовую, откуда-то как черт из-под лавки выскочил лихой плясун и так затопал, что половицы заходили ходуном, на столе чарки закачались.

Князь не заметил, когда из-за стола исчез его милостник Романец. Потом пили еще. Захмелевший князь угощал музыкантов. Они исполняли еще песни, и грустные и веселые.

Начало темнеть, и слуги внесли два трехсвечных шандала, установили меж блюд на столе. Веселье продолжалось.

— Я выйду по нужде,— шепнул в ухо князю Протасий, поднимаясь из-за стола.

— Глянь там, куда Романец пропал.

— Хорошо.

Тысяцкого долго не было, а когда появился в дверях, поманил к себе князя, чтобы сказать что-то.

Тот вылез из-за стола, кивнув музыкантам, чтоб продолжали, подошел к тысяцкому.

— Худо, Юрий Данилович,— зашептал Протасий,— Романец какую-то девку сильничает за поварней.

— Да ты что?

— Ей-богу.

— И ты не вступился?

— Так там уже того... вершится, что мне его, за яйца стягивать?

— Тьфу. Ну, я ему покажу,—разозлился князь,—Иди за стол, я тоже вроде до ветру отлучусь. Ну, я ем'у покажу в гостях гадить.

Юрий Данилович вышел на крыльцо. С звездного неба улыбался молодой месяц, пытаясь хоть чуть осветить притихшую землю. Князь решительно направился к поварне и посреди двора столкнулся с Романцом.

-Ты?

— Я,— отвечал милостник.

— Где был?

— Ну это... справил нужду и... это...

— Не ври, стервец,— ухватил князь его за грудки.— Ты что ж, сукин сын, пришел в гости, а сам сильничать?

— Я не сильничал, Юрий Данилович.

— Как не сильничал, когда тебя только что Протасий видел на девке.

— Но она сама... Ей-ей, сама, по обоюдному согласию. Ей-ей, Юрий Данилович.

— Я тебе, стервец, всыплю по-обоюдному. Иди за стол. Ну! Погоди, я отолью, вместе пойдем.

Князь прямо посреди двора справил малую нужду, поглядел на месяц. Романец стоял переминаясь. Юрий спросил:

— Как девка-то?

— У-у,— обрадовался Романец смене настроения господина.— Ягодка, ей-ей, Юрий Данилович.

— А если я тебя женю на этой «ягодке»?

— А можно?

— А чего ж нельзя-то. Спортил девку, надо покрыть грех.

— Не, Юрий Данилович, она уж распочатая была. Она мне еще днем мигнула. Я ж говорю, все по согласию.

— Так женишься ал и нет?

— Если можно, то беспременно, Юрий Данилович. Но она из рабынь, говорит.

— Значит, купим. Как ее звать?

— Стюрка.

— Стюрка,— повторил князь.— Гм. Стюрка. Ну, идем, жених.

Они вернулись в горницу, где музыканты наяривали какую-то веселую мелодию. Сели за стол к уже наполненным чаркам. Князь взял свою, выразительно кивнул в сторону кобзаря, тот тут же кончил играть.

— Родион Несторович,— начал Юрий,— нам у тебя понравилась одна девица-рабыня, не продашь ли ее нам? А?

— Господи, Юрий Данилович, да я буду рад подарить тебе любую.

— То не мне, Родион, вот милостнику моему понравилась одна.

— Да не все ли равно, тебе ли, милостнику. Дарю.

— Нет, Родион Несторович, ты ж ее покупал?

-Да.

— Вот и нам продай. Назначай цену.

— Ну как это? Я — да с тебя,— смутился боярин.

— Вон с него, с него,— указал, улыбаясь, князь на Романца.

— А-а, продавать так продавать,— махнул рукой боярин.— Гони две куны за девку.

— Две куны? — удивился князь,— Ты серьезно?

— Серьезно.

Обернувшись к Романцу, князь скомандовал:

— Плати, дурак, пока купец не раздумал.

Романец сунул руку в карман, вытащил несколько монет, молвил разочарованно:

— У меня лишь ногаты, кун нет.

— Гони ногату,— засмеялся Юрий,— чай, не обеднеешь.

И все за столом рассмеялись: столь мизерной была плата, назначенная за рабыню.

— Вы хоть скажите, какую девку покупаете? — поинтересовался наконец хозяин, принимая ногату.

— Стюрку.

— Стюрку?! Эх,— крякнул Родион.

— Что? Уже и пожалел?

Родион Несторович поскреб потылицу.

— Да это ж моя пирожница. Ну что делать? Слово дадено — девка дарена.

— Куплена, Родион Несторович, куплена,— смеясь, поправил Юрий Данилович.— Вот и обмоем покупку. Романец, пей, чертяка, задарма девку получил. Да благодари хоть.

— Спасибо, Родион Несторович,— бормотал растроганно Романец.— Спасибо, Юрий Данилович. Век не забуду этого... Век благодарен буду... Спасибо.

Вскоре изрядно захмелевшие гости засобирались домой. Поднялись из-за стола, благодарили хозяина, желали дому его новому благополучия: не гнить, не гореть, не разваливаться.

Вышли во двор. Гриди подъехали, подвели гостям коней. Романец помог затяжелевшему князю взобраться на седло, разобрать поводья. И только подошел к своему и занес ногу к стремени, как Юрий Данилович сказал:

— Да, а где ж наша двухкунная покупка? Родион Несторович?

— Я завтрева пришлю. Спит пока девка.

— Э-э, нет. Сейчас давай, боярин. Утром еще передумаешь. Мы еще и не зрели, чего там купили.

— Михайла, иди разбуди Стюрку,— сказал Родион Несторович,— Тащи сюда. Да не рассусоливай, люди ж ждут.

— А где она спит-то?

— Ну где? В клети каля поварни.

Сынок боярский и впрямь рассусоливать не стал (с рабы-ней-то этого еще не хватало), приволок девку в ночной длинной домотканой сорочке, простоволосую. Она была испугана.

— Могла б накрыться, дура,— выговорил ей боярин.

— Так они ж меня выдернули, рта раскрыть не дали.

— Ну ладно. Вот что, Стюрка, тебя купил эвон тот молодец княж. Поняла?

— Ага.

— Ты теперь в его воле.

— Ага.

— Сейчас поедешь с ним.

— Ага.

— Чего заагакала, как сорока,— озлился Родион.

Но, видно, до Стюрки наконец дошло, что ее отдают как раз тому, кто ее только что так сладко тискал за поварней. И она опять же «агакнула», не скрывая радости.

— Тьфу,— сплюнул Родион Несторович.

И все рассмеялись. Смеясь, князь скомандовал:

— Ну, давай садите ее, да едем.

— Сюда, сюда,— похлопал Романец своего коня по крупу.— Ко мне.

— Михайла, пособи ей,— приказал Родион Несторович.

Тот подвел Стюрку к коню, подхватил под мышки, подкинул. Она взвизгнула от щекотки. Вцепилась в Романца. Ноги Стюркины оголились выше колен.

— Прикройся, срамница,— зашипел боярин.

— Ды как я,— пыталась девка подтянуть подол на коленки. Их только и прикрыла.

Князь с тысяцким поехали вперед, за ними Романец с своей двухкунной покупкой, а с ним рядом и следом другие княжьи гриди, начавшие сразу зубоскалить:

— Романец, дай хошь пощупать. А?

— Гляди, сотрет «маньку», не склеишь.

— Гы-гы-гы, хе-хе-хе.

Видно, смешки донеслись до князя, и он догадался, с чего развеселились его гриди. Обернулся, сказал громко:

— Прекратите, жеребцы. Кого услышу, всыплю сотню плетей.