Я вышла на улицу. По ушам ударил шум машин и ор подростков. Шел дождь, и песнь его была похожа на белый шум. Или это был шум у меня в голове? Капли отскакивали от луж. Я утопала по щиколотки в воде, не замечая, что низ моей юбки и сандалии на босу ногу промокли насквозь. Волосы свисали черными сосульками. Я плакала, но мои слёзы не смешивались с каплями дождя — мешала шляпа.

Пронеслась мимо машина, и меня обдало брызгами. Я не почувствовала злости, только странную остервенелую радость. мне хотелось рассмеяться, нет, даже ржать, кататься по асфальту, держась за бока, вываляться в грязи. Но я этого не сделала. Я только ещё больше разревелась, но на этот раз громко, со сморканием.

Навстречу шел Дейл. Он был в плаще-дождевике и больших резиновых сапогах, которые ему были по колено.

— Скажи, Дейл, это я? — спросила я, — Или, может быть, не я?

— Что за странные вопросы, — удивился Дейл, — Конечно, это ты. Только тушь растеклась.

Он достал салфетку и принялся вытирать мои щеки.

— Иногда мне кажется, что во мне сидит другой человек и говорит всякие гадости, — сказала я.

— Да, мне тоже, — согласился Дейл.

И мы замолчали. Мимо нас проходили люди, толкая и ругая, что стоим на дороге, а мы молчали, потому что не знали, что сказать. Слишком были поглощены собой, слишком глубоко спрятались в свои панцири.

— Я пойду, — наконец сказала я.

И пошла. Прямо в парк. Пересекла мост. Капли оставляли круги на воде. Уточки спрятались под мост. Пахло мокрой зеленью. Я легла на мокрую скамейку в парке и заснула. И опять видела кошмары. Один за другим, неясные образы, похожие на солнечные вспышки. Снилось, что я обездвижена и не могу даже закричать о своём страхе. Обливаюсь пеной и слюной, не в состоянии заплакать. Тряпичная кукла, абсолютно беспомощная и беззащитная. Одна-одинёшенька в парке под холодным ливнем.

— Сыграем на желание, — сказала Кларисса.

Я вытаращила глаза. С разговора в туалете прошло три дня, и всё это время она не разговаривала с нами. А теперь вдруг подсела ко мне на ланче.

— Давай, — согласилась я.

А почему бы и нет? Играть я люблю.

Она разложила карты. Мы сыграли одну партию, и, несмотря на то, что я хорошо играла и старалась изо всех сил, победила всё-таки Кларисса.

— Ваше желание, госпожа? — иронично спросила я.

— Ты пойдёшь со мной к психиатру, — сказала Кларисса.

— Вы что, сговорились, что ли? — я закатила глаза, — Всем коллективом меня хотите упечь в психушку, да? Избавиться от меня захотели?

— Мне просто страшно идти одной, — призналась Кларисса, — Я знаю, что женщина хорошая, многим помогала, но всё равно. Так что ты пойдёшь со мной. Тебе не помешает.

— Нет, — сказала я.

— Да, — отрезала Кларисса, — Ты должна мне одно желание.

— Нет, — повторила я.

— Спасибо, что согласилась. Сейчас я нас запишу, — невозмутимо ответила Кларисса.

Она вытащила телефон, позвонила по нему и записала нас на завтра.

— Смотри не забудь, — сказала она, — Встретимся завтра после занятий.

Ну что за женщина?

Ночь я провел без сна, рассеянно глядя в окно, и вспоминала страшилки, рассказываемые друзьями о психушке. Вспоминала невольно, так как не могла угнаться за собственными мыслями. Всёбольше и больше отдалялась от себя, всё больше и больше мне казалось, что кто-то мной управляет. Причем кто-то недобрый.

На следующий день после уроков я надеялась улизнуть от Клариссы, но она меня подкараулила чуть ли не у самого крыльца.

— Машины нет, так что пройдёмся пешком, — сказала она.

Мы шли по мокрой улице, с витрины на нас глазели дорогие товары, вокруг сновали люди под зонтами. Опять шел дождь. Действительно, настоящий сезон дождей…

Мы подошли к зданию психиатрической клиники. Во дворе нас поглотила тишина, словно опустили гигантский купол. Здание глядело на нас впадинами черных окон, говорило с нами ветром и шелестом кустов. Скрипели ржавые качели, на скамейку опускались листья. Стены были исписаны и изрисованы. Людей снаружи не было. Больше походило на заброшку, но тем оно мне и нравилось. Старые здания о многом могут рассказать. Неказистые, полуразрушенные, с древней системой отопления и водоснабжения, протекающей крышей и подвалом, полным крыс. Новые, аккуратные и состоящие из современных материалов хранят пустоту и молчание. Им нечего сказать, и это взаимно.

— Жуткое место, — сказала Кларисса, разорвав голосом, как перочинным ножом, поток моих бессвязных мыслей.

— А мне нравится, — сказала я.

Мы вошли внутрь. Сырые, холодные коридоры, облупившиеся обои, ободранный цемент, мутная плитка. Ряды вешалок, лес курток. Кругом мокрые люди, недовольные, ругающиеся, толкающиеся.

Поднялись по лестнице. Навстречу нам шли люди в белых халатах. Катили перед собой тележки с лекарствами и едой санитары. Из палат выглядывали больные. У кабинетов выстраивались очереди. Наконец мы нашли кабинет этого психиатра. У него была самая длинная очередь.

Мы уселись подальше от всех. Кларисса стала читать книгу, а я рассматривала других пациентов.

— Красивая шляпа.

Ко мне подошел темноволосый мальчик. Он был в свитере и в потертых джинсах. Улыбался, но глаза его смотрели грустно.

— Спасибо, — сказала я, — Ты больной?

Он фыркнул.

— Вот уж не думал, что меня так отблагодарят за комплимент.

— Ну, — смутилась я, — В смысле, ты тут постоянно лежишь? Или только дневной станционар?

— Как видишь, постоянно, — развел руками мальчишка, — На мне нет верхней одежды.

Он подсел ко мне, приблизился, обдав запахом аммиака, и шепнул на ухо:

— Тебе повезло, что у тебя есть эта шляпа. У меня и её нет. Мой способ спастись только один.

— А у меня и его нет, — вздохнула я, — Как только снимаю шляпу, всё начинается заново.

— Я тебе больше скажу: когда-нибудь она перестанет помогать. Но сейчас она тебя защищает. А я беззащитен.

Он встал, махнул мне рукой и ушел куда-то вглубь коридора.

Очередь постепенно рассосалась. Наконец настала очередь Клариссы, а потом и моя. Я не без боязни открыла дверь, ведущую в чистенький кабинет, пахнущий бумагой и спиртом.

В крестле сидела девушка в овальных очках. Молодая, видимо, недавно прошла ординатуру.

— Здравствуйте, — сказала она мягким, успокаивающим голосом.

Он обтекал меня, ласкал, словно южный ветер, словно теплая вода. Мне даже показалось, что сейчас лето, только день пасмурный.

— Вы, наверное, мисс Черинг? Итак, на что жалуетесь?

И я ей рассказала. И о снах, и о видениях, и о провалах в памяти, и о утерянной радости. Она кивала головой, записывала что-то в медицинскую карту и задавала уточняющие вопросы.

— Похоже на шизофрению, — наконец сказала она, оторвавшись от записей.

— Класс, — сказала я, — Как скоро появятся голоса в голове?

— Не обязательно она проявляется так, — сказала она, — Вы, главное, не пугайтесь. Я могу Вам помочь, только если вы этого захотите и поверите в свои силы.

— А если их нет? — скрестила я руки на груди.

— Поверьте, есть, — сказала она, — Многие не находят в себе силы даже на то, чтобы обратиться за помощью. Ладно, я поставлю вас на учет и выпишу лекарства… Эй, мисс Черинг?

Я плыла на диване, его качало на волнах. Теплая вода ласкала мои босые ноги. Я плыла куда-то вперед, гонимая безбрежных океаном, навстречу мне неслись облака, с юга несущие кусочки тепла. Я плыла, и вся печаль стекала в этот океан, оставляя место для безграничного счастья. Чайки приземлялись мне на плечи и вили гнёзда в моих волосах.

— Мисс Черинг? С вами всё в порядке? Позвать на помощь?

— Всё в порядке, — со смехом сказала я, — О, даже слишком. Жаль, что вы этого не видите.

Она принялась рыться в ящиках. Я вскочила. И тут же всё исчезло. Я снова была в кабинете.

— Со мной всё в порядке, — заверила я, — Просто у Вас так хорошо. И тепло. И котятки на обоях. Простите.