Его собеседница вспыхнула:

— А кто в этом виноват? Кто виноват в том, что мы очутились на этой дикой земле? Блестящезубый говорил о каком-то смещении. О пространственно-временной деформации... Однако все его гипотезы обладают существенным изъяном: они противоречат фундаментальным постулатам.

Теперь улыбнулся Пятнистый. Жидкая грива волос падала ему на глаза, он то и дело поправлял ее. Недавно Шиш предлагал ему укоротить волосы. Но инквизиторская процедура местной стрижки привела чужака в ужас. Названная процедура заключалась в отрубании излишней растительности, с помощью острейшего (по уверению Шиша) кремневого рубила, голову очередного модника укладывали на мраморную плиту, словно намереваясь перерубить несчастному шею. Затем волосы на голове оттягивались так, что лицо пациента наливалось вишневым соком, а сам он выкатывал глаза. Наконец, рубило стукало по плите. Голова модника дергалась вниз. А тело сжималось в ожидании нового удара...

— Моя гипотеза проще. Хотя и согласуется с привычными нам истинами. Повезло нам или нет — это еще как посмотреть. Мне кажется — мы попали в точку разрыва поля причинности. Нет-нет! Я не уверен на сто процентов. Однако факты убедительно свидетельствуют в пользу подобной гипотезы... Давай восстановим последовательность событий. Помнишь случай с аварией на пульте управления холодной плазмой? Вначале пульт загорелся. Это потом приборы зафиксировали короткое замыкание. Потом. Но не до. Запоздание составило несколько секунд.

— Неисправный прибор? Если бы! Мы проверили аппаратуру сразу же после аварии. Она была в идеальнейшем состоянии. А вспомни, как закричал Блестящезубый от ожога. Мы были в уверенности, что на него попали брызги от расплавившейся панели.

— Но ведь так и было.

— Да. Капли горящей пластмассы обожгли ему щеку. Однако он закричал прежде (понимаешь — прежде!) чем лопнула вспыхнувшая панель. Тут расхождение получилось незначительным. Отчего никто, если не считать меня, не успел заметить, что огненные брызги легли на уже возникшие ожоги...

— Чепуха!!!

— Отрицание — не есть довод. Подумай вот над чем. У нас не было причин попадать сюда, но мы здесь оказались. Перенеслись в этот мир наперекор всем существующим теориям. Мы здесь, потому что мы... здесь. В этом и следствие, и причина.

Она оживилась:

— Ты говоришь — поле? Разрыв в нем является причиной?

— Говоря о поле, я всего-навсего придаю картине случившегося иллюстративность. Реально поля нет. Так как для возникновения самого поля причинности не может быть... причин. Причина, порождающая первопричину — это, действительно, абсурд.

— Софистика.

— Не знаю, не знаю. Меня смущает и другой парадокс — появление летающих маковин. За несколько лет до нашего эксперимента газеты писали о так называемых «неопознанных летающих объектах». Вчера мы столкнулись с такими объектами наяву. — Он почесал лоб, — Есть какая-то зависимость между нашим появлением здесь и светящимися «раковинами»? По крайней мере я думаю, что есть. Похоже «раковины» — пузыри. Под тонкой оболочкой которых вещества в общепринятом смысле названного слова нет. Там, — внутри, нет ни материи, ни пространства.

— И все-таки нам с Шишом «раковина» не причинила вреда. Вот чисто женский довод.

— С вами и не могло что-либо приключиться. Для каких-либо последствий просто не существовало причин. Где наличествует Ничто, там невозможны причины и события. Ибо там отсутствует время.

Видеть и запоминать — было профессий Пятнистого. Если прочие скользили по поверхности явлений, его тренированный мозг фиксировал великое множество деталей. Чтобы позднее осознать схваченное, а затем составить из него всевозможные комбинации. Так он помнил каждую строчку сенсационных сообщений, кликушествующих по поводу летающих «тарелок», «блюдец», «шаров»... Его нейроны навсегда запечатлели, как в момент аварии, всплеснув руками, откачнулся к стене Блестящезубый. Как на щеке закричавшего вздулся багровый пузырь ожога и, как спустя какие-то секунды огненные брызги взорвавшегося пульта легли на поврежденное лицо биолога, точно по конфигурации ожоговых пузырей. Пришелец помнил все. И теперь спустя год, построив все возможные комбинации, он отобрал единственную, наиболее вероятную. Просчитанная комбинация была хороша уже тем, что имела резерв, позволяющий объяснять новые и новые факты. С ее помощью объяснялось и проникновение летающих «тарелок» из прежнего мира в предгорье, где нашли приют Длинноногие... Единственное, чего Пятнистый не мог объяснить — это как им найти обратный путь.

Лицо слушавшей намокло от слез:

— Мы обречены?! Но за что?! Неужели нельзя вернуться? Лично его не тянуло назад. Он постарался сказать ей об этом по возможности мягко. Ему был ненавистен тот, прежний, мир. В стойбище Людей Камня дышалось легче. Временами ему чудилось, будто окружающее, уже было в его жизни, в раннем детстве.

Длинноногая ощетинилась когда он продолжил.

— ...Всякая система, если она дееспособна, есть система завершенная. — Нравоучительная манера излагать мысли раздражала ее. Глаза женщины сыпали искрами. А он говорил, ничуть не смущаясь. — В подобной системе невозможно усовершенствовать какой-нибудь узел, не изменив все прочие. В итоге получим принципиально новую систему. И я далеко не уверен, что порученное будет предпочтительней исходного. «Усовершенствования» подобного рода обойдутся дороже, чем суммарный ущерб от минусов предыдущей системы.

— Выходит, попытки ускорить прогресс заведомо обречены на провал? А усилия политических деятелей напрасны или, — хуже того, — способны принести вред? Раньше ты помалкивал о таком.

В усмешке Пятнистого засквозила ирония:

— Во мне нет склонности к самоубийству. Лучше скрывать свои убеждения. Чем доставлять удовольствие толпе, готовой растерзать всякого, кто не разделяет ее мышиную философию — философию «подавляющего большинства». — Даже здесь я молчал до сего дня по весьма серьезной причине: мне не импонирует «случайная» смерть. От которой не уберегся Остроносый.

Ее возмущение было неподдельным:

— Трус! Двоедушец! Мерзавец! Разумеется, таких лицемеров как ты на родине ожидает возмездие...

Он вскинул руки ладонями вверх, будто готовясь поймать что-то мягкое и круглое. На лице его исчезла улыбка, глаза выразили угрозу:

— Ба-ба-ба. Ты уверена в нашем возвращении?

— Выходит...

— Угадала. Блестящезубый сообразил это много раньше. Уж он-то сразу скумекал, что обратной дороги нет. Что наша участь — навсегда поселиться в этом, смею сказать, далеко не худшем-мире. — Пятнистый встряхнул руками. Казалось, ему жгло ладони. — Твой патриотический пыл пропадет зря. Среди здешних камней и лесов некому доносить. Некому! Тут никто не нуждается в доносах. Может только Много Знающий. У него уши давно шевелятся. Боюсь однако, высокопоставленный туземец выслушает донос о моих убеждениях без особого интереса.

Видел бы Шиш чужака в эти минуты. Длинноногая ревела, но ее слезы не трогали пришельца. Первый раз в жизни Пятнистый вел себя так, как подобает мужчине.

— Я не кончил... Знай. Я был бы счастлив вернуться, дабы плюнуть в глаза нашим «величайшим политическим деятелям». А заодно — всему оболваненному скопищу, которое сбежится «судить» меня. И те, и другие достойны друг друга. Первые достаточно умны, чтобы красиво жить, прикрываясь идеей. Вторые в нужной степени хитры, чтобы не замечать, как первые существуют за их счет. Одни обманывают, чтобы сладко есть. Другие живут, обманываясь, лишь бы не утруждать собственный мозг. Их полуживотное состояние обладает определенным преимуществом — своеобразной прелестью бездумья. Я против насильственного изменения хода истории уже потому, что сила, отвыкшая мыслить, способна только разрушать.

Руки его повисли вдоль тела.

— Ускорить прогресс? Даже Господь Бог не решается менять путь человечества. Он же он не ведает смысла прогресса, не постигает конечной цели его. Всевышнему достает смирения, чтобы призвать к покорности перед непознанным. Ведь Всевышний — лишь часть необъятного. Усилия гениальных деятелей успешны постольку, поскольку согласуются с законами случайного. С законами, по которым развивается бесконечно сложная система, именуемая сообществом разумных; с законами динамичными, непрерывно меняющимися, согласно правилам более высокого порядка...