Едва Слава об этом подумал, как к горлу подступил мучительный спазм. Он облизнул пересохшие губы. Вкус во рту наводил на мысль о том, что накануне он поужинал собачьим дерьмом.

– Господи, – пробормотал он. – Лучше бы я умер вчера.

События вчерашнего дня восстанавливались в голове постепенно и неохотно. Первым почему-то вернулось воспоминание о том, что дикая настенная живопись называется «Яичница в пятом измерении». Слава приподнялся, сморщился и приложил руку к голове. Когда комната вокруг перестала качаться, он разглядел в противоположном углу огромной кровати, которая занимала почти все пространство комнаты, тело в джинсах и рваной футболке. Тело смачно храпело. До того, как он перевел взгляд выше, ему казалось, что хуже он себя чувствовать уже не может. Теперь ему перестало хватать воздуха.

Через всю стену – надо полагать, несущую – проходила огромная трещина. Преодолев сиюминутное желание выскочить из квартиры и бежать из нее, куда подальше, Слава подошел ближе, потрогал пальцем. Нарисовано! Но, елки-палки, до чего здорово нарисовано! Как настоящая. От сердца отлегло, но вдохнуть полной грудью он все равно не смог. Тогда он подошел к окну и распахнул форточку. На небе рваной простыней висели унылые тучи, в легкие ворвался свежий влажный воздух и принес с собой четкую мысль: вчера он пришел сюда с деньгами. Слава огляделся вокруг: в углу у изголовья кровати стояла гитара и валялись несколько книжек, возле окна возвышалась куча мятых шмоток, рядом примостился славин ящик с инструментом. И больше, кроме желтой урны, совершенно ничего. А где же сумка с деньгами? Слава попытался сглотнуть, но горло пронзила саднящая боль. Он метнулся в ванную, повернул кран и жадно, большими глотками напился из ладоней невкусной, тепловатой водой.

Всю квартиру Слава обыскал за какую-нибудь минуту. Перевернул постель, заглянул под кровать, посветил туда мобильником. Возле кровати валялись два пухлых томика: Библия и «Сергей Есенин. Избранное». Слава заглянул в свой ящик с инструментами и даже в гитару. Прошелся и проверил каждый угол: кухня, в старом, советских еще времен холодильнике мышь повесилась, ванная, почерневший унитаз, рваная душевая занавеска, прихожая, пустая антресоль с выломанными дверцами, перетряхнул кучу одежды в углу – сумки нигде не было.

Он выглянул на площадку, дернул ручку своей двери, несколько раз позвонил. Никто не отвечал. Слава вернулся в соседскую квартиру, потряс за плечо Лошарика:

– Слышь, парень!

– Отвали, чувак, – проворчал тот и перевернулся на другой бок. – Еще среднее утро.

– Просыпайся!

Парень засунул рыжую голову под подушку и попытался пнуть его ногой. Слава нашел в ванной тазик, наполнил его доверху холодной водой, принес в спальню и одним махом вылил Лошарику на голову.

– Фррррр!

К удивлению Славы, парень не произнес ни единого матерного слова, а только фыркал, тряс головой и плевался во все стороны, как морские котики, которых он однажды видел в цирке с дочками.

– Ну ты даешь, чувак! Прямо по-нашему, по-панковски, – уважительно сказал Лошарик, вытирая голову шелковой простыней.

– Где моя сумка? – спросил Слава.

– Какая еще сумка?

– Обычная черная спортивная сумка, сбоку козел нарисован.

– Чувак, ты же ее подарил.

– Кому? Ииик! – от неожиданности Слава икнул.

– Ну, ты вчера бил себя в грудь и кричал, что ты очень добрый человек, и тебе для ближнего ничего не жалко.

– К-к-кому всем? Ик! К-к-кому подарил? Ик! – Слава поверить не мог его словам.

– Ван Гогу.

– Кому? Ик!

– Я бы уточнил, но ни хрена не понимаю в живописи.

Слава взревел и сжал кулаки.

– Быстро говори, кому я отдал сумку?

– Да чуваку одному. У него полуха нет, и он любит картинки картинки малевать, поэтому мы его Ван Гогом зовем.

– Где он живет, этот твой Ван Гог? Имя у него есть нормальное?

– Не знаю я! И адреса не знаю. Но могу показать, – миролюбиво ответил Лошарик.

– Пошли, – Слава потянул его за мокрую футболку.

– Подожди! Мне надо принять ванну, выпить чашечку кофе… и потом, мне надо переодеться. Я, конечно, в июле запросто бы и так пошел, но мы, панки, любим, когда тепло.

Слава сполз по стене и закрыл голову руками. У него внезапно кончились силы. Лошарик стянул мокрую футболку и принялся увлеченно копаться в куче одежды.

– Как можно так напиться, чтобы даже не помнить, что вчера было? – спросил Слава риторически вслух у самого себя.

– Очень просто! Когда чувствуешь, что больше не можешь, надо выпить еще столько же, – сообщил Лошарик, отшвыривая в сторону ядовито-зеленую футболку.

– Блин, ну я же никогда не пью больше половины бутылки. Ну, в крайнем случае, грамм триста… – пробормотал Слава про себя.

– Слушай, чувак, а чего ты весь на измене из-за этой сумки? Что у тебя там?

– Деньги, – честно ответил Слава.

Какой смысл теперь скрывать? Этот Ван Гог теперь ни в жизни не признается, что ему подарили сумку с деньгами. Если только он сам не нажрался до такой же степени, и тогда есть шанс, что он ее еще не открывал. Лишь бы только не выкинул и не потерял!

– Ты можешь быстрее, а? – Славе захотелось самому напялить на парня первые попавшиеся штаны. Ну чего он такой медлительный? А еще панком себя называет.

– Много, что ли, денег? – из самого низа кучи на свет появились красные брюки в клетку.

– Я собирался дом купить…

Лошарик присвистнул.

– На фига тебе дом? Геморрой один и скукотища. Всю жизнь, как привязанный к одному месту.

– Слушай, я же тебя не спрашиваю, зачем тебе черная простыня и красные штаны!

– Красные штаны под цвет портвешка, – пояснил Лошарик, а потом примирительно махнул рукой:

– Да ладно. Ты, чувак, не расстраивайся. Ты теперь богатый. Заработаешь себе на три дома.

– Ты это о чем? – с подозрением спросил Слава.

Про себя он выматерился. Чего он такого еще мог вчера натворить? Может быть, лучше даже и не спрашивать, не знать?

Лошарик, наконец-то, сделал выбор – напялил узкие черные кожаные штаны, рваные красные носки и футболку с фотографией каких-то лохматых парней.

– Секс Пистолз, – сказал он, проследив за взглядом Славы. – Самая панковская группа.

– Так почему я теперь богатый? – все-таки спросил Слава.

– У тебя золотые руки! Сейчас покажу.

Слава вздохнул. Он и так знал, что руки у него золотые, но сколько лет надо вкалывать, чтобы заработать такую сумму? Судя по голым стенам на кухне и в ванной, плитку он здесь вчера не выкладывал.

– Нет уж, пойдем к твоему Ван Гогу, по дороге расскажешь.

– По дороге не получится. Уф, башка трещит, самое время пивка принять. Я бы, конечно, предпочел портвешку, но чего нет, того нет.

Лошарик вытащил из старого советского холодильника бутылку пива, вылил половину в грязный граненный стакан. Пена с шипением перелилась через край, он шумными глотками выпил все до дна и протянул бутылку Славе:

– Налей мне еще.

– Да иди ты! Сам налей и пошли.

Смотреть на пиво было трудно, как на дешевый уродливый кафель, за укладку которого обещают хорошо заплатить. С одной стороны, противно, а с другой, Слава прекрасно знал, что если сейчас выпить бутылочку, жить станет легче, тупое нытье в затылке утихнет, и голова начнет лучше соображать. Он зажмурился, протер лицо рукой, помотал головой и стряхнул с себя желание, как кошка – воду. Похмеляются только алкоголики.

– Налей, чувак. Посмотришь, что будет, – настаивал Лошарик. – Никуда не пойду, пока не нальешь.

У Славы зачесались кулаки, но он все-таки взял бутылку и вылил остатки пива.

– Во! Видал, чувак? – Лошарик с довольным видом отпил из стакана.

– Ну, что еще?

– Смотри! – он поднял бутылку и помахал у Славы перед носом.

Внутри по-прежнему плескалось чуть меньше половины.

– Попробуй еще!

Слава налил еще раз, и еще, но в бутылке оставалось ровно столько же, сколько и было.

– Что это за приколы? – недоуменно спросил Слава. – Бутылка с двойными стенками? Какого черта ты надо мной издеваешься?