К счастью, хрипловатый голос даже отдаленно не напоминал вариации тембра Петровича, поэтому закравшуюся было нелепую мысль о потустороннем Слава сразу отбросил. Вселился новый сосед и отмечает новоселье? Все может быть. Хотя добровольно поселиться в квартирке Петровича, который годами не выходил из запоев и скорее бы вылил в унитаз бутылку водки, чем взялся за уборку, согласился бы разве что бомж или наркоман. А если бы делали ремонт, Слава бы заметил.

Он никак не мог заснуть, вертелся с боку на бок. Почему так раскалывается голова? Буря магнитная, что ли? Когда песня утихала, он возвращался мыслями к радостному. Сегодня Гуля испекла его любимый курник – большой круглый пирог с начинкой из курицы и картошки и хрустящей корочкой. Достали початую в день смерти Петровича бутылку – был повод отметить. Десять дней назад он отнес в банк пухлую папку с документами на коттедж и участок, а сегодня банк дал свое согласие на сделку. И только тогда Слава по-настоящему поверил, что скоро у них будет собственный дом. Осталось самое простое – все оформить, получить в банке деньги и рассчитаться. Он наливал рюмку за рюмкой, и ел вторую порцию курника, и думал, что домик хоть и недостроенный, но руки-то у него золотые, а значит, к новому году можно будет отметить новоселье, продать квартиру и вернуть добрую половину кредита. Потом еще немного поднатужиться, пару лет брать как можно больше работы, расплатиться с остатком и зажить припеваючи. Ближе к полуночи Гуля сказала: «Все, хватит» и убрала бутылку в шкафчик. Кажется, оставалась еще четверть бутылки. И чего бы так голове раскалываться со ста грамм-то?

– Папаня, не бросай меня в колодец! – с новой силой взревел голос за стеной.

Жена застонала во сне, но не проснулась. Слава забеспокоился. А что, если и правда, бомжи забрались? Увидели опечатанную квартиру, решили, что никто не прогонит. Почему тогда шумят, а не сидят тише воды ниже травы? Напились, видать. Слава тихо поднялся, натянул штаны.

Пломба на соседской двери была сорвана, обрывки бумажки с печатью лежали на полу. Он толкнул дверь – не заперто. Поколебался долю секунды и вошел. Прихожую заполняли клубы табачного дыма – хоть топор вешай, на кривом крючке висела черная кожаная куртка. Некоторое время Слава тихо стоял и вслушивался в слова песни. Хриплый голос под однообразное бренчание гитары задорно, как пионерский гимн, выводил:

Голос стих, но бурных аплодисментов не последовало. Слава громко постучал в стену и прошел в комнату. На диване, давно потерявшем определенность цвета и формы, с гитарой в руках лежал здоровый парень в черной футболке с оторванными рукавами, дырявых джинсах и ботинках типа «говнодавы» с развязанными шнурками. Только копна спутанных рыжих волос, которой позавидовало бы пугало, выделалась ярким пятном. Рядом, прямо на полу, валялось несколько пустых пивных бутылок, в открытой банке из-под шпрот дымились бычки.

Рыжий заметил Славу, поставил гитару на пол и сказал:

– Здорово, чувак! Ты кто?

– Я сосед, – ответил Слава и, на всякий случай, добавил. – Было не заперто.

– Я никогда не закрываю. Для панка мир всегда открыт, – он широко развел руками, поднялся и протянул руку:

– Лошарик.

– Не понял, – поморщился Слава, разглядывая веснушчатую физиономию.

– Ло-ша-рик. Так меня зовут, понял? Не «лошара» и не «лох», а «Лошарик». Такой герой из мультика, весь из воздушных шариков, помнишь?

– Не помню, – удивился Слава.

Благодаря дочкам Слава отлично помнил Винни-Пуха, Незнайку, мишек Гамми, Смешариков, Лунтика и еще десяток детских героев, но Лошарика среди них не было. Однако руку, неожиданно крепкую и горячую, он пожал и представился в ответ:

– Слава.

– Пива будешь, Слава? – спросил парень.

– Нет, спасибо.

– Ну, ты заходи, садись, будь как дома, сосед.

Слава огляделся. Все, как было при Петровиче: тот же лупоглазый монстр – телевизор «Рубин», дощатый пол в облупившейся краске, вытертый гобелен с оленями на стенке над диваном, рваные обои и пожилой, покосившийся сервант. Сквозь оборванную занавеску в комнату заглядывала луна, высвечивая сизую полоску сигаретного дыма. Слава прошел в комнату и подумал, что дома надо будет как следует протереть тапки. Со скрипом сел на диван – как в дыру провалился – и спросил:

– Парень, а ты откуда здесь взялся?

Называть человека «Лошариком» было как-то неудобно. Все равно, как ослом.

– Ты, сосед, не волнуйся. Теперь я здесь жить буду.

– Ты покойному Петровичу родственник, что ли?

– Предкам со мной жить тяжело. Понимаешь, их от меня колбасит. А тут папаня говорит, можно квартиру отхватить и отселить меня, придурка, только ремонт сделать. А на кой панку ремонт? Грязному панку их гламурненькие паркеты и белые ванны на фиг не нужны. Главное, чтоб тепло было. Я как узнал, так сразу и отселился. Точно пива не хочешь? – он шумно отпил из бутылки.

В затылке у Славы все еще плясала боль. Сейчас бы пропустить, в самом деле, пивка, и отпустило бы. Но утром за руль и на работу, будет запах. Он покачал головой и спросил:

– А лет-то тебе сколько?

– Я себя чувствую примерно в возрасте Холдена Колфилда. Мне пока еще легче выкинуть человека из окошка, чем ударить его по лицу.

Слава поморщился. Выпендривается, сопляк…

– Студент я. Изучаю мировую экономику, – сказал рыжий и плюхнулся рядом.

Диван нервно скрипнул в ответ, в зад больно впилась пружина. Слава прочел надпись, накарябанную маркером прямо на экране телевизора:

«Калектор сточных вод»

– Это мой друган написал, – гордо сказал Лошарик, заметив его взгляд. – Тоже студент, только филолог.

– «Коллектор» с ошибкой написано, – заметил Слава.

– Ну и что? Я вот сознательно не исправляю ошибки вообще нигде, потому что, во-первых, это будет выглядеть неестественно, а во-вторых, зачем их исправлять? Может, ошибка – это часть человека.

– Послушай, эээ… друг, – сказал Слава. – Не шумел бы ты по ночам, а? У меня две дочки, старшей завтра в школу, да и мне на работу.

– Дети – это святое. Клянусь поваренной книгой анархиста, что по ночам буду тих, как шпрота в банке.

– Вот и лады, – кивнул Слава. – Пошел я, спокойной ночи.

– Сосед, ты, я вижу, человек добрый, заходи, потусуемся.

– Да у меня жена, – машинально отмахнулся он.

– Что? Не пускает? А ты пойди мусор выносить и оставайся у меня. Я как-то пошел выносить отходы в мусоропровод. Мне всегда нравилось это гениальное устройство – оно примитивно, но в то же время идеально. Толстенная трубень проходит насквозь все этажи, и много-много ящичков открывается в хаотическом порядке на разных этажах. И все движение идет к огроменному контейнеру, который стоит внизу. Приколи, какое ускорение получают отходы хозяйства, падающие с высоты шестнадцатого этажа по этой трубе? А звук? От разных отходов разный, я это замечаю. Так вот, вышел я выносить ведро с отходами в пижаме, плохо мне было. А тут лифт открывается, и ребята с девчонками стоят, хватают меня и волокут вместе с ведром на тусовку. В одной пижаме я провел, наверное, около недели. Тут у вас, правда, мусоропроводов нет, но зато есть помойки. Помойки я люблю еще больше… Представь, чувак: ночь, улица, фонарь, ведро и ты в пижаме.

Слава не мог представить себя в пижаме, потому что никогда их не носил. Потом подумал: а если его сын к восемнадцати годам станет вот таким вот Лошариком? Да ремня получит, что там говорить.