Обычно в такие дни Алхати — так звали моего друга — рассказывал бесконечные вогульские сказки и легенды или посвящал меня в различные загадки из жизни леса. Сегодня он уже успел рассказать одно сказание и теперь смотрел, как я зарисовывал в альбом причудливую орнаментировку берестяной коробки.

— А дай мне палочку для писания, я тоже чего нарисую, — сказал вогул, когда я кончил рисунок.

Я обрадовался такой идее и немедленно передал в его распоряжение карандаш и бумагу.

Алхати пошевелил сначала дрова в чувале и, когда они разгорелись, уселся на свернутую оленью шкуру, положил тетрадь на колени и принялся рисовать.

Сначала он нарисовал нарту, желая изобразить всю упряжку (табл. I, рис. 1). Но видя, что ему не хватит места, нарисовал другую (I, рис. 2), и при ней трех оленей. Над нартой поместился человек, правда, по сравнению с оленями очень маленького роста. В одной руке он держит вожжу, а в другой — харей[49]). Рисуя оленей, вогул подчеркнул наиболее характерные особенности этих животных, как, напр., длинный подшейный волос, имеющий вид бороды, выступающие лопатки и растопыренные копыта. Наряду с этим он довольно равнодушно отнесся к такому важному органу, как глаза, и наградил ими лишь одного оленя.

Закончив рисунок, Алхати полюбовался на него и добавил еще одного оленя (I, рис. 3) и собаку (I, рис. 4).

— Пусть она тоже бежит, — сказал он и, немного помолчав, добавил — Видишь, ничего не боится, хвост кверху держит!

С этими словами Алхати приделал собаке небольшую закорючку, которая должна была изображать хвост. От собаки его фантазия перенеслась к глухарке (I, рис. 5), а затем к глухарю, (I, рис. 6), которого он поместил немного правее. Обе птицы были изображены с растопыренными крыльями и распущенными хвостами.

Теперь, повернув тетрадь, чтобы удобнее было рисовать, вогул исполнил лося (I, рис. 7), широкие рога которого имели многочисленные отростки.

— Старый мужик! — заметил он, любуясь на свое произведение. — А вот знаешь, — продолжал он, — видел я однажды утку! Таких уток здесь нет, она тогда пролетом на озеро села. Нос у нее больно широкий, а на голове перья торчат…

С этими словами он нарисовал птицу с широким, как у колпика[50]), клювом, но— в отличие от последнего — ноги были коротки и с плавательной перепонкой, которую Алхати изобразил в виде двух кружочков на каждой ноге (I, рис. 8).

Войдя во вкус, он продолжал с воодушевлением рисовать, прибавив к своему зоопарку белку, горностая, зайца, гагару и налима (I, рис. 9-13). Нужды нет, что белка вышла почти одного роста с зайцем и больше гагары, а последняя уселась зайцу на спину. О расположении изображений вогул не заботился и повертывал бумагу, как было ему удобнее. Но зато каждое животное имело какую-нибудь отличительную черту, характерную для него, по которой его невозможно было спутать с другими.

— Вот, смотри! Это — заяц. Видишь, лады какие толстые; он по снегу бегает, потому они и такие. А у белки опять хвост большой. Ты лодкой едешь, веслом правишь, а она, когда по деревьям скачет, хвостом себе помогает.

У гагары вогул подметил длинную тонкую шею, а у налима характерные для него сросшиеся спинные, хвостовые и брюшные плавники.

Видя, что места на листе нехватает, я подсунул приятелю еще бумаги, на которой он продолжал рисовать с еще большим рвением. Здесь появились на свет: цапля (табл. II, рис. 1) с длинной шеей и большим клювом, ястреб (II, рис. 2) с крючковатым острым носом и изогнутыми когтями, ворон (II, рис. 3), рябчик (II, рис. 4) и кедровка (II, рис. 5). Рисуя последнюю, вогул вставил ей в разинутый клюв шишку.

— Она всегда кричит «какв, какв»— так вот пусть с шишкой и живет. Осенью она их много к себе натаскивает. Я прошлый год у нее фунтов пять орехов нашел, и все хорошие, крупные.

Выдру (II, рис. 6) Алхати изобразил с длинным туловищем, короткими ногами и прямым хвостом. Кузнечик (II, рис. 7) и мышь (II, рис. 8) напоминали настоящих довольно отдаленно, в особенности первый; но здесь приходилось уж верить на слово самому художнику. Зато корову (II, рис. 9) он снабдил прекрасными рогами, а лошади (II, рис. 10) приделал длинный толстый хвост.

— Ну, вот, всех рисовал! — сказал он, с восторгом глядя на свое художество. — И корова, и мышь, и ястреб — все есть!

— А знаешь, Алхати, — сказал я ему. — Ты вот мне про виткину[51]) рассказывал, — так нарисуй-ка ее…

— Кого, виткину?.. — тут вогул громко рассмеялся — до того ему показалось забавным нарисовать самое виткину.

— А что, попробую! — наконец промолвил он, снова усаживаясь на свою шкуру. — А ты не боишься, она ведь страшная, виткину, людей ест, — продолжал он, все еще смеясь.

Виткину (II, рис. 11) вогул нарисовал в виде длинного существа с большой зубастой пастью и громадным рогом на голове. Своими плавниками она напоминала рыбу. Покончив с чудовищем, Алхати нарисовал сбоку громадный треугольник (II, рис. 12), который он тщательно зачернил.

— Это «сас-поли-яны-нел»[52]), леший, у него нос во-о какой! — Здесь вогул далеко раздвинул руки, показывая, какой большой нос у лешего.

— А почему же берестяный?

— Кто знает… Я не знаю, такой уж живет… Это он ночью кричит: «Охо, охо!» У, мы боимся, беда!..

Здесь Алхати пришел в полный восторг от своего зоопарка, и в избытке веселья разразился хохотом, покатившись на оленью шкуру. Его смех был настолько искренен и заразителен, что я последовал его примеру, — да с таким усердием, что ручная белка, спокойно разгрызавшая до того времени орешки, моментально нырнула в свой ящик. Оттуда она выглядывала, опасливо поводя усатой мордочкой.

Насмеявшись, Алхати поднялся и вышел из юрты. Когда он вернулся, у него был необыкновенно довольный вид.

— Ну, вот, — сказал он, — пока мы здесь рисовали, дождь прошел, и на небе видны звезды. Ветер хороший стал. Теперь дождя больше не будет, и завтра мы пойдем.

Эта весть меня очень обрадовала, так как я уже было совсем отчаялся попасть в интересовавшее меня место до наступления холодов. Теперь же дело повернулось удачной стороной. Улегшись спать, я с наслаждением думал о предстоящем походе…

Встреча с лапландской совой

Однажды, во время скитаний по северу, я спускался на лодке по быстрой горной речке. Ее пороги, коварные подводные камни и водовороты на каждом шагу готовили для моей утлой посудины разные пакости, и потому мне постоянно приходилось держаться на чеку. После особенно упорной войны с порогами, я решил отдохнуть и, прельстившись красивым местом на берегу, зачалил лодку. Развести костер было делом недолгим, и вскоре огонь весело потрескивал под закопченным котелком с водой. В ожидании чая я задумал осмотреть берег, где громоздились серые скалы, поросшие густым лесом. Скалы всегда привлекают меня, и я люблю лазать по ним, с любопытством заглядывая в каждую расщелину, в каждую пещеру в надежде найти там что-нибудь интересное.