* * *
Беги, река моя, беги,
Верти, верти свои круги,
Минуй нечаянные кручи
И неожиданные мели.
В твоем прозрачно–ясном теле
Звезда небесная лежит.
Она не жжет тебя, не мучит.
Она нисколько не болит.
* * *
Далекая даль без предела.
Горячие ночи без сна.
«Мне мало бессонниц, — пропела. —
Мне жизнь безраздельно нужна».
Дороги высоки и круты.
Шагать. И всходить. И смелеть.
«Пожертвовал жизнь до минуты,
До капли. Пожертвуй мне смерть».
Могилу с землею сровняла
Трава. Пролетающих стай
Проносятся тени. «Мне мало
И смерти. Бессмертье отдай».
* * *
Вырастают, налетая,
Тают, пролетев,
Броды, Горная, Лесная.
Балка. Суходрев.
Как нечаянные всплески —
Яр, Торжок, Лога.
Полустанок Перелески,
Станция Тайга.
Теплый стан, Утес, Оленья…
Всех не перечесть.
Есть Надежда. Есть Терпенье.
Счастье тоже есть.
* * *
На берегу, у переката,
В узорчатой тени ракит,
Ведут беседу два солдата.
Солдат
Солдату
Говорит:
— Мы рядом шли. Мы вместе были.
В одну мы падали траву.
И из одной реки мы пили.
Но ты убит. А я живу.
Прости меня…
И глуховато
Из–под земли тяжелой: — Брат,
Ты рядом шел. И долг свой свято
Ты помнил. Ты не виноват.
Мы шли кровавыми путями.
Твой путь с моим навечно слит.
Огонь войны горел над нами.
Святой огонь любви горит.
* * *
Как по деревне танки шли!
Как клацали, как грохотали
Плывущие поверх земли
Зазубренные глыбы стали.
Они не шли во весь опор —
Им узкий коридор был тесен.
Но как могуч был их напор,
Как непреклонен, как железен.
Ровняя жесткие строи
В сгущающемся напряженье,
Шли не чужие, шли свои.
И не на битву — на ученье.
Избушки, сбившиеся в ряд
Пред медленным железным рядом,
Пугливо сжались. Дрогнул взгляд
Под медленным железным взглядом.
К земле прирос. Ну что же вы,
Как виноватые, стоите,
Поднять не смея головы?
Кричите же «ура», кричите!
НА ТОКУ
На току мешки с пшеницей.
Налитые крепыши.
Хочешь с ними повозиться —
Не спеши, ровней дыши.
Эй, вот ты — расправь–ка плечи.
Распрямись–ка в полный рост.
Ну хоть шаг ступи навстречу,
Или ты к земле прирос?
Всех — дородных, сбитых, грузных
Похватавши за бока,
Я скидаю в зыбкий кузов.
И плотней замкну борта.
Страдный день стряхну, как ношу.
В довершенье всех бросков
Тело собственное брошу,
Как мешок, поверх мешков.
Руки гулкие раскину
Вширь по кузову всему,
Будто ими всю машину
Крепко-крепко обниму.
Помни, тонкая ключица,
Помни, хрупкая спина,
Как увесиста пшеница.
И ядрена. И сильна.
* * *
Глубина и прозрачность в природе.
Вон, вдали, расстояньем не скрыт,
В опустевшем лесу на колоде
Человек, пригорюнясь, сидит.
Но кручина его не кручинна,
А неслышно легка и светла.
И летуча. Она беспричинна.
Неизвестно откуда пришла.
В ней и шелест, и дальняя сойка.
И летящая тонкая нить.
И печали в ней ровно настолько,
Чтобы счастью законченным быть.
* * *
…Едва ворота скрипнут, бабка
Уже кричит: «Маруська, Гапка,
Глядите–ка в окошко — там
Как будто кто заходит к нам».
В глазах всегда одна забота.
Чуть слышимый раздастся стук,
Всем телом встрепенется вдруг.
Она всегда ждала кого–то.
Ждала к утру. Ждала в обед.
Двенадцать лет. Пятнадцать лет.
Я помню, как–то поздно очень
В дверь постучал. Из темноты
В сгустившемся молчанье ночи
Раздался шепот: «Это ты…
Ванюша? Сын мой?» На мгновенье
Как током обожгло меня.
Я выкрикнул: «Нет, это я!»
Стыдясь передо мной волненья
Обманутого своего
И скрыть, замять спеша его,
Она по лестнице проворно
Стучит и кашляет притворно:
«Лешак вас носит допоздна.
Тут спутаешь все имена.
За что мне только наказанье
Такое? Не хватает зла…»
Старушка так и умерла
В ежесекундном ожиданье.
В уверенности, что вот–вот
Дверь распахнется, он войдет.