От герцогини поступило ещё прошение о выплате приданых и материнских (по завещанию) денег.

Постановлено было выдать ей двести тысяч рублей. В документе ей не позволили именоваться «наследною принцессой всероссийскою», тогда она поставила подпись: «Урождённая принцесса всероссийская».

Шли — и весьма поспешно — последние приготовления к отъезду.

Анна не имела возможности выехать куда бы то ни было из дома, Она отлично понимала, что это такое — домашний арест! Из выданных ей денег уплачены были долги герцога и арендная плата Апраксину-старшему — за его прекрасный дом.

До отплытия оставалось три дня.

Лизета явилась проститься с сестрою.

Сбивчиво заговорила о материных сундуках, о претензиях на наследство, высказанных от имени малолетних Натальи и Петра...

Анна замахала на неё обеими руками, засмеялась тихо.

   — Пропадай оно всё пропадом! Пусть берут! Мне бы только в память хоть одну-две вещицы... В память об отце, о матушке, о жизни прежней, о нашей с тобою дружбе девичьей! Но что я! Скажи о себе. Так давно не говорили по душам. Что свадьба твоя с Бишофом? Когда же?

   — Молчат покамест, — Лизета усмехнулась.

   — Ясно. — Анна отвечала горькой улыбкой. — Всё от светлейшего зависит!

Елизавет кивнула.

Анна пристально посмотрела на неё.

   — Лизета! Мне трудно в это поверить, но мне кажется... Чутьё... — ах, вот оно снова — чутьё! — Чутьё мне подсказывает... Скажи: ты перешла порог? Бишоф — муж тебе?

Лизета наклонила голову и чуть отворотилась от старшей сестры.

Да, Анна верно почувствовала, что меньшая её сестрица сделалась женщиной, и, быть может, более женщиной, нежели она сама, Анна.

   — Ах, Боже! — Анна порывисто приложила к щекам ладони. — Как же это? Я оставляю тебя совсем одну... Кто же с тобой?.. Кто за тебя?..

   — Обо мне ты не печалься, — тихо ответствовала Лизета.

   — Говоришь: не печалиться? Ну, помогай тебе Господь!

Сёстры крепко обнялись. Лизета заговорила с прежней своей детской горячностью:

   — Аннушка! Как я тебя-то отпускаю, одну, совсем одну, да на чужую сторону! — запричитала совсем как давняя песенница в матушкиных покоях, когда обе они были малолетками...

   — Я ведь не одна еду, Лизета. Супруг мой со мною, он любит меня. Мадам со мной...

   — Аннушка, право! Пусть Маврушка Шепелева с тобою поедет. У меня душа спокойнее будет, ежели Маврушка при тебе... Она ведь пребойкая. Накажу ей, чтобы письма о тебе слала...

   — Да ведь ты её любишь, Маврушку-то, дружишь с нею. Как же я у тебя отниму её!

   — Нет, нет, нет! Решено! Ныне испрошу дозволение Мавре ехать с тобою. Душа моя будет спокойнее.

   — Успеешь ли получить дозволение?

   — Я-то успею, не тревожься!..

И вправду успела. Мавре Шепелевой дозволено было отправляться с молодой герцогиней в Киль.

За день до отплытия Анна хотела поклониться мощам святого благоверного князя в Александро-Невской лавре. Но каково же было её удивление, когда ей объявили, что великий государь Пётр собственноручно запер на ключ раку с мощами, а ключ бросил в Неву.

   — Мне это показалось так странно, — говорила она мужу. — Что-то стеснило грудь, какая-то печаль, тоска... Дурное предзнаменование...

Герцог нежно гладил её по волосам. Наконец-то она сделалась прежней, самою собой, его любимой, обожаемой Аннушкой. Поклонение мощам он не понимал, однако предположил, что ничего государем не бывало заперто...

   — Должно быть, это все выдумки нарочные, чтобы не иметь повода выпустить тебя отсюда до нашего отъезда. Ежели бы государь запер эту раку, ты бы уж наверняка знала. И никакого дурного предзнаменования нет!

   — Полагаешь?

   — Верь мне, прошу!

   — Кому же ещё, как не тебе! — вздохнула...

Двадцать пятого июля 1727 года Анна Петровна покидала своё отечество навеки.

Выйдя из кареты в порту, она увидела, что её поджидают. Хотели с нею проститься. Материны служанки, совсем простые женщины, целовали ей руки... Её, Аннина, кормилица... няньки... Лизета бросилась ей на шею, и они долго не могли разомкнуть объятия...

И едва опустив руки, Анна увидела подходящего к ней медленно Андрея Ивановича. Сердце забилось. Она пошла к нему, будто к священнику под благословение. Потому что он был — олицетворение живое несбыточной, несбывшейся мечты её о ней самой, радетельнице, труженице счастливой на благо Российского государства. Таков он был.

   — Не поминай лихом, Аннушка! — сказал.

   — Нет, нет, никогда! Простите и прощайте!

Он отдал ей две вещицы — «в память о родителях» — голландскую курительную обкуренную трубочку отца и старый материн веер — «махальце» — золочёные бабочки на голубом шёлке...

Герцог приблизился к нему, обнялись, поцеловались.

   — Прощай, повеса! И ты не поминай меня лихом! Береги свою герцогиню. Быть может, и вы ещё сгодитесь России...

Герцог поднялся на палубу. За ним взошла Анна...

   — Прощайте, простите! Прощайте все!..

И вот уже отдалились берега.

   — Ты простудишься, сойди в каюту, ветер свежий, — сказал герцог.

Она не отвечала. Даже не заметила, что он-то теперь почувствовал себя уверенно. В сущности, он был рад. Всё завершилось хорошо. Он возвращается на родину, с ним — его возлюбленная жена. Не удалось добиться помощи от России? Хорошо уже и то, что удалось выбраться живыми! И тотчас по прибытии в Киль он направит в Санкт-Петербург новый мемориал о выплате очередной денежной дачи... Для Анны, для его Анны, последние события были хорошим уроком. Дай Бог, чтобы теперь она наконец-то сделалась доброй супругой и достойной его соправительницей в его владениях...

Замок в Киле был высокий, с одной круглой куполообразной башней и со многими башенками малыми. Фасад был весь словно бы усеян окнами. Стяги развевались на шпилях.

Пушки салютовали в честь прибытия герцогской четы. Этот гром напомнил ей уже давние отцовские салюты. Она прослезилась. Нет, не думать о прошлом, о прежнем. Начинается новая жизнь. И что сказал Андрей Иванович? «Вы ещё сгодитесь России!» — вот так он сказал. Так и будет!..

Она сама себе дивилась. Откуда взялись в ней новые силы? Откуда явилась новая решимость? Быстро осмысливала новое своё положение. А чем худо? Она теперь — сама себе хозяйка! Не зависит более от Меншикова, от решений Тайного совета... Может сама принимать решения!..

Новый её дом — Гольштайн-Готторпский замок в Киле — оказался не так уж плох. Выбежала в обширный сад. Маврушка кинулась следом.

   — Анна Петровна! — кликала, звала. — Анна Петровна!..

Но Анна отозвалась лишь на голос мужа. Герцог отыскал её у яблони старой.

   — Хочу яблоко! — воскликнула она с детским озорством.

   — Зелёные, Аннушка, пусть поспеют!

   — Нет! — упрямилась шаловливо. — Сейчас! — направила пальчик вверх.

   — Да чем же я собью? Тут и шеста нет...

   — О! Не умеешь на дерево забраться? — Смех её зазвенел нежным колокольчиком.

Не говоря ни слова, он обхватил ствол и как был, в сапогах, полез...

Несколько раз срывался, затем почти скрылся в листве, Она следила серьёзно. Он спустился вниз и поднёс ей зелёное яблоко.

Пригасила улыбку. Спросила требовательно-шаловливо:

   — Почему только одно?

   — Остальные пусть дозревают.

   — Жаден ты, сероглазый! — Прикусила зелёное яблоко и старалась изо всех сил не морщиться, кусая.

   — Не жаден — умён.

   — Гляди-ко! — опустила руку с яблоком. — Умён!