— Хорошо, я сделаю так, как ты хочешь, хан. Я рад, что доверяешь мне и поручил это своему верному слуге. Можно тебе задать один вопрос, господин?

   — Спрашивай.

   — Как умер Великий Мухаммед?

   — Вот оно что... Тебя тоже мучают сомнения. Выходит, и ты не веришь мне. Тебе показалось, что я мог убить своего отца! Если я даже скажу «да!», что это может изменить? Я казанский хан! Отец умер своей смертью... он поскользнулся на краю обрыва, стукнулся головой о камень и упал в воду. А теперь ступай!

Мурза Тегиня ушёл. Теперь он уже не сомневался в том, что Махмуд убил своего отца. Его глаза такие же лживые, как и его поступки. Сначала он убил отца, а теперь решил добраться и до братьев. Бывает, могучее дерево даёт жалкие побеги, так и сыновья Улу-Мухаммеда не смогли унаследовать от великого хана главное его достоинство — великодушие. Они ссорились между собой и, казалось, ждали смерти отца, чтобы потом перерезать друг друга. Просто Махмуд оказался хитрее и решил опередить братьев.

Тегиня вдруг осознал, что остался один. Его былое могущество рухнуло вместе со смертью хана. Мурзы, которые ещё вчера вечером кланялись ему в самые ноги, теперь отворачивались в сторону; некоторые ухмылялись в лицо. Все предвкушали падение любимца покойного хана, понимая, что оно будет стремительным. Присутствие рядом всесильного Тегини напоминало Махмуду о величии Улу-Мухаммеда, которым он начинал тяготиться. Даже благосклонность Махмуда не может быть постоянной — у слуг, как и у собак, не может быть двух хозяев.

Тегиня пошёл домой, помолился в тишине, потом велел седлать коня. Мурза решил навсегда покинуть Казань, он спешил на службу к князю Василию в Москву. Уехать он собирался незаметно, потом вслед за ним должны отправиться и жёны. С собой Тегиня решил взять только своего слугу — молодого батыра Саляма, который рос в его доме с детства. Салям рано лишился родителей, и Тегиня почитал его за сына. Когда кони были осёдланы, Тегиня заговорил о главном:

   — Мне теперь нет места на этой земле, Салям. Вместе с ханом здесь кончилась и моя жизнь. После убийства своего отца Махмуд возьмётся и за его друзей. Думаю, первым на очереди я!

   — Почему же ты решил ехать именно к Василию? — удивился Салям. — Можно вернуться в Орду.

   — В Орду обратной дороги нет. Ты думаешь, Кичи-Мухаммед так скоро забудет своего давнего врага? Мы даже не успеем доехать до его дворца, нас отравят или убьют в дороге. Совсем другое дело — князь Василий. Сейчас он берёт на службу всех мурз, которые не захотели служить Махмуду. Он отводит им земли и выплачивает богатое жалованье. Есть ещё одна причина, по которой мне надо именно в Москву... Махмуд собирается убить своих братьев — Касима и Якуба, и мне надо предупредить их об опасности. Сыновья хана для меня всё равно что родные дети.

На Казань опустился вечер. Не так давно прошёл ливень, и тяжёлые капли, падая с деревьев, разбивали поверхности луж. Улицы были пустынны, и это устраивало Тегиню, сам Аллах благоволил ему. Город нужно покинуть незаметно, чтобы даже стража у ворот не догадалась, что он уезжает из Казани навсегда. Кони терпеливо дожидались. Серый жеребец Тегини мотнул крупной головой и тёплыми губами потянулся к хозяину. Арабского скакуна Тегиня купил за большие деньги в Самарканде у одного из вельмож эмира и гордился им не меньше, чем юными наложницами. Оставлять коня здесь было бы неразумно, он подарит этого жеребца князю Василию.

   — Подсади меня на коня! — приказал мурза Саляму.

   — Слушаюсь, господин, — отвечал слуга.

Салям подставил крепкие ладони под ноги Тегини. Мурза уверенно ступил на руки, а потом носком сапога отыскал стремя. Он уже перекинул другую ногу, чтобы сесть в седло заждавшегося жеребца, когда почувствовал удар в спину. А уже потом по телу потекло что-то горячее. Тегиня хотел повернуться, чтобы посмотреть на обидчика, но сил не хватило, и он, теряя равновесие, упал в грязь.

   — Ты был мне вместо сына... — прошептал мурза, увидев над собой ухмыляющееся лицо Саляма.

   — Сыном?! Ты мне говоришь, что я тебе был вместо сына?! — крикнул Салям. Таким Тегиня его не знал. Сейчас над ним склонился демон. Куда же пропал тот мальчишка с тихим голосом, не смевший смотреть в лицо своему господину? — Думаешь, я не знаю, что ты убил моих отца и мать по приказу Улу-Мухаммеда?! А потом решил усыновить меня, чтобы Аллах простил тебе грех и дал место в раю! Ты говоришь, я тебе был вместо сына? Только я тебя никогда не считал отцом! Я долго ждал этого дня, и вот он наконец настал! Закрой глаза! — приказал Салям умирающему.

Тегиня сделал над собой усилие и прикрыл глаза. Пусть духи, которые прилетят за его душой, увидят, что смерть он принял достойно. Возможно, о его кончине им придётся рассказать самому Аллаху.

Салям одним ударом отрубил голову своему господину: печальная улыбка застыла на лице Тегини.

Хана Махмуда Салям застал в беседе с мурзами. Они сидели на небольших мягких подушках на полу — перед каждым из них в золочёных пиалах остывал чай, и густой пар, поднимаясь кверху, растворялся в воздухе.

Махмуд хохотал. Смеялся он беззаботно и искренне, заражая своим настроением сидящих рядом мурз. Вельможи смеялись сдержанно — не подобает им даже в веселье превосходить своего господина. А Махмуд, казалось, позабыл о своём величии, запрокинув голову, безудержно хохотал. Но Салям знал: стоит хану оборвать смех, как он снова станет жестоким. Своим весельем Махмуд напоминал Улу-Мухаммеда, который умел так же заразительно и звонко смеяться, и эту привычку он не оставил до последних дней. Улу-Мухаммед смеялся, когда сидел на большом троне Золотой Орды; смеялся, когда бродил бездомным псом по степям; смеялся, когда сделался ханом Казани. Может, этот смех и навлёк на великого Улу-Мухаммеда несчастье, мусульманину следует быть сдержаннее.

Махмуд отпил из пиалы, словно хотел успокоить разбирающий его смех, и мурзы вслед за господином потянулись к чаю.

Салям стоял, согнувшись в поклоне, и рассматривал носки своих сапог. Он увидел, как большая и мохнатая тёмно-зелёная гусеница мерила своим телом молельный коврик, ещё немного, и она доберётся до подушки господина. Салям уже потянулся рукой, чтобы согнать её, но остановился: одно неосторожное движение может стоить ему жизни, а гусеница уверенно зацепилась за край подушки и поползла выше по шароварам хана.

Наконец Махмуд обратил внимание на Саляма:

   — Что ты хотел сказать мне?

   — Я пришёл сказать тебе, господин, что я выполнил твою волю. Всё получилось так, как ты и предполагал. — Салям позабыл о гусенице. — Тегиня притворился твоим другом, а сам захотел предупредить Касима и Якуба. В этом мешке его голова, — Салям приподнял руку с мешком.

   — Голова? — удивлённо поднял брови Махмуд. — Вы хотели бы взглянуть на плешивую голову Тегини? — обратился хан к сидевшим эмирам.

Хан захохотал, и следом за ним смех подхватили другие мурзы. Поначалу хохот был негромким, потом становился всё более оглушительным и сотрясал стены и потолок комнаты. Хан смеялся оттого, что ему было весело — в нём билась радость лёгкой победы. Он молод и полон надежд. Мурзы хохотали от страха и ужаса перед ханом, понимая, что если кто-нибудь из них замолчит раньше господина, то для него это будет последним мгновением в жизни. И они смеялись до хрипоты в голосе, до боли в скулах, до судорог на лице. А хан всё смеялся, наполняя ужасом сердца приближённых.

Наконец Махмуд умолк и, вытерев слёзы со щёк, сказал:

   — Покажи мне голову моего дяди!

Салям осмелился посмотреть на хана и увидел, что гусеница неторопливо блуждала по воротнику, а потом затерялась в складках халата.

Мурзы, неумело скрывая ужас, смотрели на окровавленную голову Тегини, на застывшую злодейскую ухмылку великого мурзы. Они её помнили именно такой, когда он давал распоряжения рубить головы, она не менялась, когда он был снисходительным и прощал обиды. С этой улыбкой он отправлял ближних в мир иной. И этот застывший оскал словно предупреждал, что Тегиня сумеет добраться до них даже из загробного мира.