— Я тебе и раньше говорил, князь, что ты не по правде живёшь. Меня осрамил. Ведь обещал же ты князя выпустить, а сам деток его в Углич запрятал! Отпусти, отпусти их, князь! Ты же честное слово давал!

Поднялся игумен Симонова монастыря отец Савва. Князь знал его, помнил, как тот дёргал его в отрочестве за уши, уличая в проказах.

   — Негоже, князь! Епитрахиль испачкал и нас всех во грех великий вогнал! Отпусти Василия. И мы с тобой пойдём, как один грех со своей души снимать.

Князь молчал, примолкли и старцы, и тут Дмитрий увидел на своём кафтане бурые пятна. «Откуда? — испугался князь. — А что, если старцы подумают, что это кровь Василия?!»

И Дмитрий, прикрывая рукавом на груди бурые пятна, сказал:

   — А если Васька возомнит, как и прежде, себя старшим братом, что мне тогда ему ответить?

   — Василий-то слепой! Какое зло тебе может причинить слепец, князь? Да ещё малые дети? Побойся Бога, князь Дмитрий, если не веришь, то возьми с него крестное целование, что не посмеет воевать супротив тебя. Да и мы его от греха отведём.

Дмитрий Юрьевич скрестил руки на груди, но ему всё равно казалось, что владыка видит пролитую кровь. Интересно, о чём они сейчас думают? И Дмитрий вспомнил, как по лицу Василия текла тягучая сукровица, а потом брызнула кровь, и братов голос, который заполнил собой весь двор:

«Дмитрий, будь ты проклят!»

Может, кровь на кафтане — это проклятие, которое послал ему Господь?

   — Хорошо, старцы, я подумаю. Дайте мне время до Корнелия святого.

Однако князь размышлял недолго, и уже на Семёнов день он отправил гонцов в монастыри и к святым пустынникам с вестью, что готов отпустить Василия и даже дать ему вотчину в кормление.

На Рождество Богородицы в Москве собрались иерархи, покинув свои пустыни, в стольную явились старцы.

Москва давно не помнила такого торжества — владыки, заполнившие Успенский собор, были в золотых одеждах, звучало песнопение, торжественно гудели колокола. Народу перед собором собралось больше обычного — нищие протискивались вперёд, ожидая выхода князя и щедрого его подаяния, юродивые сидели на паперти, надеясь на снисхождение и внимание владык. И когда в дверях церкви показался князь, толпа возликовала. Дмитрий взял из короба горсть монет и высыпал их на головы собравшихся, потом швырнул в толпу ещё горсть и ещё.

   — Еду я к брату своему Василию, — произнёс он, стоя на ступенях собора. — Прощения просить у него буду. И вы меня простите, люди московские, если что не так было. Не по злому умыслу поступал, а во благо.

Людское море, как волна, схлынуло, и князь ступил на землю. Следом за государем шёл митрополит Иона, архиереи, а уже затем длинной вереницей потянулись пустынники, священники. Не помнила Москва такого великолепия. Отвыкла от праздников. Ошалев от роскоши и золота, московиты нестройно тянули:

   — Аллилуйя-а!

Исход из собора напоминал крестный ход, только у князя не было креста и в покаянии он тискал в руках шапку. Не прошла для Дмитрия ссора с братом бесследно, в густой чуб вкралась седая прядь. На щеках кривыми шрамами застыли морщины. Чёрные люди не смели смотреть на непокрытую голову князя и опускали глаза всё ниже, подставляя под его скорбный взор ссутуленные спины. Князь прошёл через ворота, посмотрел на купола, на звонницу Благовещенского собора, на звонаря в чёрной рясе, что бесновался под самой крышей, отзванивая прощальную, и, махнув рукой, пожелал:

   — С Богом!

В Угличе Дмитрия Юрьевича уже ждали. Ребятишки весёлой толпой высыпали за ворота, юродивые и нищие сходились в город со всей округи в надежде занять лучшие места перед собором и в воротах. А навстречу князю в парадных доспехах выехал воевода с дружиной.

Василий в этот день в церковь не ходил, хотел сохранить силы для беседы с братом. С утра его нарядили в белую нарядную сорочку, сам он пожелал надеть красный охабень и стал ждать. Что же ещё такого надумал Дмитрий? Может, с Углича убрать хочет? Запрет где-нибудь в темнице да там и заморит тайно.

Мария бестолково суетилась по терему, и великий князь всё время слышал её назойливый шёпот:

   — Спаси нас, Господи! Спаси...

Василий прикрикнул на жену, но тут же одёрнул себя: «Чего уж там! Намучилась она со слепцом, а ещё боязнь за детей, того и гляди, как цыплят, задушат! Только на милость Божию и приходится уповать».

Великий князь слышал, как звонят колокола, радостно и бестолково возвещая о том, что к Угличу подходит московский государь. За окном слышались восторженные крики.

Горько сделалось князю. «Вот так тебя совсем недавно встречали, когда был великим московским князем. Коротка людская память, года не прошло, а уже всеми забыт!»

Василий думал, как ему встретить брата: сидя за столом — слепому простится — или подняться и отвесить поклон?

Всё слышнее становились крики — Василий догадался, что Дмитрий шёл по городу.

   — Детей приведи, — нашёл князь руку княгини, — пускай с дядей своим поздороваются.

   — Хорошо, государь, — отвечала жена, высвобождая холодные пальцы из жаркой ладони Василия.

—Все здесь? — спросил князь.

   — Привела, Василий. Ты подойди, Ванюша, к отцу, а Юрия я на руках подержу.

   — Под иконой встанем, может быть, заступница Божья Матерь поможет нам. Авось помилует нас Дмитрий. Смирился ведь я! Так упал, что и не подняться.

Василий вспомнил про недавний приход Прошки Пришельца. Может быть, кто и дознался и Дмитрию Юрьевичу донёс. Вот он и явился в Углич с иерархами учинить Василию Васильевичу суд, что посмел против воли старшего брата пойти.

В горницу вбежал дворовый слуга и, дрожа от возбуждения и страха, предупредил:

   — Дмитрий Юрьевич со старцами в палаты входит!.. Сейчас сюда пожалует!

Василий Васильевич степенно поднялся, крепко ухватил за плечо Ивана и терпеливо стал дожидаться Юрия. Вот если бы сразу всех порешил, а то ведь мучить начнёт. Ну и досталась же судьбинушка!

Услышал, как скрипела лестница под тяжестью идущих, и этот скрип с каждой минутой становился всё отчётливее.

Распахнулась дверь, Василий почувствовал это по лёгкому ветерку, и Мария испуганным голосом вскрикнула:

   — Свечи загасило, примета плохая!

Затем князь услышал голос Дмитрия:

   — Здравствуй... брат Василий. Чего молчишь? Или гостю не рад? Да и не один я к тебе пришёл, а с владыками. Что же ты нас в горницу не зовёшь и в дверях держишь?

   — Это я у тебя в гостях, Дмитрий, — осевшим вдруг голосом произнёс Василий. — Проходите... что же вы у порога томитесь?

   — Дай я на тебя посмотрю, брат. — Василий почувствовал, как крепкие ладони Дмитрия ухватили его за плечи, на щеках уловил его тёплое дыхание.

   — Наказывать меня приехал, брат? — спросил Василий Васильевич.

   — Нет, Василий, прощения я у тебя пришёл просить. Каюсь я о содеянном. Сон мне снился — и я в образе Каина, хочешь, я на колени перед тобой встану, только сделай милость, прости меня, Василий Васильевич!

   — Ну что ты! Что ты, Дмитрий Юрьевич, — растрогался великий князь. — Ни к чему это.

Иерархи стояли за спиной, молчаливо внимая разговору князей, уйти бы им сейчас, но опасались, что могут нарушить беседу братьев.

   — Как же я посмел лишить тебя счастья видеть образ Божий! — каялся Дмитрий. — Хотел я возвеличиться над братьями своими, стать старшим среди равных, а потому и на московский стол позарился. Казался он мне слаще любого пития и дороже золота! Простишь ли, брат, грех мой окаянный?

Василий обрубками пальцев шарил по лицу брата и вдруг почувствовал, что оно мокрое. Плачет, видать.

   — Знаю, почему на тебе охабень красный, — продолжал Дмитрий. — Он кровью залит, что из очей твоих текла. Отпусти же мне этот грех, Василий Васильевич!

   — Не надо, брат, не надо, — смилостивился великий князь. — Ещё и не так мне надо было пострадать за мои грехи перед тобой и всем народом. Разве это не я привёл татар на нашу землю? Разве это не я хотел погубить христиан? Всё вот этими руками содеяно! Большего наказания я достоин, брат мой! Смерти ты меня предать должен был. А ты милосердие своё показал. Это ты прости меня, Дмитрий Юрьевич.