Боже, я их ненавидела.

Я зашла внутрь. Из-за сбивчивого бита и толпы людей казалось, будто пол движется. Головы, должно быть, повернулись. Не могу точно сказать. Быть мной значило, что я не могла позволить себе больше, чем пренебрежительный взгляд своих широких глаз на любого человека.

Одна из проблем вечеринок заключалась в том, что я не была уверена, в чем их смысл, так что никогда не понимала, что с меня хватит. Я поискала Сьерру. В конце концов, если она увидит меня, я получу очко за то, что пришла.

Я прошла мимо большого бассейна. Он был полон плескающихся нимф и светился разноцветными огнями. Розовый, фиолетовый, зеленый. Парень, наполовину находившийся в бассейне, схватил меня за лодыжку своей мокрой рукой.

— Залезай, — сказал он.

Я посмотрела на него сверху вниз. На нем была блестящая подводка для глаз. Я задумалась, что это был за бренд, раз подводка не смылась в воде. Его мокрая рука на моей лодыжке напомнила мне о Коуле, совершающим что-то подобное много месяцев назад.

Предельно холодно я ответила:

— Мне не нравится быть мокрой.

Я ожидала, что парень запротестует, но он просто выглядел сконфуженно и затем нырнул под воду без всякого уважения, которое я бы к нему проявила.

Посреди бассейна девушка медленными ленивыми кругами плавала на спине, а парень лениво подплыл к ней и поцеловал ее руку. Я задумалась, существовал ли вообще мир, в котором я бы стала похожей на них. Я подумала, таким бы человеком я стала, если бы мы никогда не уезжали из Калифорнии; если бы мой брат никогда не умирал; если бы мы не уехал от Коула; если бы мои родители никогда не разлучались.

Когда я отошла от бассейна к окружающей дом плиточной террасе, кто-то со светящейся палочкой вокруг шеи предложил мне напиток. Он переливался двумя разными цветами, напоминавшими одновременно что-то, что я хотела бы взять в рот, и что-то, что природой глотать не предполагалось.

Я покачала головой. Однажды мой брат сказал мне, что алкоголь делает тебя кем-то другим, чего я уж точно не хотела. Что, если кто-то другой был еще хуже, чем я сама и так была? А мой друг Маккензи когда-то сказал, что алкоголь просто преумножает то, кем ты и так являешься.

Миру это было не нужно.

Войдя, я провела рукой по металлическому балкону. Свет внутри дома был погашен, и на всех были светящиеся палочки, рождественские огоньки или другие светящиеся части костюмов. Я не хотела туда идти, но Сьерра несомненно была там. Она такое дитя. Здесь на самом деле все было как ожившая детская фантазия, воплотившаяся в реальность.

Но это была просто кучка разодетых взрослых и ужасно много бессмысленного блеска.

Я просто ненавидела…

Почему этот блеск не стирался с меня?

Ладони на моей руке. Это была Сьерра. В итоге она нашла меня. Она была похожа на пришельца со светящимися в темноте ресницами и фосфорными точками на носу и скулах. В ее волосы было вплетено оптоволокно. Она была не женщиной; она была картинкой. Все ее друзья тоже светились в темноте. Сьерра схватила меня за руку.

— Золотце! Я надеялась, что ты придешь. Возьми себе выпить, возьми себе парня, возьми себе мечту — все здесь превосходное!

Ее черные зрачки были ослеплены отражениями неонового розового и зеленого. Она послала воздушный поцелуй мне в щеку.

В ответ я разомкнула губы и моргнула, мои ресницы коснулись щеки. Я много раз репетировала это выражение у зеркала. Сделав это куда медленнее, чем, как ты думаешь, следует, ты будешь выглядеть циничнее.

Сьерра была в восторге. Она представила меня своим друзьям, пощупала мое платье, ухватившись рукой прямо за мою грудь, а затем она запрокинула голову назад, чтобы все мы могли убедиться, что у нее самая длинная шея.

Она сказала:

— Вот, тебе нужно немного… — откуда-то она достала светящуюся в темноте косметику.

— Закрой, — скомандовала она. Я закрыла глаза. Я почувствовала, как она провела по моим глазам и губам.

— Открывай, — Сьерра улыбалась мне во весь рот. — Теперь ты одна из нас.

Это никогда не будет так.

— Иди, — сказала мне Сьерра, махнув рукой. — Развлекайся. А затем возвращайся и расскажи мне обо всех сказочных местах, которые ты посетила.

— Конечно, — ответила я. — Сейчас повеселюсь. Непременно.

Не то чтобы меня отшили, но чувствовала я себя именно так. Сьерра на самом деле думала, что я собиралась упорхнуть со своим свежеразукрашенным светящимся лицом к ее клевым друзьям. Это была вечеринка из детей, а детям нравятся другие дети.

Может, я даже не представляла, какого это.

Я прошла через темную гостиную (бледный диванчик был аккуратно разукрашен светящимися красками) в темную кухню (столешница была забрызгана краской), а затем в темное что-то-еще (ничего светящегося, кроме стеклянного кофейного столика, неидеально отражающего мое лицо). Музыка играла отовсюду. В воздухе витал аромат апельсинов, кренделей и неонового розового.

Пока я медленно ходила между группками разговаривающих людей, с которыми только познакомилась, я думала о том, что Л.А, не был местом для одиночества. Все места предназначались для того, чтобы не быть в одиночестве, но Л.А. был городом, что славился легким и беззаботным общением. Этот город указывал на то, что для тебя чертовски невозможно завести знакомства, раз уж ты не можешь сделать этого в Л.А… Это было место для улыбок, держания за руки и поцелуев с незнакомцами, и если ты не завел друзей, то это потому что не улыбался, не держался за руки и не целовался. Роль незнакомцев была неважна.

Как давно я уже здесь?

— Изабел!

Это был Марк. Марк Сьерры. Он был с группой парней, которые немного походили на него — милые, безвредные, загорелые и заботливые. Они были различимы, потому что стояли возле стеклянной стены. Позади них был склон и беспокойный Л.А..

— Вы, ребята, не светитесь в темноте, — сказала я.

— Мы и без того достаточно яркие, — ответил Марк. Его друзья рассмеялись. Я — нет. — Хочешь выпить?

— Что-то, что не светится? — спросила я. — В этом месте существует простая вода?

— Вода! — сказал один из его друзей. Его козлиная бородка была безупречна.

— Здесь? Это не кошерно, чувак.

— Я думаю, это наверняка единственная кошерная вещь здесь, — раздраженно ответила я. — Ты вообще знаешь что-то о еврейском народе?

— Мне сделали обрезание, — ответил он. — Это по-еврейски, так ведь? О, постой, Иисусе, ты — еврейка?

Я посмотрела на него. Медленно моргнула. Разомкнула губы. Он смотрел. Я сказала:

— Я думала, ты собирался принести мне воды.

Он подскочил, чтобы найти ее. Марк рассмеялся в полном восторге.

— Прекрасная работа.

В подтверждение я сузила глаза. В самом деле, весь секрет был в том, чтобы почти ничего не говорить, а затем, когда открываешь свой рот, сказать что-то ужасное. Тогда все они сделают то, что ты захочешь.

Марк поспешил заполнить тишину.

— Мы с Граббом здесь говорили о, ну, том парне, который приземлил истребитель после того, как отвалилось крыло. Очевидно, оно отвалилось, ну, прямо сразу, а он все равно приземлился.

Грабб медленно, словно лава, сказал:

— Разве это не самая безумная вещь, о которой ты когда-либо слышала?

Я сказала:

— Безумство.

Марк коснулся своей шеи и подбородка, но смотрел он на мою шею и мой подбородок.

— Где же Ларс с твоим напитком? Это заняло целую вечность.

— Согласна. Я все равно не доверяю ему в том, что связано с напитками, — сказала я. Я не отводила взгляд от глаз Марка. Не то чтобы я хотела с ним пофлиртовать или хотела его самого. Я просто хотела увидеть, на что способна. — Там могут быть светлячки.

Марк прикусил нижнюю губу, как будто задумался о воде, но не думаю, что он представлял этот напиток. В силу этого мое сердце забилось немного быстрее. Это была провокация, но кому она могла навредить? Я просто хотела узнать. Я хотела узнать, хотела ли я кого-то еще, могла ли его заполучить и каких усилий это потребует. Было ли это так же легко, как просто находиться здесь, ничего не говорить, позволять им представлять, кто ты на самом деле?