Содружество
Максим Танк
Под мачтой
Когда на поле глухо, пусто,
И холод выбелил траву,
И ночью сердцу вторит грустно
Бессонный паводок во рту.
Когда дороги опустеют,
А ветер северный сильней,
И вдруг затянет одиссею
С крылатым табором гусей.
Люблю под взвихренной сосной,
Как бы под мачтой золотой,
Плыть на свидание с весною —
И весь мой край плывет со мной…
«Все чаще покидают этот лес…»
Все чаще покидают этот лес
Мои ровесники — подоблачные сосны.
Одни сгорели в пламени войны
Иль поднялись могильными крестами,
Другие где-то шпалами гудят,
Поскрипывают в хатах под ногами.
Я в этот лес все чаще прихожу
Поговорить с молодняком шумливым.
Под ним чернеют срезы старых пней,
Как будто патефонные пластинки
С записанными голосами птиц,
Ветров шумливых и дождей забытых.
Я в старых соснах чувствую себя
Сосной, пораненной воспоминаньем,
Когда живицей вытекает песня.
Делянка
Долго на делянке
Вдыхаю свежесть
Смолы, коры, опилок, щепок.
В любую погоду
Я слышу здесь
Шум отшумевших деревьев,
Голос кукушки,
Воркование витютюней.
И углубляюсь в такую чащу,
Откуда возвращает только голос:
— Куда ты пропал?..
Меня за смертью лучше посылать,
А не за дровами,
Если хотите,
Чтоб закипела бульба.
После снегопада
На желтое-желтое жниво,
На серую-серую землю,
На синюю-синюю озимь,
На темную-темную пущу
Лег белый-белый снег.
Почему же он не завеял
Дорогу к твоей хате,
Твоих следов у колодца,
Твоего веселого смеха,
Давних моих надежд!
Максим Лужанин
Василек
Ад родных нiŷ, ад роднай хаты
У панскi двор дзеля красы
Яны, бяздолныя, узяты
Ткаць залатыя паясы.
Я долго жил в стране чужой,
жил молчаливо и сурово,
и был я счастлив всей душой
родимое услышать слово.
Когда ж в словесной толкотне
корней не находил исконных,
тогда в деревьях и в траве
искал я близких и знакомых.
Кусты ракиты примечал,
они по-нашему шумели,
на облаках домой писал,
как только к нам они летели.
Мелькали пустыри, поля,
но где бы мы не колесили,
не показала мне земля
цветок веселый, синий-синий.
Мне скажут: «Сорная трава».
Все понимаю, разумею,
его из жита вырывал,
а вот из сердца — не умею.
В льняной поэме давних дней
цветок светящийся и тихий,
ты — память родины моей,
бессмертный труд ее ткачихи.
Рояль
Пас коров и на зорьке весенней порой
разлучал я пахучую ветку с корой.
Осторожно прорежешь в коре голосник,
словно сердце поставишь — рождается крик!
Оживала свистелка в ребячьих губах,
шлях надежды мои на тяжелых горбах
колыхал. Опьяняла сырая кора
и в большую дорогу звала со двора.
Но все чаще в наивную эту дуду
говорила святая душа про беду.
А сегодня вернул меня в дальнюю даль
наш, борисовской марки, нарядный рояль.
И мальчишка нарядный почти утонул
в блеске черного лака и в рокоте струн.
Он до крайних басов дотянуться не смог,
и на миг померещился мне пастушок.
…Там метелица в поле кружила-мела,
там Левониха глазом поблескивала,
а отец умирал и о чем-то просил,
но слова досказать уже не было сил.
Как же этот мальчишка сквозь ноты-кусты
вывел песенку чистую из темноты?
Да еще отгадал, красотой окрылен,
чем сегодня живу…
Мой нижайший поклон
перед полной душой,
перед чуткой рукой,
перед елью,
чей голос сквозь дальнюю даль,
как в родное гнездовье,
вернулся в рояль.
Деревянная резьба
Хлебопашец за сохою
шел своей полоской клятой,
бился до ночи с землею,
надрывался вместе с клячей.
Дядька сеет — черти весят —
бесполезная работа,
у скотинки шкура лезет,
да и сам ослеп от пота.
Как же сбить беду со следа?
Обошелся без поклона,
потрудился до рассвета,
выпилил коней из клена!
Хороши лошадки — в теле.
Но! — вскричал мужик довольный,
на стреху они взлетели,
понеслись за вольной долей.
Победил забвенье мастер,
слышно даже и сегодня,
как бежит, летит за счастьем
деревянная погоня.