10
В бор возвращаюсь — дыхание теплого ветра
луг цветоносный и пашни отцов овевает.
Свыше предписано право, которым владеем,
не выбираем путей, но вкушаем свободу.
Дети растут, и не старится мощное племя!
Общими силами землю свою охраняем,
но понимаем, что нету надежнее стража,
чем изобилие жизни и мир настоящий!
Солнце встает, и отвага зовет на охоту.
Тот, кто сильней,
тот быстрее прорвется к загону.
Всюду недобро, однако, свирепость и злоба
подлым путем прорываются к призрачной власти.
Ненависть точит несчастных правителей наших.
Зависть не раньше, чем сердце врага, затихает.
Часа единого им не дано без тревоги.
Празднуют горе, чванливо считая победы,
после которых сомнительны общие силы.
Грабят себя! Победитель увозит добычу,
а побежденный в печали спешит на чужбину
и опасается стрел отдаленной отчизны.
Следом за ним и жена поспешает в изгнанье.
В страхе она, потому что толпа озверела
и не гнушается самой постыдной забавой.
Случаи часты — отдав на заклание зубра,
самка с детенышем к новому стаду прибьется.
Вместе с весною и бодрость вернется и сила.
Все позабудется. Вот как нежданные беды
верность ломают и ставят любовь под сомненье.
11
Матери Первой[2] наказ не нарушил потомок
и вековечит заботой богатства лесные,
предпочитая сиянию звонкого злата
золото осени в рощах своих и дубравах.
Смотрит за ними народ, глубоко убежденный
в том, что деревья, и пашни, и реки, и долы
неразделимы. Хотя корабли прибывают
с разным товаром и глаз удивляют работой.
Живы леса! И шумят неизбывные реки.
Быстро плоты проплывают с дарами природы,
соединяя далекие области наши.
И плодородная почва не требует пота.
Жнивом веселым пестрит урожайное поле.
Скот многочисленный бродит в поемных долинах.
Зреют сады. Табунами проносятся кони.
Все у нас есть, что имеют другие народы.
Но из всего выделяем зеленые недра,
не от спесивости ценим их выше чужого,
ценим обилие меда и желтого воска,
смол корабельных и меха для зимней одежды.
В мае дубы посылаем в широкое море.
Строят из них корабли и дома воздвигают.
Новых купцов отправляют безлесные страны.
В дружбе клянутся. И наша земля не скудеет.
Всюду деревья растут с удивительной силой,
бóльших размеров, чем здесь, ты нигде не увидишь!
Может быть, скажешь, что эти деревья бесплодны?
Белки на ветках висят, и куницы играют
инеем черным. А желуди, птицы, и пчелы,
и бескорыстная щедрость цветов безымянных?
Благоухание меда стоит на полянах!
Заняты делом с утра и мужчины и дети,
ульи в деревьях долбят высоко над землею.
Сети трясут и гусей добывают стрелою.
Падает птица. И зрелища нету прекрасней.
Много всего! И глухарь, как зовет его Плиний,
здесь обитает — двойная добыча охоты —
тело врачует от разных болезней, а также
радует душу веселым своим опереньем.
Разные люди, как могут, его добывают.
Бьют из мушкетов и в соснах готовят ловушки.
Пусть добывают! Для всех наш закон одинаков.
Жизни достойный, достоин еще и свободы.
12
Эту свободу нам дарит обилие края,
кстати, замечено мною, что зверь неуклонно
силу теряет и рыба в реке пропадает,
если хозяин ведет себя слишком стесненно
и почему-то стрелять и ловить забывает.
Сколько садов без общенья с людьми одичало?
Та же причина — бессмысленность плодоношенья.
Дивное что-то у нас происходит в отчизне!
Видимо, бог захотел, чтобы все перед нами
было открыто и каждому в меру доступно,
либо волшебные силы участвуют в жизни,
тайный туман покрывает рожденье и гибель,
необычайное нечто наш разум тревожит.
Бредням и сказкам не верю, но все же замечу —
странная сила присуща на севере зелью,
эта же сила и в песнях гуляет и в слове,
сущая правда, хотя христианская вера
пытке огнем подвергает за тайную ересь.
Всех, кто отмечен молвою и кто не доносит,—
сразу хватают и вяжут и в воду бросают,
если увидят, что тонет, — считают невинным,
если не тонет, — виновным его называют.
Помню, как жертва барахталась в темной пучине,
но не могла погрузиться в нее с головою,
словно волна от несчастного прочь убегала,
кровь цепенела, толпа исступленно кричала,
чудилось мне, что вода на себя не похожа,
даже огонь справедливей к злодею, и все же
лучше природы ничто не очистит нам душу,
ясные дали и дальние цели охоты
много целебней для нашего слуха и зренья
всяких кошмарных видений и хитрого зелья.
13
Зверь начеку! Но и ты, как всегда, наготове.
Ветер хрипит и звенит от собачьего лая.
Замерли в роще седые от инея кони.
Эй, берегись, пропадешь, ерунду вспоминая!
Думай о том, что затравленный зверь на свободе
чувством и разумом нас превосходит внезапно.
Долго не ждет. Да и песня моя об охоте
тоже не больше, чем краткое время, потерпит.
Рык раздается — медведь напоролся на пику!
Взвизгнул кабан, неудачно стрелою задетый.
Лик исказили и тело взбесили уколы
воющих стрел. И пошла роковая потеха!
Жуткая ярость хрипит в необузданной пасти,
но, как дубина, ударила меткая пуля.
Зверь налетел на березу, и лопнула древо,
как от мороза! И дальше умчалась погоня.
Дрогнул простор. Это зубра, достойного песни,
в чаще далекой почуяли наши собаки.
Легкие стрелы, как молнии в бешеной туче,
в шкуре блеснули, и гром загремел из дубравы.
Зубр, озираясь, к загону помчался прыжками,
в зарослях просек после себя оставляя.
С громкими криками всадники вслед поскакали,
гул прокатился и к утренним звездам вознесся.
Зубр заметался — стена преградила дорогу.
Замер в раздумье — куда повернуть от погони.
Дротики тут же с шипением в шкуру вонзились.
Кровь запылала, и страх перекинулся в злобу.
Первым ударом собак расшвырял по загону!
Болью пришпоренный, новых врагов обнаружил
и на людей обратил распаленную ярость.
Копья, свисая с него, застучали о сосны.
Юноши, хлопнув бичами, рванули поводья
и врассыпную погнали коней в бездорожье.
Только свернув и отпрянув, спасешься от зверя —
бешеный бег беспощадного мимо проносит.
Если же струсишь и слепо рванешь напрямую —
самой короткою к гибели будет дорога.
Страх обуздай! Потому что и вправду громаден,
вдвое громаднее телом, растянутым в беге…
Ветер огромную гриву его развевает.
В чаще висят разноцветные клочья погони.
Вновь окружили! Опять острие полетело.
Некто, богатствами знатен и родом известен,
вооружился мушкетом и тешил надежду
встретиться с зубром. Стоял он, укрытый ветвями,
вдруг, словно дымное облако, зверь появился.
Через кустарник насевшего пса перебросил!
Стал озираться — откуда ужалила пуля?
Насторожился и гневно пылающим оком
рощу обвел. И хотя находился далеко,
вдруг ужаснулся несчастный владелец мушкета.
«Зубром замечен!» — подумал и умер от страха.
Так и стоял невредимый, укрытый ветвями,
только на голос друзей не хотел отзываться.
Видно, подействовал пагубный взгляд Василиска.
Темное дело! Безвольный, однако, мужчина.
Все удивлялись, что зверь находился не близко,
и насмехались над этой трусливой кончиной!
Там и зарыли. Двустишье гласит на могиле:
«Разве рок виноват. Зубра бешеный лик
Лаурина убил. Здесь покоится он».
вернуться
2
Первая Матерь — Родина.