6
Хватит, не медли, займись своим делом
нежданным!
Что тут гадать, удивить ты не сможешь ученых.
Как размышляют, какие старинные книги
знают они, но о том, что пишу я сегодня,
в древних пергаментах им отыскать не удастся.
Тайна сокрыта не в книгах, а в наших лесах!
Даже в ломбардских рассказах диакона Павла
нет описаний размеров могучего зубра.
Честного старца надежный рассказ ограничен
тем, что пятнадцать мужей, не обиженных плотью,
могут на шкуре довольно свободно разлечься.
Не задержусь возле шкуры такой в изумленьи.
Где-нибудь в зале огромных рогов не замечу.
Я ведь своими руками разделывал зверя.
7
Что бы там ни было, долгой и трудной охоты
путь мне известен и тяжкое бремя посильно.
В северных рощах, писателям римским не равен,
родом из Польши, ходил я уверенным шагом.
Строгий отец завещал мне лесную науку —
видеть следы, обнаруживать тайные тропы
и без ошибки ветров узнавать дуновенье,
чтоб не почуял ни носом, ни ухом засады
зверь, затаившийся в тысячелетних деревьях.
Воля отца, беспощадный родительский разум
отрока в снежных сугробах потеть заставляли,
смертью глаза забавлять и пронзительным лаем
уши ласкать научили в погоне за вепрем.
Круглый свинец догонял на поляне медведя.
Лоси — пугливое чудо! — пьянея от сена,
в сеть попадались. И жаркие выстрелы воздух
вдруг потрясали. И всадники с криком скакали.
Вопли досады и чей-то ликующий возглас.
Пена и кровь! И удачи морозные дали.
Всякое с нами случалось в лесу непролазном.
Гибель грозила, но равный друзьям по охоте,
талые реки, Днепра неоглядные воды
переплывал я верхом на коне, догоняя
быстрых зверей и спокойно встречая невзгоды.
Милость фортуны и опыт лесного искусства
оберегали меня от позора и смерти,
но не смогли уберечь от нестройных созвучий,
благо лишь в том, что тебе предоставился случай
нравы зверей и природу узнать понемногу.
Нянчу тревогу и начатый труд продолжаю.
8
Страшен сей бык!
Но тебя он при встрече не тронет,
ежели вдруг не почует недобрые мысли.
Будучи стражем и пущи и собственной жизни,
глазом косит, головою тихонько поводит,
вроде бы в зарослях спрятан охотник надежно,
издали шорох легчайший его обнаружил —
века внезапную дрожь замечает свирепый!
Даже пройти у него на виду безопасней,
если копье не сверкнет или стрелы не звякнут.
Будет смотреть на тебя и стоять неподвижно.
Крови не жаждет. А если детеныши рядом,
шаг замедляет, в лесу повстречав человека.
Блеск и бряцанье оружия гнев распаляют.
Неосторожный щелчок отзывается эхом
жуткого рева! И в темных зрачках — непощада!
Помню, как волосы дыбом от страха вставали
и поднимали тяжелую потную шапку…
Но повторяю, тебя без причины не тронет.
К бою готовый, позволит уйти восвояси.
Все, ухожу — беззаботным прыжком на поляне
резвый детеныш родительский страх вызывает.
Матери он подражает в движении каждом.
Паводки, ямы, завалы деревьев, обрывы
и муравейники одолевает скачками,
ищет преграды, закатное солнце бодает,
спать позволяет себе удивительно редко,
мощных врагов умиляет задиристым храпом,
нежное тело жестокой игрой закаляет.
В соснах мелькает. Кружится на тесной ложбине.
Ловит низвергнутый им же помет и рогами
очень проворно его над землей распыляет.
Грубые игры! Прекрасные зрелища жизни.
Дрожь перед боем и детства притворная ярость.
В ярких заплатах шумят и толпятся осины,
словно крестьяне сбежались на праздник природы.
Шалости длятся в течение нескольких суток.
Осенью ранней проводит их Венус в дубравах —
даль оглашают веселия бодрые звуки,
холод пьянит, и протяжная нежность мычанья
душу пронзает прекраснее всякого хора!
Голос один неожиданно все покрывает
мощью утробы и листья срывает с деревьев…
Мало известны пределы зубриного века,
истины ради, и я ничего не добавлю —
кто сосчитает на убыль идущие годы?
Но говорят егеря, что по разным приметам
помнили зубра, которому было за двести,
стадо свое охраняя и страха не зная,
гордо носил он блестящую с проседью гриву.
9
Может, кого-нибудь вновь одолело сомненье?
Все, что пишу, на глазах у людей происходит
в той стороне, что и былью и славой богата,
а потому ей и выдумок бабьих не надо.
С бременем правды, которая давит на плечи,
россказней бред обойду стороной, как болото,
ведь возвращаться пустому с охоты не легче,
впрочем, пока ты идешь налегке, — наслажденье,
но какова благодарность? Итак, продолжаю.
Бор покажу. И приятнее это и проще.
В милые дали, в осенние рощи пустые
прелести жизни пришли, и рога затрубили.
Ветры запели, рожденные бурным движеньем
стройных оленей и наших мужей благородных,
сердце свое оживляющих первой охотой
после безумных сражений и тягот военных.
Отдых приятный и труд совмещает охота.
Мускулам крепость дает и волненье — на пользу.
Старость нависнет, а тело останется твердым.
Слава охоте! Она продлевает нам годы,
слух развивает, глаза обостряет и чувства.
Не заблуждаюсь, минувшее время — свидетель,
то одноногий, а то одноглазый бродяга —
между собою воюют и люди и звери.
Всюду сраженья! И даже деревья воюют.
Ель и береза качаются в схватке смертельной.
Что удивляться? Шумит неразумная сила!
Кровь дешевеет, хотя на пролитие крови
даже князья обладают сомнительным правом.
Давние споры… Столетья прошли, и причины
стали известны, а все же неясностей много,
много догадок, но нет подтверждений надежных.
Вот почему бесполезны такие сужденья.
Пусть же другие, которым не дорого имя,
ложью любой для ушей наслажденья находят.
Дальше о малоизвестном писать не желаю!