Весь день Стивен не мог сосредоточиться. Встречаясь со своим управляющим, помощниками, он был рассеян и невнимателен, едва вникал в детали ведения хозяйства, хотя обычно его интересовало все до мелочей. Даже собственное последнее изобретение – блок для открывания главных ворот – не задержало его внимания.

В Стивене жил постоянный страх, и он не мог ни о чем другом думать.

Юлиана узнала об Оливере.

Стивену вспомнился день, когда король Генрих дал понять, что ему известна его тайна.

– Мне стало известно, лорд, что ты кое-что скрываешь, – сказал тогда король, и голос его звенел, достигая высоких сводов Приемного зала.

У Стивена все свело внутри, когда он преклонил колени перед золоченым троном, ожидая, что дальше скажет Генрих.

Движением руки, унизанной бриллиантами, король удалил от себя придворных и понизил голос:

– Почему ты скрыл от меня, что сын Мэг жив?

Стивен хотел отрицать, сказать, что это неправда, но ему достаточно было поймать взгляд Генриха – суровый, всепронизывающий – чтобы понять: пришло время сказать правду.

– Я... мальчик болен. Врач считает, что он долго не проживет.

Оливер, Боже мой, Оливер, прости меня. Генрих молчал несколько мгновений, затем взгляд его ожесточился.

– Сын Мэг. Он также и твой сын, лорд Уимберлей?

Вопрос полоснул Стивена, словно раскаленное железо. Ему хотелось вскочить и задушить всевластного монарха. Вместо этого он смотрел на короля немигающим взглядом.

– Это мой сын, сир.

– Хорошо, и все же ты сообщил, что ребенок умер при рождении.

Стивен кивнул, чувство стыда переполняло его.

– Я... мне казалось, что так будет лучше, сир. Было так мало надежды, что он выживет. И даже позже он был настолько слаб, что каждый его день мог быть последним.

Толстыми пальцами Генрих барабанил по деревянной ручке кресла.

– В самом деле, милорд?

– Оливер смертельно болен. – Стивен сощурил глаза, стараясь скрыть выражение неповиновения. – У него та же болезнь... что и у Дика.

– Дик. Так звали Ричарда Йоркского, – пальцы Генриха замерли. – Возможно, ты не поверишь, но я, действительно, сожалею о смерти твоего старшего сына.

– Вы правы, сир, я, действительно, в этом сомневаюсь.

– О Боже, я так и думал. И все же я вызвал тебя сюда не для того, чтобы вскрывать старые раны, но чтобы поговорить о твоем втором сыне. Оливер, так его зовут?

Стивен кивнул. Ему очень хотелось узнать, кто сообщил об этом королю.

– Оливер, сын одного из самых моих могущественных лордов, – сказал Генрих, поглаживая свою рыжую бороду. – Он не может быть освобожден от королевской службы. Если об этом узнают другие, они тоже станут требовать для себя особых привилегий.

– Сир, я готов нижайше просить вас об этой милости.

– О чем просить?

Беззаботный женский голос вывел Стивена из глубокой задумчивости. Он вскочил на ноги, в комнату вошла Юлиана.

– Мое почтение, мадам, – холодно произнес барон, разозлившись на себя за то, что говорил вслух.

Юлиана закрыла за собой дверь. Стивен не мог не заметить, что жена выглядела особенно привлекательно в яркой юбке и блузке в тон. Волосы ее были схвачены золотой сеткой, нежная шея была обнажена.

– Необходимо помочь Оливеру.

– Ты не должна говорить о нем, – Стивен четко произносил каждое слово, понимая, что лучше скрыть свои эмоции, чтобы не дать ей еще большую власть над собой. – Ни со мной, ни со своими друзьями-цыганами, ни с кем-либо из слуг.

Сделав три быстрых шага, Юлиана остановилась у стола.

– Он ваш сын, мой господин, и мой пасынок. И я намерена говорить о нем тогда, когда посчитаю нужным.

Стивен встал и схватил Юлиану за плечи, вызвав у нее возглас удивления.

– Я запрещаю.

Вместо того чтобы в испуге отпрянуть от Стивена, девушка наклонилась к нему еще ближе, приблизив свое лицо почти вплотную к его лицу.

– Почему? – требовательно спросила она.

– Потому что мир этот небезопасен для таких детей, как Оливер. – Внезапно ожесточившись, Стивен схватил ее за плечи и оттолкнул от себя.

Юлиана пошатнулась, едва удерживая равновесие. Ему самому не верилось, что он поступил с ней так грубо и жестоко. Стивен захотел попросить прощения, но Юлиана осталась невозмутимой, спокойной и ровной.

– Стивен, я хочу понять, что значит: «мир небезопасен для него»?

– Здорового крепкого мальчика ожидает суровая жизнь. Если станет известно об Оливере, возникнут... обстоятельства.

– Что за обстоятельства?

– Его обяжут явиться ко двору. Плохо уже то, что королю стало о нем известно. Если бы об Оливере узнал Кромвель, он бы убедил Генриха призвать его ко двору.

– Но ведь это большая честь. Двор...

– Это убило его брата. Юлиана, ты назойливая гарпия. Я тебе уже говорил об этом. Дик был слабее остальных детей, и они играли с ним злые шутки, потешались над его слабостью. Если сначала Дик и считал за честь служить при дворе, то мелочное соперничество разрушило его иллюзии. Эта обязанность достаточно тяжела для здорового мальчика.

Стивен резко отвернулся, ударив кулаком по подоконнику. Он с сердитым видом стал рассматривать простирающийся внизу ландшафт. Далеко на лугу Кит и цыганская девушка в красной юбке скакали на неоседланных лошадях. Случались моменты, когда он ненавидел сына Джонатана Янгблада, ненавидел прекрасное здоровье парня, его атлетическое сложение. И все же Стивен благодарил Бога, что Кит живет рядом с ним, как доказательство того, что жизнь прекрасна.

Он слышал, как Юлиана подошла сзади. Стивен удивился. Ему казалось, что она должна была расплакаться и убежать. Почему она не сделала этого, ведь Стивен оскорбил ее?

Юлиана дотронулась до мужа рукой. Сначала Стивен был слишком удивлен, чтобы как-то отреагировать. Ее рука коснулась спины, затем плавно поднялась до напряженных плеч. Ласка Юлианы была неожиданной и подчинила его. Стивен попал в плен ее тонких рук. Юлиане была известна успокаивающая сила человеческого прикосновения. Она знала о странной связи, которая возникает между двумя людьми, объединенными общим горем, когда один страдает, а другой исцеляет.