– Да вот эту, – Никита Сергеевич вытащил из кармана «телефон судного дня» и с удовольствием продемонстрировал президенту. – Наши учёные позаботились, сделали для меня средство связи и управления, чтобы можно было отдать приказ из любой точки мира. А на случай, если меня попробуют захватить, я могу вот эту красную кнопочку нажать, телефон передаст текущие координаты и кодированный приказ. Через несколько минут прямо сюда и прилетит…

   Он с удовольствием наблюдал, как сбледнул с лица де Голль. Разумеется, Хрущёв блефовал, пользуясь тем, что политики обычно слабо разбираются в электронике. На текущем этапе определить координаты его телефон ещё не мог, координаты задавал офицер связи через свою станцию АТР в чемоданчике.

   – Э-э-э… а эта кнопочка у вас в кармане случайно не нажмётся? – забеспокоился генерал.

   – Бывает, что и нажимается. Тогда отбой давать приходится, – Никита Сергеевич шутил, однако де Голлю явно было не до шуток:

   – А … а что, если вы отбой дать не успеете?

   – Да до сих пор успевал, – с видом истинного фаталиста пожал плечами Хрущёв.

   Де Голль некоторое время сидел молча, потом произнёс:

   – Теперь я многое понимаю. Господин Хрущёв, я полагаю, что Франция никогда не будет воевать с Советским Союзом, как бы ни сложилась политическая ситуация в Европе. Надо быть идиотом, чтобы воевать с народом, которому настолько всё пофиг... так, кажется, у вас говорят?

   – Вы – мудрый человек, господин президент, – ответил Никита Сергеевич. – Давайте не будем о грустном. В прошлом году во время вашего визита, вы говорили о своём собственном плане единой Европы – «Европы отечеств». Мне запомнились ваши слова.

   – Я давно обдумываю эту концепцию, – подтвердил де Голль. – Я считаю, что объединение Европы на основе национальных государств имеет значительно больше преимуществ, чем аморфное наднациональное образование, за которое агитировали Жан Монне и Робер Шуман. То, что случилось с ними обоими, конечно, ужасно, но, как мне представляется, для Европы такое развитие событий будет лучше. К сожалению, в 57-м я ещё не был премьер-министром, иначе я не позволил бы Монне протащить саму идею Римского договора...

   Хрущёв понял, что имел в виду президент. Незадолго до начала его визита в европейских газетах с небольшим интервалом появились сообщения о смерти председателя Европарламента, бывшего премьер-министра Франции Робера Шумана, а затем – Жана Монне, который был известным экономистом и едва ли не главным вдохновителем создания ЕЭС.

   (источник – http://www.forbes.ru/mneniya/opyty/26957-mechtatel-iz-goroda-konyak)

   Монне был найден мёртвым в начале марта 1960 г недалеко от своего загородного дома. Вскрытие показало смерть от инфаркта. Вероятно, он скончался во время своей обычной утренней прогулки. (АИ, в реальной истории Жан Монне умер в 1979 г, до 1975 г он был одним из основных лоббистов идеи Евросоюза, под его непосредственным руководством создавалось Европейское Экономическое Сообщество. http://www.idelo.ru/264/26.html/) Никита Сергеевич, однако же, помнил, что симптомы, аналогичные инфаркту, вызывают пары синильной кислоты.

   О смерти Робера Шумана газеты сообщили несколькими днями раньше, он погиб в автокатастрофе – его водитель не справился с управлением, когда у автомобиля неожиданно отказали тормоза. Серов, впрочем, заверил Первого секретаря, что КГБ и Коминтерн тут ни при чём – приказа на ликвидацию Шумана или Монне он не отдавал.

   Примерно в это же время в Италии был найден труп ещё одного политика-еврофедералиста, ратовавшего за федеральную наднациональную модель объединения Европы – Альтиеро Спинелли. Это не могло не навести на мысль, что в Европе начала действовать некая третья сила, возможно, считающая объединение Европы невыгодным для себя.

   – Да, для нас внезапная смерть нескольких европейских политиков такого масштаба тоже стала неожиданностью, – ответил Хрущёв. – Однако, взгляните на ситуацию с другой стороны. Уход из жизни этих апологетов наднациональной евроинтеграции позволит вам, господин президент, выступить со своим вариантом «Европы отечеств», более традиционного, национально-ориентированного европейского объединения, и вряд ли в сложившихся условиях против вашего варианта найдутся серьёзные оппоненты.

   – К сожалению, Монне и Шуман уже успели наворотить слишком много, – проворчал де Голль. – Да и Спинелли тоже был тот ещё смутьян. Мне хватает и других «доброжелателей», вроде Поля Рейно. Можете себе представить, он заявил: «Как Франция может оставаться в первом ряду, когда существует Америка и Советская Россия?.. Франция не может находиться в одном ряду с этими двумя гигантами, располагающими каждый целым континентом». Да какой он после этого француз?

   (цитируется по http://nash-sovremennik.ru/p.php?y=2005&n=6&id=9)

   – Но в их отсутствие многое ещё можно исправить, – ответил Никита Сергеевич. – Вы ещё можете стать подлинным архитектором единой Европы, и построить её такой, какой видите её сами. Важно сохранить национальное достоинство каждой европейской страны, а не топить суверенитет в бесконечных разглагольствованиях Европарламента.

   – Вы удивительно точно выразили мои собственные мысли, господин Хрущёв! – восхитился де Голль. – Что такое независимость? Это, безусловно, не самоизоляция, не узко понятый национализм. Страна может быть частью такого альянса, как Атлантический, и при этом оставаться независимой. Страна может быть частью такого экономического объединения, как «Общий рынок», или такого политического союза, как объединенная Европа, создать которую мы стремимся, и остаться независимой. Быть независимой страной — значит не быть подчиненной иностранной державе.

   Президент тут же завёлся и сел на своего любимого конька, чего и добивался Первый секретарь. Под «иностранной державой» он традиционно понимал США.

   – Я побывал на совещании глав вашего ВЭС, – заявил де Голль. – И я был восхищён, насколько быстро и по-деловому у вас обсуждаются и принимаются решения. Политическое устройство вашего Союза просто и логично – собираются главы государств, люди, облечённые реальной властью, сознающие свою ответственность за судьбу нации, и принимают принципиальные решения. Для выработки документов есть министры иностранных дел, послы, и прочий дипломатический аппарат, технические и экономические вопросы обсуждают специалисты, вопросы науки – учёные. Это и есть реальное воплощение той единой Европы, «Европы отечеств», за которую я выступаю!

   И вы только посмотрите, что нагородили эти два деятеля – Монне и Шуман! Европейская комиссия, Европарламент… Десятки безответственных политиков и тысячи обслуживающих эту бестолковую говорильню клерков и прочих прихлебателей! Да на кой чёрт они они все нужны?

   – Сейчас это ещё что! – демонстративно согласился с ним Никита Сергеевич, всеми силами стараясь повернуть мнение президента в нужную сторону. – Вот погодите, эти безответственные болтуны скоро потребуют передачи им реальной власти. Они хотят принимать общеевропейские законы и решения, сами не отвечая ни за что, и навязывать их политикам, реально несущим ответственность за судьбы своих народов. Потом они начнут раздувать штаты своей бюрократии – потому, что бюрократия нуждается в постоянном увеличении своей численности просто для оправдания самого факта своего существования.

   (На 2016 год численность персонала Еврокомиссии составляла 23 тысячи человек)

   Он знал из отчётов Серова и от самого де Голля его политическую позицию, и теперь действовал наверняка, говоря президенту именно то, что тот хотел услышать. Больше того, он помнил, что именно летом 1960 года Жан Монне начал активную пропагандистскую кампанию за расширение полномочий Европарламента и Европейской комиссии. В основном именно в результате усилий Монне ЕЭС превратился из относительно аморфного образования в Евросоюз, диктующий свои требования всем странам Европы.

   – Браво, господин Хрущёв! – одобрительно ответил де Голль. – Точнее и не скажешь! Наднациональность — это абсурд! Ничего не может быть выше наций! Претензии комиссаров из Брюсселя отдавать приказы государствам — это просто смешно!