Из-за острова на стрежень
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны…
А Хрущёв начал ему подпевать. Откуда мог знать эту песню президент Французской республики? Может быть, давным-давно, в 1918 году в крепости Ингольштадт, где её пели русские офицеры? Ведь память генерала была феноменальной.
(Цитируется по М. Арзаканян «Жизнь замечательных людей. Де Голль»)
Как сказали Хрущёву, Ивонн де Голль была убежденной католичкой, которая терпеть не может коммунистов. Однако, как вспоминал Никита Сергеевич: «Эта культурная женщина, хорошо умеющая владеть собой и ничем не выдававшая своих чувств в отношении нас, коммунистов и атеистов, очень любезно ухаживала за нами как хозяйка дома и как хозяйка стола. Почти все остальное время мы проводили в беседах с де Голлем один на один. Приезжали к нам для участия в переговорах Громыко с Виноградовым, а Нина Петровна оставалась полностью на попечении жены де Голля.»
В это время дипломаты СССР, США, Великобритании и Франции готовили конференцию лидеров четырёх держав, провести которую планировалось в середине мая в Париже. Хрущёв и де Голль в своих беседах не могли не уделить внимания предстоящей встрече, и заранее очертили круг проблем, которые предполагалось на ней обсудить.
Никита Сергеевич и сам склонялся к мысли не поднимать более германский вопрос, то же самое рекомендовал и де Голль. По сути дела, разделение Германии устраивало обе стороны, а её объединение из-за разницы политических систем представлялось абсолютно невозможным.
Экономическое положение в ГДР, стараниями её учёных и инженеров оказавшейся вторым научно-техническим локомотивом Содружества, быстро выправлялось. Стена позволила пресечь вывоз на Запад дешёвых восточногерманских товаров и сохранить их для населения ГДР. Вместе с тем контроль со стороны «штази» стал не таким назойливым, как в 1953-56 годах. Контроль не стал менее действенным, различных «диссидентов» и откровенных врагов социализма всё так же отлавливали и сажали, но обычных людей теперь не опекали на каждом шагу.
США, влив в Западную Германию миллиарды долларов по плану Маршалла, строили в ФРГ и Западном Берлине «сияющую витрину капитализма». В ответ Восточный Берлин и ГДР в целом при поддержке всех стран ВЭС стремительно превращались в аналогичную «витрину социализма». Берлин Западный уже не смотрелся «кустом небоскрёбов посреди убогой сельской местности» – в Восточном Берлине поднялись к небу такие же стеклянные башни, сияющие по ночам неоновыми вывесками. Но если усилия США и ФРГ в основном были сосредоточены на ограниченной площади Западного Берлина, то Ульбрихт воспользовался территориальным преимуществом. В ГДР был принят перспективный план комплексного развития всей окружающей Западный и Восточный Берлин территории.
Согласно ему, за военной зоной, окружившей Западный Берлин, была построена благоустроенная парковая территория, с дачными коттеджными посёлками, окружёнными фруктовыми садами, между которыми были разбросаны живописные пруды, с лебедями, либо с пляжами для купания, соединённые между собой системой каналов и проток, для катания на лодках, катамаранчиках и рыбалки. Этот парк вскоре стал любимым местом отдыха жителей Восточного Берлина. (АИ)
Далее располагался пояс ферм, среди которых поднимались промышленные предприятия, причём только «чистые», не загрязняющие окружающую среду сборочные и высокотехнологичные производства. С Берлином их соединяли уже существовавшие и вновь строящиеся линии электропоездов и скоростных трамваев. Сам Восточный Берлин был превращён в деловой центр, окружённый жилыми микрорайонами, больше похожими на город-сад. Такая планировка позволяла не «упрессовывать» промышленность и население на ограниченной площади, это было важно и для дальнейшего развития, и для «размазывания» предприятий и населения по большей площади на случай ядерного удара.
Воспользовавшись случаем, Хрущёв «подбросил» де Голлю идею посетить ГДР с дружественным визитом, для установления более доверительных отношений:
– Вы же встречались с Аденауэром, господин президент? Я вас заверяю, что Вальтер Ульбрихт куда более перспективный и адекватный партнёр, чем Аденауэр. Если вас интересует развитие сотрудничества, я поговорю с Ульбрихтом, и рекомендую ему прислать вам приглашение. Заодно этим визитом вы сможете ещё раз продемонстрировать американцам, что Франция намерена вести в Европе собственную, независимую политику.
Хрущёв знал, чем можно пронять де Голля…
Обсуждая подготовку к Парижскому совещанию, Никита Сергеевич высказал президенту «свои опасения»:
– Когда я осенью был в США, я очень хорошо почувствовал, что есть две Америки. Есть Америка трудовая, которая относится к нам, русским, доброжелательно, и хочет с нами дружить и торговать. К ней, отчасти, примыкает Америка промышленная, которая рассматривает соцстраны как возможный рынок, и потому тоже относится к нам, как к будущим клиентам.
Однако есть и другая Америка, политическая и финансовая, к ней же примыкают и военные, а также военно-промышленный комплекс. Для них жизненно необходимо существование внешнего врага, чтобы бесконечно готовиться к войне и тянуть деньги из госбюджета. Эти господа во фраках и белых воротничках могут пойти на переговоры, но ни за что не пойдут на какие-либо соглашения, ограничивающие их доходы, если их не припереть к стенке.
Я опасаюсь, что в период подготовки Парижской встречи они могут организовать какие-то провокации, направленные на её срыв. Для них сама возможность мирного урегулирования, окончания холодной войны – всё равно что ржавым серпом по яйцам.
Де Голль хитро улыбнулся и кивнул, соглашаясь:
– Да, все эти Рокфеллеры и Морганы в Штатах давно срослись с высокой политикой…
– Вот и я так понял, – подтвердил Хрущёв. – Поэтому я морально готовлюсь к недружественным действиям со стороны США, причём допускаю, что президента могут даже не поставить в известность, сославшись на какой-нибудь план пятилетней давности, под которым стоит его подпись, а может, даже и не его, а председателя Комитета начальников штабов, или даже кого-то пониже должностью… В итоге президента могут даже использовать «втёмную», чтобы покрыть его авторитетом нечистоплотные делишки политиков, финансируемых банкирами с Уолл-стрит.
Вполне вероятно, что они затеют какую-нибудь громкую провокацию, в расчёте на вспышку нашего праведного негодования, чтобы потом нас же обвинить в срыве Парижской встречи. Вот попомните мои слова, убедитесь сами, если вдруг переговоры в Париже окажутся под угрозой срыва.
– Но если вы морально к этому готовы, может быть, вам не следует поддаваться на провокации? – предложил де Голль.
– Это непросто, господин президент. Наш печальный опыт 22 июня 41 года висит над нами постоянно, – ответил Хрущёв. – Тогда наше руководство тоже требовало «не поддаваться на провокации»…
– Но ведь сейчас всё совершенно иначе! – убеждал де Голль. – Кто рискнёт провоцировать страну, обладающую стратегическим ядерным оружием?
– Характерное заблуждение многих западных, особенно – американских, банкиров и политиков – что им ничто не угрожает, и им кажется, что они могут жить вечно, – проворчал Никита Сергеевич. – Я выступал перед ними в Штатах и слушал их выступления. Видели бы вы, с каким непередаваемым снобизмом и высокомерием они поучали заезжих «диких русских», как хорошо жить при капитализме… Вот, к примеру, Генри Кэбот Лодж. В обычных разговорах он вёл себя как вполне нормальный собеседник. Но на встрече с представителями деловых кругов его так понесло, что мне откровенно хотелось нажать кнопку на телефоне и отдать приказ на пуск.
– О, да… – согласился генерал. – Англосаксы бывают совершенно несносны, а уж американцы… Они думают, что если у них много денег, то им всё позволено. А какую кнопку вы имели в виду?