– Не, ну я таки понимаю, щто первым в космосе ви хотели бы видеть русского, – Бен-Гурион, безусловно, тоже был реалистом. – Да и вторым, думаю, тоже. Но ведь у вас должны планироваться и групповые полёты, иначе зачем бы вам начинать международную программу, так?
– В общем, вы угадали, – признал Хрущёв.
– Таки меня интересует вопрос: сколько будет стоить место командира для одного из наших, в одном из первых международных экипажей? – вкрадчиво спросил Бен-Гурион. – Даже не в первом, может быть, во втором или третьем?
Никита Сергеевич такого вопроса не ожидал, и был откровенно к нему не готов. После кровавой разборки на Синае в ноябре 1956 года отношения с Израилем были почти на нуле, не лучше, чем с Великобританией. С другой стороны, вечно дуться, как мышь на крупу, для великой державы – не самая правильная линия поведения. Тем более, если бывший противник первым заводит речь о нормализации отношений.
– Чисто с политической точки зрения это обсуждаемо, – ответил Хрущёв. – Очерёдность полётов определяю не я, а руководство Главкосмоса. Она зависит от уровня подготовки космонавтов. Я не слишком подробно осведомлён об успехах в подготовке каждого космонавта, и не могу прямо сейчас сказать, вошёл ли кто-то из «ваших», как вы выразились, в шестёрку, отобранную для полётов первой очереди...
– Таки вошёл, – заверил его Бен-Гурион.
Руководители Главкосмоса, разумеется, докладывали Хрущёву состав отобранной для первых полётов шестёрки космонавтов, но Никита Сергеевич, увидев в списке знакомые фамилии – Гагарин, Титов, Николаев – остальных трёх попросту не запомнил, а списка у него сейчас под рукой не было, в Нью-Йорк он его с собой не брал.
– Прямо сейчас я не готов вам ответить, – выкрутился Первый секретарь. – Мне необходимо посоветоваться с Президиумом и проконсультироваться с руководством Главкосмоса.
– Я всё понимаю, – успокоил Бен-Гурион. – Я подожду, сколько будет необходимо. Просто помните, щто наша благодарность будет безгранична. Конечно, в пределах разумного.
– Хорошо. Мы обсудим этот вопрос, не предавая его огласке, – ответил Хрущёв. – Если со стороны Главкосмоса и ВВС возражений не будет, с вами свяжутся наши дипломатические представители, и ваше предложение можно будет обсудить более предметно.
– Хорошо, Никита Сергеич, я с нетерпением жду. До следующего разговора, – учтиво попрощался израильский премьер.
Вернувшись в Москву, Хрущёв вызвал Королёва и рассказал ему о звонке из Израиля.
– Гм... – Сергей Павлович оказался удивлён не меньше. – Да, действительно. В первую шестёрку вошли Гагарин, Титов, Финштейн, Николаев, Попович, Быковский. Если помните, в ней должен был быть Нелюбов. Мы пересмотрели состав первого отряда, и сразу после отбора мандатной комиссии забраковали нескольких кандидатов, о которых было известно, что они выбыли в процессе подготовки. Просто чтобы не ломать судьбу хорошим лётчикам. Взяли вместо них лётчиков-испытателей и кандидатов, которые в той истории вошли во второй набор космонавтов.
– А где сейчас Нелюбов? – спросил Хрущёв.
– Насколько знаю, служит в палубной авиации, на авианосце «Северодвинск» (АИ). На хорошем счету у командования, – ответил Королёв.
– Вот и хорошо, – одобрил Никита Сергеевич. – А что скажете про этого вашего Финштейна?
Главный конструктор замялся.
– Что, так плохо? Тогда почему он в шестёрке первых кандидатов?
– Нет! В том и дело, что совсем неплохо! Очень даже неплохо! Парень сам по себе отличный, – ответил Сергей Павлович. – Умный, хладнокровный, собранный, самоконтроль на высоте, дисциплинирован. Здоровье отличное – дай бог каждому, не богатырь, конечно, но, как бы сказать... жилистый, руку жмёт, как тисками. Перегрузки переносит отлично, перепады давления – тоже, вестибулярка у него, пожалуй, получше, чем у Гагарина. В подготовке показывает отличные результаты. По большинству тестов идёт вровень с Титовым и немного уступает Гагарину, по некоторым – опережает Титова. К тому же он немного старше Германа, ну, и, безусловно, более дисциплинирован. Титов очень честолюбив, всегда хочет быть первым, и это у него частенько проявляется. Подготовке не мешает, но со стороны – заметно.
Финштейн, напротив, понимает, что быть первым у него шансов немного, но своего он не упускает. Всегда спокоен, собран, реакция молниеносная. Я запросил по нему данные из полка, где он служил. Командование сообщило, что он два года подряд выигрывал учения-соревнования по точности стрельбы по воздушным мишеням.
В общении с товарищами – ровен, дружелюбен, в неформальной обстановке – душа компании, такие еврейские анекдоты рассказывает – обхохочешься. Морально устойчив, скромен, со старшими – вежлив, но если прав – свою позицию отстаивает корректно, но твёрдо. Лидерство Гагарина не оспаривает, в отличие от Титова, но при необходимости готов брать на себя командование и ответственность за экипаж. На тренировках в роли командира экипажа ведёт себя уверенно, действует точно по программе полёта, при отработке нештатных ситуаций не теряется, сразу предлагает решение и выполняет его без колебаний.
– Ну, прямо-таки ангел во плоти, – усмехнулся Хрущёв.
– Я говорю как есть, объективно, – Королёв пожал плечами. – Хороший парень, претензий у меня к нему нет.
– Так что, у него совсем нет недостатков? – спросил Никита Сергеевич.
– Совсем без недостатков людей не бывает. Но у Финштейна, реально, недостаток только один – фамилия, – ответил Сергей Павлович.
– И что нам с ним делать? – почесал в затылке Хрущёв.
– А зачем с ним что-то делать? – спросил Королёв. – Пусть себе летит, в порядке очереди. Можно его и командиром международного экипажа назначить, если будет такое решение.
– Хорошо, Сергей Палыч, буду иметь в виду, – решил Первый секретарь. – С Израилем мы вопрос обсудим, но попозже. Надо выяснить у дипломатов, что можно с Бен-Гуриона слупить.
Ещё один курьёз случился с подачи самого Хрущёва. В кулуарах ООН между заседаниями Никита Сергеевич встречался со множеством политиков из всех стран мира. Вопросы обсуждались самые разные, в основном, касающиеся перспектив возможного сотрудничества. В одной из бесед с премьер-министром Японии Хаято Икэда разговор зашёл о космических успехах СССР. Икэда выразил своё восхищение ходом советской космической программы, а затем добавил:
– Мы в Японии с интересом и нетерпением ждём первого полёта человека в космос. У нас многие спорят, кто полетит первым – американец или русский. Иногда даже заключают пари.
– И на кого вы ставите? – подмигнул Никита Сергеевич.
– Моё положение не позволяет мне участвовать в азартных играх, – японец ловко ушёл от ответа.
– А знаете, на одном из совещаний в прошлом году, – припомнил Первый секретарь, – обсуждали возможность полёта женщины в космос, и наш Главный конструктор предложил запустить экипаж из японских школьниц. Он ещё сказал, что они умные, сообразительные, но при том небольшого роста, и лёгкие, поэтому их можно в спускаемый аппарат сразу пятерых посадить.
Никита Сергеевич рассказал об этом исключительно в шутку, и с интересом наблюдал, как расширились глаза японского премьера. Впрочем, Икэда быстро справился с удивлением, сообразив, что Первый секретарь пошутил.
– Это было бы весьма забавно, господин Хрущёв, – ответил премьер. – А если серьёзно – нельзя ли обсудить возможность полёта в будущем японского космонавта на вашем корабле? Конечно, я понимаю, что в наших отношениях были разные периоды, в том числе и весьма неблагоприятные. Но мы могли бы попробовать перешагнуть через старые обиды, и отодвинуть разногласия. Без этого едва ли мы сможем двигаться дальше. Урегулирование территориального спора и заключение мирного договора дают нам надежду на возможность дальнейшего расширения сотрудничества, не ограничиваясь только культурным обменом и закупками сырья.