НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
Настала наконец суббота роковая.
Правдин, жестокую борьбу в душе скрывая,
Измучен ею, утомлен,
На жертву тайную и тяжкую решился.
Мысль, что старик Правдин в тюрьме еще томился,
Преодолела всё. К Надежде пишет он.
Холодный пот с лица его катился.
«Решась писать к вам в первый раз,
Уверен я, что тем не оскорблю вас:
Я принужден к тому, я должен изъясниться.
Не стану тратить слов, —
Для счастья вашего я жизнь отдать готов!
И с вами должен разлучиться.
Прощаюсь навсегда с любимою мечтой!
Я жизни путь пройду не с той,
Которую мне сердце указало.
Решился я! Во что бы то ни стало
Я счастья моего ценой
Куплю для старика свободу и покой.
Казаться буду я веселым и спокойным,
И не узнает он, как жертва мне тяжка,
Пусть я умру, любви его достойным!
Уже принадлежит другой моя рука».
В глубокое унынье погружен,
Письмо уж запечатал он.
Карета к дому подъезжает;
Вот кто-то говорит с Андреем на крыльце,
И вдруг с восторгом на лице
Мечинский в комнату влетает!..
Писали много мы уж на своем веку,
Изображали мы и радость, и тоску,
Отчаянье, надежду, ожиданья,
Шум городов и тишину полей.
Всему и всем от нас достались описанья!
Но наших двух друзей нежданный миг свиданья
Не описать! Сули хоть миллион рублей!
НОВОСТЬ
Мы для того пустились рассуждать,
Чтоб досыта друзьям наговориться дать.
Мечинский наконец решась проститься с другом,
Уж подошел к дверям, как вдруг — налево кру́гом.
Мечинский
Еще тебе забыл сказать, что я женат.
Правдин
Ты шутишь?
Мечинский
Право, нет.
Правдин
Позволь поздравить, брат!
Я рад сердечно.
А Софью позабыл?
Мечинский
Я всей душой ее любил.
Да что ж, не горевать же вечно.
Сначала я скучал, а после рассудил,
Что я всю жизнь хоть протоскую,
Не ворочу ее!.. Я полюбил другую.
В уездном городке,
Куда меня послали,
У городничего мы часто танцевали,
И вскоре у меня явилось на руке
Кольцо. Я действовал решительно и смело:
Как раз к венцу — и в шляпе дело!
Однако ж ночь давно, уж время ехать мне,
Пора подумать и о сне.
Смотри же, завтра ты приди ко мне пораньше,
И мы тебя представим капитанше.
УГОЩЕНИЕ
Сидя с женой за чаем, капитан
Персидский пробовал кальян,
Когда вошел Правдин и, вдруг взглянув на друга,
Подумал, что пред ним иль шах, или султан:
Ковры пленяли взор, и, в виде полукруга,
Восточный блещущий диван
Под шелковым навесом, с бахромою,
Манил и к неге и к покою.
Курильницы стояли по углам,
Наполнен воздух был азийским ароматом;
Хозяин же таким украшен был халатом,
Какого шах не носит сам.
Не прежде как в часу десятом
Мечинский друга отпустил,
И прямо уж его по-русски угостил:
За тостом тост! С полдюжины бутылок
В теченье дня он с другом осушил.
Правдин уж стал просить носилок,
И был помилован, и то с большим трудом.
Замученный шампанским и токаем,
Всю ночь он спал железным сном.
Когда же поутру, за чаем,
С домашними в гостиной он сидел,
Вдруг въехавших на двор стук дрожек загремел,
И кто ж на них? Легко воображаем
И радость, и восторг, и прыганье, и крик:
Слез с дрожек — верить ли глазам? — Правдин старик!
И на картину мы завесу опускаем:
Наш в живописи дар, ей-богу, невелик.
Весь долг за старика внес тайно до полушки
Мечинский. Возвратясь домой,
Надел халат любимый свой,
И мягче сделались диванные подушки,
Вкусней душистый чай, табачный даже дым
Ему казался ароматней.
Что сердцу может быть, он размышлял, приятней
Добра, которое мы сделали другим!
«Что так сегодня, Саша, весел?» —
Жена спросила у него.
«Так, друг мой, ничего.
Обнову я купил: три пары модных кресел».
ТОЛКИ
Раз у Бесстыдина Хитрецкий за бутылкой
Бургонского сидел и сказывал ему,
Что Правдина едва не заперли в тюрьму,
Что расплатился он бы ссылкой,
Что дело уж вошло в Совет,
Но манифест помог.
«Помилуйте! Нет, нет! —
Прервал Резнов. — Я вас уверить смею,
Что он
Оправдан был, а не прощен.
Подробно рассказать вам дела не умею,
Хотя и доставал тайком, через писцов,
Записку краткую в четыреста листов.
Но знаю верно то, что Правдину на шею
Недавно дан был крест по милости царя,
Дойдет — того смотри — до статс-секретаря!
И как в раю живет с Надеждою своею!»
— «Всё это слышал я не так»,—
Хитрецкий возразил с язвительной улыбкой
И, шеей наклоняся гибкой,
Поднес Бесстыдину французский свой табак.
Дальнейших сведений мы не могли собрать
Для повести, и сплетницы-старухи
Свободно могут разглашать
О Правдине невыгодные слухи.
Он много уж терпел! Так, видно, на роду
Ему написано. Того гляди, беду
Опять он наживет. Старинным талисманом,
Терпением, от зла себя он оградит.
Слуга Андрей недаром же твердит:
«Терпи казак, и будешь атаманом».