Правда, он не угощал «Лордом Калвертом» заведомых пьянчужек. И сегодняшний гость, надо сознаться, совсем не похож на пьянчужку, он явно никогда еще не брал в рот виски. Пожалуй, решил Шерман у судьи нет против него дурных замыслов.

Джестер вежливо протянул ему пачку сигарет.

— Я курю, как паровоз, — объявил он, — а вино пью чуть не каждый день.

— Я пью только «Лорд Калверт», — отвел удар Шерман.

— Почему вы встретили меня так сердито и неприветливо? — спросил Джестер.

— В наши дни надо быть поосторожнее со всякими шизиками.

— С кем? — переспросил Джестер.

— С шизофрениками.

— Но ведь это, по-моему, просто болезнь?

— Это мозговая болезнь, — авторитетно заявил Шерман. — Шизик — это помешанный. С одним я был лично знаком.

— А кто он?

— Вы не знаете. Золотой нигериец.

— Золотой кто?

— Это такой клуб, в котором я состоял. Его учредили, чтобы бороться против расовой дискриминации, с самыми благородными целями.

— С какими благородными целями? — спросил Джестер.

— Во-первых, мы все, в полном составе, заявили, что хотим участвовать в выборах, а если на это, по-вашему, у нас не надо смелости, тогда вы ни фига не смыслите. Каждый член после этого получил маленький картонный гробик, внутри бумажка с его именем и печатная надпись: «Помни о выборах». И тем оно в самом деле и кончилось, — добавил Шерман многозначительно.

Позднее Джестер понял, на что намекал Шерман, но понял это только тогда, когда ближе сошелся с Шерманом и узнал все подлинные и вымышленные обстоятельства.

— Хотел бы я там быть, когда вы регистрировались в полном составе, — с завистью сказал Джестер. Ему так нравилось выражение «в полном составе», что на глаза его набежала слеза умиления.

Шерман ответил ему холодно и резко:

— Ну, это вы бросьте. Вы бы сразу сдрейфили. К тому же вы еще не доросли до того, чтобы голосовать… И сразу бы сдрейфили.

— Мне неприятно то, что вы говорите, — заявил Джестер. — Почем вы знаете?

— Сорока-ворона на хвосте принесла.

Джестеру стало очень обидно, но ответ ему понравился, и он решил им воспользоваться при случае.

— А многие ваши члены сдрейфили?

— Да как сказать… — замялся Шерман, — когда тебе суют картонные гробы под дверь… Мы готовились к выборам, выучили имена и даты правления всех президентов, знали назубок конституцию и прочее, но наша цель была участвовать в выборах, а не геройствовать вроде какой-нибудь Жанны д'Арк, так что… — голос его замер. Он не стал рассказывать Джестеру ни о том, как чем ближе подходил день выборов, тем яростнее они ругались друг с другом, ни о том, что сам он несовершеннолетний и все равно не мог голосовать. Ни о том осеннем дне, когда он, Шерман, голосовал по всем правилам и с соблюдением положенного ритуала в своем воображении. Его даже линчевали под звуки «Джона Брауна», от которого ему и так всегда хотелось плакать, а в тот день и подавно, раз он был мучеником за свою расу. Но на самом деле ни один золотой нигериец не голосовал и слово «выборы» никогда больше ими не поминалось.

— Мы изучали парламентскую процедуру, вели работу в Рождественском клубе, там собирали пожертвования на бедных детей. Тогда-то мы и узнали, что Счастливчик Хендерсон — шизик.

— А кто он такой? — спросил Джестер.

— Счастливчик был главным действительным членом, который ведал рождественскими пожертвованиями, а в сочельник он дал по морде одной старой даме. Просто шизик, не понимал, что делает.

— Меня всегда интересовало, знают ли сумасшедшие, что они сумасшедшие, или не знают, — задумчиво произнес Джестер.

— Счастливчик не знал, и никто из золотых нигерийцев тоже не знал, не то его бы не приняли в клуб. Дать в припадке бешенства по морде старой даме!

— Я испытываю к сумасшедшим высочайшее сочувствие, — заявил Джестер.

— Глубочайшее сочувствие, — поправил его Шерман. — Мы так и написали на венке… На венке, который мы послали его родным, когда его посадили на электрический стул в Атланте.

— Его посадили на электрический стул? — с ужасом переспросил Джестер.

— Еще бы! Шутка ли, стукнуть белую старушку, да еще в сочельник!.. Потом выяснилось, что половину своей жизни Счастливчик провел в заведениях для душевнобольных. Никаких мотивов у него не было. В сущности, он даже сумки у старушки не свистнул, когда ее стукнул. Просто на него что-то нашло, и он спятил… Защитник, конечно, козырял этими заведениями для душевнобольных, нищетой и всякой такой штукой… то есть не защитник, а тот тип, которого нанял штат, чтобы его защищать… Но, несмотря на это, Счастливчика все-таки зажарили.

— Зажарили? — ужаснулся Джестер.

— Казнили на электрическом стуле в Атланте шестого июня одна тысяча девятьсот пятьдесят первого года.

— По-моему, это просто безобразие, когда вы говорите о своем друге и члене вашего клуба, что его «зажарили».

— Но это же правда, — сухо ответил Шерман. — Побеседуем лучше о чем-нибудь более веселом. Хотите, я вам покажу квартиру Зиппо Муллинса?

Он с гордостью описывал каждый предмет в этой тесной, безвкусной и претенциозной комнате.

— Ковер — настоящий Уилтон, а диван-кровать стоил сто восемь долларов в подержанном виде. Если нужно, на нем могут спать четверо.

Джестер воззрился на узкий диван, не понимая, как тут уместиться вчетвером. Шерман нежно поглаживал чугунного крокодила, державшего в пасти электрическую лампочку.

— Подарок на новоселье от тетки Зиппо, не слишком модная вещь и не очень красивая, но важно внимание, правда?

— Еще бы, — с жаром согласился Джестер, обрадованный, что в его вновь обретенном друге есть что-то человеческое.

— Боковые столики, как видите, самая настоящая старина. Цветок подарили Зиппо на именины. — Шерман опустил красную лампу с оборванной бахромой, два явно сломанных стула и прочие предметы жалкой обстановки. — Я не допущу, чтобы в этой ка-ве что-нибудь испортили, — он сократил слово «квартира», словно надписывал конверт. — Вы еще не видели остальной ка-ве… просто шик! — В голосе его звучала гордость. — Когда я остаюсь здесь вечером один, я никому не открываю дверь.

— Почему?

— Боюсь, что меня стукнут, а потом вытащат всю мебель. — Голос его даже дрогнул от самодовольства. — Я ведь гощу у Зиппо. — Еще полгода назад он рассказывал, что живет у Зиппо на пансионе, но потом услышал выражение «гостить», и оно ему так понравилось, что он стал без конца его повторять. — Давайте пройдем в остальную часть ка-ве, — по-хозяйски пригласил Шерман. — Обратите внимание на кухоньку, разве это не последнее слово техники? — Он благоговейно приоткрыл перед Джестером дверцу холодильника. — Нижнее отделение для всякой свежатины: свежей моркови, салата, сельдерея и т. д. — Шерман открыл дверцу нижнего отделения, но там оказался только пучок вялого латука. — В этом отделении мы держим икру, — произнес он с деланным равнодушием и жестом обвел другую часть волшебного ящика. Джестер заметил там миску холодных черных бобов, застывших в жиру, но Шерман сказал: — На рождестве мы тут замораживали шампанское.

Джестер, редко заглядывавший в свой плотно набитый холодильник, был озадачен.

— В доме у вашего дедушки, наверно, всегда едят икру и пьют уйму шампанского? — осведомился Шерман.

— Нет, я никогда не пробовал икры. Да и шампанского.

— Никогда не пробовал «Лорда Калверта» с оплаченным акцизом, не пил шампанского и не ел икры? Лично я ею просто обжираюсь, — заявил Шерман, который раз в жизни попробовал икру и про себя недоумевал, почему это считается таким шиком. — Поглядите, — с жаром показывал он, — настоящая электрическая взбивалка… включается сюда… — Шерман сунул вилку в штепсель, и взбивалка принялась бешено взбивать. — Рождественский подарок Зиппо Муллинсу от вашего покорного слуги. Приобрел в кредит. У меня самый высокий кредит в городе, я могу купить все что угодно.

Джестеру надоело стоять в убогой кухоньке, где нельзя было повернуться, и Шерман это почувствовал, но гордыня не позволяла ему уступить, и они отправились в спальню. Шерман показал стоявший у стены сундук.