Утром, если будет желание, за чашечкой кофе поговорим, а сейчас я очень хочу спать.

С этими словами, она вынула из шкафа чистое постельное бельё, подушку, одеяло и ушла в зал спать на жёстком диване.

Глава 37

Фрося проснулась от чьего-то присутствия рядом и одурманивающего запаха кофе.

Она резко распахнула глаза.

В кресле, напротив дивана, где она спала, сидел, одетый к выходу в школу её сын и потягивал ароматный напиток, попутно откусывая с наслаждением от толстого куска батона, намазанного сливочным маслом и мёдом.

— Привет, сынок, вижу, отсутствием аппетита не страдаешь.

— Мамуль, прости, что разбудил, но я очень по тебе соскучился.

— Он ещё здесь?

— Да, сидит на кухне, пьёт кофе и курит.

— Ты, мне хочешь и можешь что-нибудь объяснить?

— Мам, мне сейчас нужно убегать в школу, приду и вечером наговоримся от души, но думаю, что дядя Марк многое из того, что я расскажу, сейчас сам тебе разъяснит.

Сёмка запил последний кусок батона кофе, нагнулся над лежащей на диване матерью и поцеловал её в щёку:

— Мамуль, я тебя очень люблю и очень тобой горжусь.

И не дав ответить или что-нибудь спросить, выбежал из комнаты.

Приняв душ, в домашнем халате и тапочках, с закрученным на голове полотенцем, Фрося зашла на кухню.

Там по-прежнему возле открытого окна с неизвестно какой по счёту чашкой кофе и сигаретой сидел на табуретке Марк:

— А, Фрося, не злись на меня, я скоро уйду, просто нам необходимо ещё раз серьёзно поговорить, это, в первую очередь, очень важно для тебя.

— А я ни капельки не злюсь, а если бы ты вдруг ушёл не попрощавшись, то очень бы расстроилась.

— Фросик ты не предсказуема, я думал, что хорошо разбираюсь в людях и особенно в тебе, в твоих привычках, взглядах и характере, но на сей раз на твой счёт глубоко ошибся, а ведь мы за эти четыре года провели рядом столько незабываемых дней.

— Марик, ты, когда уезжаешь?

— Приблизительно через две недели.

— Поклянись, что этот серьёзный между нами разговор до самого твоего отъезда, на сей раз будет последним, я устала с тобой прощаться наяву и мысленно, мне легче будет вспоминать великолепного любовника, блестящего ухажёра и плакать, чем видеть такого на себя не похожего и до боли в сердце жалеть тебя.

— Фросенька, не надо меня жалеть, я по-прежнему здоровый, богатый и очень тебя люблю.

— Правда, любишь?

— Четыре года назад, когда мы с тобой волею проведения оказались в Вильнюсе и в ресторане, когда ощутил твоё тело во время танца в своих объятиях, я почувствовал к тебе безумное влечение, но это была ещё не любовь, ведь я тогда смог устоять и не наделать глупостей.

Прошло короткое время и я стал понимать, что не могу без тебя дышать, не могу долго не видеть, не могу думать мысленно не советуясь с тобой, не говоря уже о безумном сексуальном влечении, вот тогда понял, ЭТО, И ЕСТЬ ЛЮБОВЬ…

— Марик, зачем ты рвёшь моё сердце?

— Милый мой Фросик, своё я уже окончательно разорвал.

Если бы я только мог, плюнуть на всё и всех, взять тебя за руку и утащить за собой на другой конец света, и начать нашу жизнь с чистого листа, я бы это сделал без особых раздумий, но мы оба отлично понимаем, что это осуществить невозможно.

Самое страшное для нас, что нет у меня никаких возможностей остаться в этой стране, ведь если я останусь, начинать нам придётся с чистого листа только, как минимум, через десять лет, а этого нам обоим вряд ли захочется.

Фрося подошла к Марку, вынула из его пальцев на половину скуренную сигарету, затушила в пепельнице, взяла за руку и подняла с табуретки на ноги:

— Маричек, а мы можем обо всём важном и серьёзном поговорить лёжа в постели?

Лукавый взгляд Фроси прожёг сердце Марка насквозь.

Он нежно притянул к себе любимую женщину и будто пробуя на вкус, коснулся своими приоткрытыми губами её готовых к поцелуям влажных губ.

Глава 38

Обнажённая женщина лежала на боку, обеими руками крепко обняв за шею любимого мужчину, всем телом прижавшись к нему и вдыхая знакомый запах его одеколона, кофе и сигарет.

Руки Марка блуждали по её плечам, спине и ягодицам, то нежно, гладя по бархатистости кожи, то плотно прижимая к себе.

Больше всего на свете Фросе сейчас хотелось, чтобы эти пылкие объятия продолжались вечно.

Ей так не хотелось вести никаких серьёзных разговоров, не думать с тоской о завтрашнем дне, а тем более, о днях, которые она будет жить после его отъезда и ухода из своей жизни навсегда.

Марк мягко развернул Фросю на спину, разомкнул крепкое кольцо её рук на своей шее и навис над ней, глядя в её необыкновенные сапфировые глаза:

— Фросенька, милая моя Фросенька, я когда узнал, что ты уехала в Сибирь, хотел бросить всё и помчаться за тобой вслед.

Я мечтал, там вдвоём с тобой уйти подальше в тайгу, построить шалаш и забыться в твоих жарких объятиях.

Пусть рушится весь этот мир с его деньгами, дефицитами, коррупцией, злобой, ненавистью, завистью и всеми пороками, которыми наделены большинство людей.

Мы удалимся от всех и закончатся навалившееся на меня в последнее время проблемы, и только будем с тобой решать, как выжить в условиях дикой природы, я уверен, что легко мог бы на это пойти, если бы ты только была рядом.

— Ах, Марик, Марик, эта сказка даже для таких, как мой Сёмка покажется книжной романтикой, ведь какие были привычные к этой тайге Коля с Васей и тех, там подстерегла смерть.

Злой люд есть везде, а от житейских проблем не могут укрыть ни богатства тайги, ни накопленные деньги, ни большая наша любовь.

Вот скоро вылезем из этой кровати, где сейчас получаем и дарим друг другу наслаждения, и опять начнём говорить о том, что нас ждёт в ближайшее время в этом суровом мире.

Ты скоро пересечёшь границу нашей страны в компании своей семьи, где давно потерял любовь, уважение и сердечную близость и без этих таких необходимых составляющих для твоего будущего, кинешься в пучину новой жизни, ринешься покорять новые высоты.

Маричек я верю в тебя, в твою мудрость и смекалку, в твои деловые качества и хватку, и от всей души желаю на новом месте обрести достойного благополучия и покоя для души, а может быть, и большой новой любви, но это мне больно тебе желать, ведь я до сих пор безумно желаю тебя.

Милый Маричек умоляю, не перебивай меня, дай выговориться, у меня в многочисленных дорогах за последнее время, было очень много времени для осмысления нашего бурного романа и я пришла к выводу, что ни о чём не жалею, ни в чём тебя не виню, а благодарю судьбу, что ты у меня был, но, к сожалению, был.

Как сложится моя дальнейшая жизнь, очень сложно предсказать.

У меня есть богатство, которым я не могу толком воспользоваться, есть дети и внуки, живущие в разных концах света, мало нуждающиеся в такой сумасбродной матери и бабушке, и даже рядом находящийся любящий сын, и тот, очень мало нуждается в материнской опёке, он сам привык решать многие свои, а иногда и мои проблемы.

Ты сейчас, наверное, опять будешь предостерегать меня о будущих неприятностях, а я ведь морально к ним уже готова.

Ты сам хорошо уже понял, что за всё надо платить — и я заплачу не разменной монетой за свою любовь, и за своё богатство.

Я приехала к Аглашке, та оплакивала и топила в водке своё горе, но она ведь не столько оплакивала погибшего мужа, сколько свою одинокую несчастную бабью долю.

Она представить не может, как и чем дальше жить — некому готовить обеды, некому стелить постель, а для себя самой всё это делать она не привыкла.

Кто знает, пройдёт какое-то время и она, возможно, сможет с этим смириться или найдёт другого мужчину, которому сможет отдать свои ещё не до конца растраченные чувства и силы, дай бог, ещё сможет стать счастливой и подарить кому-то счастье.

Мне, если ты помнишь, уже пятьдесят четыре года, возраст для бабушки, которой больше подходит возится с внуками, а мне ещё самой, так приятно получать от жизни все удовольствия, но, к сожалению, придётся исключить твою любовь…