В её размеренный ритм ворвались неожиданно события, которые могут полностью изменить судьбу.

Уже не первый раз она задаёт себе вопрос — а хочет ли она этих перемен и как они скажутся на дальнейшей жизни её и детей?!

Ответ в душе звучал учащённым пульсом, однозначно, она этого хочет…

Фрося выбралась из тумана воспоминаний и грёз, и на неё обрушились кладбищенские звуки — ветер шелестел травой и листьями деревьев, надрывно каркали вороны, а там где-то вдалеке на поле надсадно ревел трактор.

Фрося погладила холодный мрамор памятника:

— Сёмушка, совсем я тебя закинула за последнее время, но я тебе сейчас всё изложу и может ты опять посмеёшься надо мной, и назовёшь геройской бабой.

Нет, никакая я не героиня, тыркаюсь в эту жизнь, как кутёнок в поиске соска суки, где получит необходимое для продления существования молоко.

А, что хочу получить я?!

Милый мой Сёмочка, я не пришла к тебе замаливать грехи, я уверена, что ты нисколечко не укоряешь меня за мою связь с Виктором.

Я до гробовой своей доски, буду верна твоей памяти, как бы была верна тебе, если бы ты остался со мной.

Ах, не буду я ворошить в своей душе невозможное, а лучше расскажу тебе очень важные новости: ты не поверишь, но я разыскалаь твою маму, она живёт в Москве, наверно ты всё же был москвич.

Вот, посижу с тобой, поговорю и пойду на почтамт звонить ей.

Трудно передать, как я волнуюсь и страшусь предстоящего разговора, что я ей скажу, как представиться и как объяснить наши с тобой отношения… — подумает, что я какая-то распутная баба и навязываю внука сомнительного происхождения…

Ты же понимаешь, мне то этот разговор и возможная будущая встреча не столь важны, мне и без неё хватает мороки в этой жизни, а вот для неё и для нашего Сёмки, скорее всего это далеко не всё равно.

Пока у меня одни размышления и страхи, поэтому, как дальше будут развиваться события я тебе расскажу уже в другой раз.

Ты только представь, как я буду с твоей матерью разговаривать, когда, кроме того твоего рассказа о себе в машине по дороге в Сосновск, я по-сути ничего о тебе не знаю, так мало времени мы провели вместе…

Фрося подпёрла рукой бороду и усмехнулась: у них просто не оставалось особо времени на разговоры в пылу страсти и нежных слов, и разве она могла подумать, что их бурное начало быстро завершится финалом, и каким.

— Даже Аглая считает меня бедовой и чуть свихнутой, что я попёрлась за тобой неизвестно в какие дали, что с такими трудами доставила твой гроб для захоронения в Поставы, и что отважилась родить нашего мальчика в таком солидном уже возрасте и в крайне тогда подавленном моральном состоянии… — а я ни сколечко ни жалею.

Я не знаю, как повернётся мой разговор с твоей матерью, но я не дам ей повода усомниться в моей любви к тебе, не выкажу никаких корыстных целей, ничем не оскорблю её материнских чувств, а если она захочет, то покажу ей внука.

Вот будет умора, когда она увидит нашего Сёмочку, ведь он, как две капли воды похож на тебя.

Фрося из угла ограды взяла веник из прутьев, подмела вокруг надгробия, разрыхлила землю под набирающими силу цветами, перекрестилась и пошла на главпочтамт, звонить в Москву…

Глава 37

Городской почтамт встретил Фросю умиротворяющей тишиной.

В этот утренний час в небольшом душном помещении почти никого не было.

Фрося заказала разговор с Москвой и присела на жёсткую лавку в ожидании, когда её вызовут в какую-нибудь из трёх кабинок.

Ждать пришлось долго, почти час, за это время Фрося сто раз мысленно проиграла начало разговора с матерью Семёна.

Она отвергала вариант за вариантом и всё равно так и не нашла ту подходящую ниточку за которую можно было бы зацепиться, и раз за разом посещала мысль, а для чего она вообще заварила эту кашу…

Не смотря на томительное ожидание голос девушки, вызывающий её в третью кабину для разговора с Москвой, прозвучал так неожиданно, что она вздрогнула.

Фрося резко поднялась с лавки, вошла в тесную кабинку переговорного пункта, сняла трубку и тихо выдохнула:

— Алло, это Клара Израилевна?

— Здрравствуйте, я говоррю с Фрросей?

— Да, это я…

Фрося с удивлением и волнением слушала низкий голос женщины с рокочущей буквой р…

— Уважаемая Фррося, я получила удивительное письмо из Вильнюса от их местного рраввина Пинхаса, в которром он поведал мне, что нашлись следы моего несчастного мальчика и что у тебя есть для меня важные, на этот счёт, сведенья.

— Да, я последняя, кто видел живым вашего сына…

— Рраскажи, рраскажи доррогуша, я не смогла отыскать следы своего рребёнка в течение шести лет, после того, как веррнулась в Москву…

Женщина закашлялась в трубку, голос был не то простуженный, не то прокуренный.

И Фрося с ужасом в этот момент подумала, что как раз шесть лет назад и умер Семён.

Женщина прокашлялась:

— Доррогуша, ррасскажи мне о нём, как он выглядел, какой у него был харрактер, отчего он умерр?

— Вы, меня простите, но я заказала всего пять минут разговора, и поэтому буду говорить коротко.

— Говорри, говорри детка.

— С Семёном я познакомилась в Сибири, где он работал заготовителем пушнины и как-то случилось так, что он подвозил меня на своей рабочей машине в местный районный центр.

Мне трудно и неудобно об этом говорить, но вскоре после этой поездки у нас зародились друг к другу любовные чувства.

К сожалению, наши отношения с ним длились недолго, в апреле пятьдесят седьмого, он неожиданно покинул те места, никого не поставив в известность о причине поспешного отъезда.

Семён оставил мне прощальное письмо с некоторой долей надежды, многочисленные подарки и большую сумму денег.

Я тут же кинулась на его розыски, узнав от местных врачей, что у него зашевелился осколок и открылась тяжелейшая рана в районе сердца, которую он получил во время войны…

Простите меня, но я не могу продолжать подробно рассказывать, заканчивается время, меня предупредили, что осталась всего одна минута, поэтому вкратце — по дороге я выяснила, что беременная, искала его в Москве, а нашла в Киеве ещё живого, но через сутки он умер на моих руках, не произнеся ни слова, а только посмотрел на меня в последний раз своими печальными влюблёнными глазами…

И я тогда поклялась, что оставлю по нему след на земле.

У меня есть от него ребёнок, его сын и ваш внук, которого тоже зовут Семёном.

Я похоронила вашего сына здесь в Поставах…

Фрося вдруг услышала в трубке едва сдерживаемые рыдания, хриплый кашель и сквозь них сдавленный голос:

— Деточка, прриедьте ко мне, умоляю тебя, прриедте…

Фрося не успела ничего ответить расстроенной женщине, их разъединили.

Подбежав к девушке на коммутаторе, попросила вновь их соединить, но та ответила, что надо опять ждать пока дадут связь с Москвой и что Фросе ещё повезло, что она достаточно быстро получила этот разговор, а сейчас уже вовсю рабочий день, и ждать можно и два часа, а можно и вовсе не дождаться.

Нет, столько ждать она не может, да и к чему…

Что она ещё сможет добавить к вышесказанному, а тем более по телефону.

Клару Израилевну ей было откровенно жалко, кто его знает, может зря они вскрыли затянувшуюся уже с годами рану, а теперь она кровоточит и, наверное, не меньше, чем у Ривы…

Что же делать, что же делать?!

Что делать — будто не знаю, что делать, надо срочно ехать в Москву!

Глава 38

Вся погружённая в нахлынувшие мысли, вспоминая все детали разговора только что состоявшегося с матерью Семёна, Фрося вышла уже наружу, но вдруг резко развернулась и вернулась на почтамт.

Она попросила у служащей бланк для телеграммы.

Возникшее решение ехать в Москву вдруг для неё стало неотложным делом:

«Анюта, срочно вышли домашний адрес бабушки Сёмки, возьми у Пинхаса.»

Оплатив срочную телеграмму, отправилась быстрым шагом домой, надо было собираться в Москву.